56373 (Владимир Всеволодович Мономах), страница 6

В 1108 году, во время одной из своих многочисленных поездок в Северо-Восточную ("Залесскую") Русь, Владимир Мономах основал новый город на реке Клязьме, получивший в честь него имя Владимир. "Сии, — пишет о Мономахе новгородский книжник XV века, — поставилъ град Володимерь Залешьскыи в Суждальскои земле, и осыпа его спомъ (насыпью, валом. — А. К.), и созда первую церковь Святого Спаса…" Как известно, впоследствии Владимиру на Клязьме суждено было стать новой столицей Руси.

Там же, в Суздальской земле, в разные годы Владимир основал и другие церкви — соборную Рождества Пресвятой Богородицы в Суздале и Успения Пресвятой Богородицы в Ростове, построенную, по преданию, "в чин и подобие" "Великой" церкви Киево-Печерского монастыря. И это только те церкви, об основании которых мы достоверно знаем из сохранившихся письменных источников. Свою масштабную строительную деятельность Владимир продолжит и после восшествия на киевский стол, о чем речь еще впереди.

Смерть киевского князя Святополка Изяславича 16 апреля 1113 года — последнее поворотное событие в судьбе Владимира Мономаха. Занимавший киевский престол в течение двадцати лет, Святополк к концу жизни сумел вызвать к себе крайнюю неприязнь киевлян. Его не любили за скупость, за чинимые им насилия, и ситуацию не исправила даже щедрая раздача милостыни его вдовой. Уже на следующий день после смерти Святополка, 17 апреля, в Киеве вспыхнуло восстание, острие которого было направлено против тысяцкого Путяты — правой руки умершего, и киевских ростовщиков-иудеев. "Кияни же разъграбиша дворъ Путятинъ, тысячького, — рассказывает летопись, — [и] идоша на жиды и разграбиша я".

Подоплеку событий, возможно, раскрывает В. Н. Татищев, приведший в своей "Истории Российской" некоторые дополнительные сведения о киевском восстании 1113 года. По его словам, за годы княжения Святополка киевские иудеи возбудили к себе всеобщую ненависть тем, что "отняли все промыслы христианом и… имели великую свободу и власть, чрез что многие купцы и ремесленники разорились; они же многих прельстили в их закон и поселились домами междо христианы, чего прежде не бывало, за что хотели всех побить и дома их разграбить". Иудеи, "собрався к их синагоге, огородясь, оборонялись, елико могли, прося времяни до прихода Владимирова".

Но этого же — "прихода Владимирова" — ожидали в Киеве и многие из киевской знати и зажиточных горожан, понимавших, что еврейским погромом дело наверняка не ограничится и им также придется платить по счетам, оставленным Святополком. По словам летописца, сразу же после смерти Святополка к Владимиру в Переяславль был послан гонец с приглашением занять киевский стол. Однако Владимир отказался: "плакася велми и не поиде, жаля си по брате".

Историки по-разному оценивают поведение Мономаха в эти дни. Иногда полагают, что своим отказом немедленно ехать в Киев он молчаливо признавал преимущественные права на киевский стол своих двоюродных братьев Святославичей, Давыда и Олега. По-другому, вспоминают о признании Киева наследственным владением Изяславова потомства: напомним, что у Святополка остался сын, волынский князь Ярослав, который, если следовать духу и букве любечских постановлений, и должен был стать следующим киевским князем. Но любечские постановления умерли намного раньше Святополка, причем умерли, если так можно выразиться, насильственной смертью, к которой был причастен и сам Святополк, и вряд ли Владимир готов был добровольно уступить Киев своему двоюродному племяннику. Ничего не известно нам и о каких-либо претензиях на Киев со стороны Олега и Давыда Святославичей. Напротив, последующие события свидетельствуют о том, что по крайней мере Олег изначально поддержал Владимира в качестве киевского князя.

Скорее, в действиях Мономаха можно увидеть обычную осторожность. Он не готов был откликнуться на первый же зов, не будучи уверен в том, что его действительно желают видеть в Киеве. И лишь повторная просьба киевлян, точнее, их мольба о помощи, позволяла ему диктовать свою волю, воссесть на "златой" киевский стол в качестве полновластного князя.

