56382 (Древняя Русь в IX-XI вв.), страница 6

Договорам посвящена значительная литература и в большинстве случаев обычно говорят о “четырех” договорах. На самом деле, из архивов было извлечено два договора: 911 и 944 годов. Лингвистический анализ договоров И.И. Срезневского, до сих пор остающийся наиболее убедительным, показал разный язык этих договоров, в том числе, и отличие их языка от языка собственно летописного текста. Правда, язык договора 944 года ближе к языку летописи, но подлинность договорного текста удостоверяется смешением двух “противней” (“равно другого свещания”): русского и византийского.

В данном случае нас интересует отраженное в договорах представление о “Законе Русском” — нормах обычного права русов. Сам факт существования “Закона Русского” предполагает если не записанные установления, то очень четко определенные правила общежития и правовые нормы. Эти нормы подчеркнуто и принципиально отличаются от византийского законодательства. С одной стороны, нормы “Закона Русского” предполагают кровнородственные принципы “кровь за кровь, смерть за смерть” — равное наказание за равное преступление. С другой стороны, в этом законе присутствует весьма терпимое отношение к покушениям на собственность. Главное и принципиальное отличие — полное неприятие византийских норм наказания в виде членовредительства. Во всех случаях “Закон Русский” предусматривает только денежный штраф (в тройном размере по отношению к стоимости проступка). На фоне сурового византийского и европейского законодательства — это факт необычный. Более того, русское право, отраженное в договорах, проще и гуманнее не только византийского, но и франкского (и вообще западноевропейского) права.

Но “Закон Русский” начала Х века не сводим и к славянскому обычному праву — праву территориальной общины, в которой ясно просматривается приоритет “Земли”. Договоры руси с греками знают одну категорию зависимого населения у русов — челядины, то есть купленные или плененные рабы. Рабство у русов, видимо, отличалось от положения той же категории у славян. У славян раб, холоп, челядин принадлежал всей общине. У русов челядины были собственностью отдельных индивидов. Но при этом имелись в виду все-таки представители социальных верхов, а потому неясно, каково было устройство рядовой кровнородственной общины русов.

Для уяснения истоков своеобразия “Закона Русского” необходимо расширить круг привлекаемых источников, как восточных, так и западных. Так, восточные источники отмечают, что в случае несогласия спорящих сторон с решением правителя-судьи спор у русов решается поединком (“чей меч острее”). В Европе фиксируется только одно установление, которое предусматривает решение спора поединком: это “Правда англов и варинов или тюрингов”, утвержденная Карлом Великим на рубеже VIII–IX вв. Подобное установление отсутствует в “Русской правде”, но на Волго-Балтийском пути оно действовало, применялось в Новгородско-Псковской земле (так называемое “поле” — поединок), а с XV века войдет в практику и всей Северо-Восточной Руси (в частности, в Судебник 1497 года). Но восточные авторы знают разных русов и “Закон” каких русов имеется в виду в договорах с Греками — определить по немногим иллюстрациям затруднительно. И тот факт, что “Русская правда”, явно воспроизводящая традиции давнего “Русского закона”, не знает “поля”, предполагает не ту “Русь”, которая ориентировалась на законы англов и варинов, то есть “варягов” в узком смысле значения этнонима.

Следует отметить, что “Правда англов и варинов” отказывается от принципа кровной мести, заменяя ее выплатой денежного штрафа, размеры которого зависят от социального статуса пострадавшего. При этом решительное преимущество предоставляется родственникам по мужской линии (вплоть до пятого колена). На Руси кровная месть будет сохраняться до XI столетия. Даже после ее отмены, скажем, убийство “татя” на месте преступления ночью оправдывалось (если вор не был предварительно схвачен и связан или если с ним не расправились до утра). Иными словами, “Правда англов и варинов” действовала среди части населения по Волго-Балтийскому пути (в том числе у каких-то “русов”), но русы приднепровские держались иного “Закона Русского”.