И эта повторная просьба-мольба не заставила себя ждать. Из последующего описания торжественной встречи Владимира Мономаха в Киеве явствует, что инициатива его приглашения исходила прежде всего от церковных кругов, и в частности, от киевского митрополита грека Никифора, занявшего кафедру еще в декабре 1104 года. Летопись приводит слова, с которыми киевские "мужи" послали к Владимиру: "Поиди, княже, Киеву; аще ли не поидеши, то веси, яко много зло уздвигнеться: то ти не Путятинъ дворъ, ни соцьких (сотских. — А. К.), но и жиды грабити, и паки ти поидуть на ятровь твою (княгиню Святополкову. — А. К.), и на бояры, и на манастыре, и будеши ответъ имелъ, княже, оже ти манастыре разъграбять". Теперь приход князя в Киев становился уже не его личным делом, не исполнением его давней мечты, но благом для всего "христианского рода", спасением для киевских церквей и монастырей. И уже промедление оказывалось грехом, за который князь должен был держать ответ на Страшном суде.

Владимир вступил в Киев 20 апреля 1113 года, "в неделю", т. е. в воскресенье. "Усретоша же и (его. — А. К.) митрополитъ Никифоръ съ епископы и со всими кияне с честью великою, седе на столе отца своего и дедъ своихъ, и вси людье ради быша, и мятежь влеже (утих. — А. К.)". Но для того, чтобы мятеж и в самом деле утих, необходимо было принять неотложные меры, способные успокоить народ. Именно с этих неотложных мер и началось киевское княжение Владимира Мономаха.

Главной причиной киевского восстания 1113 года историки единодушно признают непомерное ростовщичество, бесконтрольный и ничем не сдерживаемый рост процентной ставки, когда за неуплату долга и процентов со взятой в долг суммы люди оказывались в долговом рабстве. Надо полагать, что именно по этой причине первой жертвой восставших стали киевские иудеи: как известно, в отличие от христианства, в принципе осуждающего "лихоимание", иудаизм не ставил препятствий для занятия ростовщичеством, и этот род деятельности сделался по преимуществу еврейским во многих средневековых государствах. Но в том-то и дело, что при Святополке в Киеве ростовщичеством занимались отнюдь не одни иудеи. Кажется, и сам Святополк не брезговал этим занятием ("был вельми сребролюбив и скуп", — пишет Татищев).

С этим-то злом и предстояло бороться Владимиру Мономаху. Сразу же после вступления в Киев (а по мнению некоторых историков, даже еще до вступления в Киев) он созвал "дружину свою" (в данном случае, своих ближайших советников) в Берестовом — старой пригородной резиденции киевских князей — и принял здесь установления об ограничении ростовщичества — знаменитый "Устав Владимира Всеволодовича", вошедший в состав "Русской Правды" — свода законов, действовавших на территории Руси до конца XV века. По этому уставу (статья 53 Пространной редакции "Русской Правды"), был отменен тот самый "великий рез", о котором с гневом и осуждением говорил митрополит Никифор. Если кредитор получал в качестве процентов с долга сумму, превышающую сам долг, то он лишался права претендовать на остаток (саму сумму долга) и долг считался выплаченным полностью. Максимальной ставкой при крупных долгосрочных займах были признаны 100 % ("два реза", по терминологии того времени): "аже кто возметь два реза, то то ему взяти исто (остаток, основную сумму долга. — А. К.); паки ли возметь три резы (150 %. — А. К.), то иста ему не взяти". Таким образом, сама практика отдачи денег в рост была сохранена и законодательно не запрещалась (хотя и осуждалась Церковью); высоким оставался и процент при совершении сделок, но, главное, был ограничен произвол кредиторов, определен максимум процентной ставки. Должник получал возможность все-таки выплатить долг и тем самым избежать долгового рабства. С принятием "Устава" были аннулированы и те старые долги, по которым кредиторы-ростовщики уже получили в качестве процентов "три резы" — 150 % от взятой в долг суммы. А значит, сотни киевлян из числа торговцев, ремесленников и прочей "простой чади" освобождались от нависшей над ними угрозы публичной продажи с торгов их имущества, членов их семей и даже их самих.

Объем установлений Владимира Мономаха в составе "Русской Правды" до сих пор точно не определен. Большинство историков, однако, полагает, что именно им были приняты законы, следующие в тексте "Русской Правды" сразу же за статьей об ограничении ростовщичества. Этими законами были защищены финансовые интересы купцов — причем как русских, так и иноземных, что, несомненно, также должно было способствовать экономическому развитию Киева и других русских городов.