Как уже говорилось, в конце X века при Владимире на Руси также действовали какое-то установления — “устав земленой”. Но, видимо, эти установления были своеобразным продолжением политики Ольги, стремившейся упорядочить взаимоотношения “Власти” и “Земли”, которые продолжали жить по ранее сложившимся традициям, разным в различных областях и у исконно различных этносов.

Имеющиеся в исторической литературе заключения о характере социального строя Древней Руси строятся главным образом на материалах “Русской правды”. Она известна в нескольких редакциях, принципиальное значение из которых имеют две — “Краткая” и “Пространная”. Но и первая, и вторая редакции представляют собой своеобразные “своды” — собрание разновременных и разнохарактерных грамот и установлений. Так, имеется разночтение в новгородских летописях (Новгородской Первой и Софийской). “Грамота” Ярослава новгородцам датируется 1016, 1019 и 1035 годами. М.Н. Тихомиров, много занимавшийся источниковедческой стороной вопроса, допускал вероятность разных и соответственно разновременных редакций этой “грамоты”.

“Грамота” Ярослава новгородцам и составляет основу “Русской правды”. В литературе этот документ получил именование “Древнейшей правды” (первые 17 статей “Краткой правды”). М.Н. Тихомиров считал вероятным, что в 1016 году Ярослав дал новгородцам именно “грамоту”, а не “правду” — своеобразную форму Судебника. Саму “Древнейшую правду” М.Н. Тихомиров делил на две части, увязывая собственно “грамоту” с первыми десятью статьями.

Причиной того, что Ярослав дал “грамоту” новгородцам стали определенные исторические события, которые во многом определили само содержание “Древнейшей правды”.

Статья 1016 года в Новгородской Первой летописи, в которую включена “Краткая правда”, сочинение явно позднее. И вообще эта летопись дает мало сведений о первых десятилетиях княжения Владимира, не упоминает о поражении Ярослава от Мстислава в 1024 году, после чего Ярослав надолго (до смерти Мстислава) останется в Новгороде. И события, которые вне хронологической последовательности изложены в упомянутой статье, развивались не совсем так, как это представил позднейший летописец.

Около 1014 года произошел резкий конфликт у Ярослава с отцом — Владимиром. Ярослав отказался платить дань от Новгорода (в размере двух тысяч гривен) Киеву. Владимир стал готовиться к походу на Новгород, и Ярослав, готовясь к сражению с отцом, нанял варягов и колбягов. В.Н. Татищев, очевидно, прав, принимая “колбягов” за выходцев из поморского города Колобжега, то есть “Околобережья” — вариант обозначения “поморяне”. Наемники стали “насилие деять на мужатых женах”. Новгородцы собрались и перебили насильников. Ярослав, обманом заманив организаторов восстания в свою резиденцию в селение Ракомо, перебил новгородцев. А в это время к нему пришло известие из Киева, что отец умер и в Киеве вокняжился Святополк. Ярослав созвал новгородцев на вече, покаялся “в безумии” своем, обещал заплатить золотом за избитых новгородцев, и обратился к собравшимся на вече помочь в борьбе со Святополком. Новгородцы на этот призыв откликнулись (две тысячи гривен отдавать Киеву им, конечно, не хотелось). По логике событий именно в связи с этими событиями, может быть, как раз на вече, князь и объявил о том, что дает “грамоту” новгородцам. При этом “Древнейшая правда” была предназначена только для одного города — для Новгорода, не затрагивая вовсе сельской округи.

Из 10 статей, которые М.Н. Тихомиров выделял как особую “грамоту”, наиболее спорной остается первая статья. Она явно редактировалась позднее, отчего получился повтор об уплате штрафа в 40 гривен, что по отношению к “изгоям” вообще маловероятно. Вставкой является и приписка (после “русинов”) “словенина” в грамоте новгородцев (на что и указал М.Н. Тихомиров). В первоначальном виде статья, видимо, лишь ограничивала право кровной мести ближайшими родственниками, и заменой ее штрафом в 40 гривен, без выделения особых этнических и социальных категорий. А следующие девять статей дают представление и об адресате “грамоты”: это княжеская дружина, наемники, и новгородское ополчение. Все они были вооружены мечами, хотя в ссорах и драках могли использовать также жерди, батоги, чаши и роги (драки на пирах, видимо, при столь пестром составе знати, тоже были обыкновенным явлением).

Непосредственно варяги и колбяги упоминаются в статьях 9 и 10-й. В первом случае имеется в виду оскорбление: “ринет муж мужа от себе или к себе”. За это должен выплачиваться штраф в 3 гривны, причем новгородцу надо было выставить двух свидетелей, а варяг или колбяг должны были приносить клятву (свидетелей у них могло и не оказаться). Следующая статья уже непосредственно защищает новгородцев: если челядин бежит к варягу или колбягу и тот его в течение трех дней не выведет, а пострадавший узнает, куда именно бежал челядин (обычно о бежавших “закликали” на торгу), он имеет право забрать беглого и получить 3 гривны за обиду.

Следующие семь статей (11–17) имеют уже более широкий круг адресатов. В них защищаются права собственников и в известной мере представлен сам судебный процесс: так называемый “свод”, привлечение 12 свидетелей с целью оправдания обвиняемого в краже (интересно, что цифра 12 значится и в “варяжских законах” и она восходит, видимо, еще к кельтическому счету дюжинами). Именно это добавление и могло явиться “уставом” в середине 30-х годов, когда Ярослав окончательно утверждался в Киеве. Тогда же могло появиться и добавление к первой статье, где “словенин” уравнивается в правах с “русином”. “Русинами” же в это время назывались жители Приднепровья, причем их отличали и от варягов, и от словен. Сам этноним “варяги” примерно с этого времени распространяется и на скандинавов, которые появились в окружение Ярослава после его женитьбы на шведской принцессе Ингигерд.

Впрочем, вряд ли Ярослав “установил и утвердил” свою “грамоту” окончательно. Об этом свидетельствуют события 1018 года. Потерпев тяжелое поражение от Святополка и его союзника польского короля Болеслава, Ярослав бежал в Новгород всего с четырьмя новгородцами. Ярослав собирался бежать и дальше, “за море”, но новгородцы во главе с посадником Константином Добрыничем его не отпустили. По инициативе новгородцев, по крайней мере, их управляющих верхов Ярослав решил нанять варягов для нового похода на Киев. И, очевидно, что князь — лишь после совета с новгородцами — распорядился собирать с мужа по 4 куны, со старост по 10 гривен, с бояр по 18 гривен. В этом случае не уточняется, шла ли речь только о Новгороде или же и о сельской округе. Но сказано, что “совокупи Ярослав вои многы”. Как видно, суммы денежных выплат в данном случае совершенно другие, нежели в “Древнейшей правде”. Следовательно, нормы “Древнейшей правды” в тот период еще не были общеупотребительными и обязательными (даже для самого князя).

Именно “Древнейшая правда” служит основанием для поисков аргументов в пользу преобладания на Руси вплоть до XI столетия рабовладельческих, а не феодальных форм хозяйствования — в “Древнейшей Правде” фигурируют только свободные и челядины.

Рабство в “Древнейшей правде” имеет свои исторические истоки. О том, что русы на Волго-Балтийском пути захватывали славян и тех, кто на этом пути жил, и везли в Булгар продавать в рабство, сообщают восточные авторы. Но и из текстов договоров руси с греками, и из текста “Древнейшей правды” следует, что рабство носило домашний характер, предполагало наличие рабов у узкого слоя социальных верхов Новгорода и не распространялось даже на сельскую округу Новгородской земли.