(В "Истории Российской" В. Н. Татищева приводятся сведения еще об одной акции, проведенной Владимиром Мономахом вскоре после своего вступления на киевский престол, — изгнании из Киева иудеев. По словам Татищева, киевляне "просили его всенародно о управе на жидов", в ответ на что Владимир будто бы созвал князей на съезд в Выдубичи, где князья "по долгом разсуждении" приняли решение о немедленной высылке евреев "из всея Руския земли… со всем их имением". По дороге многие из евреев были ограблены или убиты. Насколько можно доверять этому сообщению, неясно.)

Киевское княжение Владимира Мономаха продолжалось без малого двенадцать лет (1113—1125) и в целом оказалось относительно спокойным. Авторитет киевского князя в русском обществе был непоколебим, и ни русские князья, ни противники Руси половцы не смогли по-настоящему оспорить его.

Так, Владимиру без особого труда удалось вновь обуздать половцев. Смерть киевского князя всегда служила для кочевников поводом для нападения на Русь, ибо именно киевский князь заключал с ними мирный договор, который сохранял свою силу до той поры, пока он был жив. И на этот раз объединенные силы половцев во главе с Аепой (по-видимому, сватом Владимира) и неугомонным Боняком подступили к Выри, реке в Переяславском княжестве, левому притоку Сейма. Владимир вместе с сыновьями выступил к Выри и здесь соединился с полками Олега Святославича. При одном только известии о приближении русских князей половцы бежали. Между прочим, это единственное известие о набеге половцев на русские земли за время киевского княжения Владимира Мономаха.

Сам же Владимир проводил в отношении половцев ту же политику, что и раньше: зорко следя за всем, что происходило в Степи, он заключал мир с правителями одних половецких орд и посылал карательные экспедиции против других.

В 1116 году Владимир организовал большой поход младших русских князей на Северский Донец; во главе русских войск выступили его сын Ярополк и сын князя Давыда Святославича Всеволод. Князья взяли три половецких города: Сугров, Шарукань и Балин, и возвратились обратно с большой добычей. В 1120 году Ярополк совершил еще один поход против половцев "за Дон" (то есть за Северский Донец), однако половцы заблаговременно покинули свои становища, и князь, "не обретъ ихъ, воротися опять".

В 1116—1117 годах Владимир принял под свою защиту торков и берендеев, бежавших на Русь после жестокого поражения от половцев, и предоставил им земли для расселения. Однако спустя несколько лет, в 1121 году, произошел разрыв: по сообщению летописи, Владимир "прогна… береньдичи (берендеев. — А. К.) из Руси, а торци и печенези сами бежаша". Есть основания полагать, что это последнее событие находилось в связи с византийской политикой киевского князя.

В отношениях с русскими князьями Владимир старался в основном придерживаться тех принципов, которые сам провозгласил ранее. В первые годы после вокняжения в Киеве он не предпринимал попыток добиться перераспределения уделов, что всегда случалось после перехода киевского стола в другие руки, и ограничился передачей городов внутри собственной "отчины". Летом 1113 года он вывел своего сына Святослава из Смоленска и посадил его в "отчем" Переяславле, а Смоленск дал Вячеславу. В марте следующего года Святослав умер, и Владимир перевел в Переяславль другого своего сына Ярополка. Наконец, в 1117 году Владимир перевел своего старшего сына Мстислава из Новгорода в ближний к Киеву Белгород, а в Новгороде оставил своего внука, сына Мстислава Всеволода. Это, несомненно, свидетельствовало о его намерении передать после своей смерти Мстиславу и сам Киев.

Стоит отметить, что Владимир и Мстислав приняли необходимые меры для того, чтобы сохранить подчиненное положение Новгорода по отношению к Киеву и гарантировать Всеволоду безопасность в его городе. По свидетельству новгородского летописца, в 1118 году князья вывели в Киев всех новгородских бояр и привели их к крестному целованию; "и пусти я (их. — А. К.) домовь, а иныя у себе остави". Тогда же оказались в заточении сотский Ставр и его сторонники. Спустя два года, в 1120 году, Владимир прислал в Новгород своего посадника — некоего Бориса.