А вот предположение, будто “смерды” — это рабы, посаженные на землю, ничем не может быть обосновано. Выше уже отмечалось, что “смерды” — это основное сельское население у балтийских славян. Так называлось и сельское население Новгородчины и Псковщины (“смердья брань” в конце XV века). За участие в походе на Киев в 1016 году Ярослав вознаградил “старостам по 10 гривен, а смердам по гривне, а новгородцом по 10 гривен всем”. В этом контексте старосты — это руководители сельских общин, которые и привели с собой смердов. Новгородская V летопись сообщает, что смердам князь дает по две гривны. Это столько, сколько, по “Русской правде”, стоил “смердий конь”.

Продолжением и, позднее, одной из частей “Русской правды” стала так называемая “Правда Ярославичей” — нормы правосудия, принятые при сыновьях Ярослава Владимировича. “Правда Ярославичей”, по мнению М.Н. Тихомирова, это 18—26 статьи “Краткой правды”, а остальные были дополнены позднее. Но извлечения из нее дает и “Пространная правда”, сообщающая, в частности, об отмене института кровной мести. При анализе норм “Правды Ярославичей” необходимо также учитывать, что эти нормы распространялись только на земли, подвластные самим Ярославичам, княживших в Приднепровье. Северные земли Руси в ней не затрагиваются, и сам Новгород, судя по событиям XI–XII вв., живет по собственным законам.

Появление “Правды Ярославичей” обычно связывают с обострением социальных противоречий в начале 70-х годов XI века (Л.В. Черепнин, М.Н. Тихомиров) — необходимо было ввести более жесткие нормы для защиты социальной верхушки, княжеских и боярских вотчин, а также княжеских и боярских слуг (учредителями “Правды” были три Ярославича и представители знати). Именно поэтому в “Правде Ярославичей” нормы штрафов повышены вдвое, но эти повышения (в 18–26 статьях) касалось в основном княжеской администрации.

Поэтому “Правда Ярославичей” дает материал для обсуждения вопроса о характере княжеской и боярской вотчины, но “вервь” — собственно крестьянская община — остается за пределами норм “Правды Ярославичей”, как противостоящая вотчине и живущая по своим собственным законам, с которыми высшая власть обязана считаться и не вмешиваться в них. Следовательно, “Правда Ярославичей” предусматривает только отношения внутри вотчин и между вотчинами.

Главным объектом в “Правде Ярославичей” выступает именно княжеская вотчина. В данном случае необходимо сделать экскурс в более ранние времена. По крайней мере, с эпохи Великого переселения народов существовало право предводителя на третью часть добычи. В “Повести временных лет” это выражено в дани, наложенной Ольгой на древлян: две трети Киеву, а одну треть на собственный город Вышгород. Следовательно, уже в середине X века на Руси существовали “княжеские” города и села, упоминаемые в летописях как нечто само собой разумеющееся. Этот факт — вполне достаточный аргумент против появившейся некоторое время назад концепции якобы характерного для Руси “азиатского деспотизма”. На самом деле собственность государства и собственность княжеского домена не смешивалась.

Но если летописи только упоминали об этом явлении, то “Правда Ярославичей” дает нам возможность понять, что конкретно представлял отличный от государственного княжеский домен. И в этом смысле “Правда Ярославичей”, конечно, не нововведение, а констатация существующего положения, т.е. это обозначение не начала, а давно идущего процесса. И этот факт сам по себе подтверждает мнение Б.Д. Грекова, искавшего феодальные отношения еще в X веке. Уже в это время феодальные отношения явно превалируют над рабовладельческими, что и фиксирует “Правда Ярославичей”.

Поэтому “Правда Ярославичей”, фиксирующая ситуацию третьей четверти XI века, служит важным источником в споре о соотношении рабства и феодальной зависимости в Древней Руси. Именно вокруг ее статей и разгорелся спор среди исследователей о соотношении рабских и феодальных форм эксплуатации. И идет он, прежде всего, о юридическом положении обозначенных в “Правде” зависимых категорий населения.