В 1949-50 гг. экономическая реформа осуществлялась в условиях раздела страны, блокады Берлина и начала холодной войны. Тщательно дозированные меры по преодолению безработицы и подстегиванию экономической активности, не создавшей угрозу инфляции, позволили уже к лету 1950 года добиться ощутимых успехов. Но разразившийся в конце июля 1949 года международный политический кризис в связи с событиями в Корее вновь поставил под вопрос судьбу проводившихся Эрхардом реформ. К росту цен на сырье, продовольствие и потребительские товары, во многом вызванных ажиотажным спросом населения, добавилась проблема дефицита внешнеторгового баланса и внешней задолженности. Тем не менее, 1950 год стал годом строительства Европейского сообщества и начала интеграции Германии в экономический союз западноевропейских стран. Уменьшается объем репараций, прекращается демонтаж промышленности, отменяются ограничения на внешнюю торговлю и некоторые виды производства.

В марте 1951 года Эрхард предлагает программу преодоления экономических последствий т.н. "корейского кризиса". Главным являлось: "поскорей отделаться от мер принудительного хозяйствования".

1951 год стал годом улучшения экономического положения Германии. Объем общественного продукта достиг 140% от объема 1936 года. Экономика ФРГ начинает развиваться как экономика " мастерской мира" с ярко выраженным акцентом на экспорт машин и товаров народного потребления.

1952 год был назван "годом потребителей". "Экономическая конъюнктура не может опираться только на финансирование потребления, но оно вполне может быть опорой конъюнктуры" – писал тогда Эрхард. Были погашены основные внешнеторговые долги, прекратился рост цен, устойчиво наращивались темпы промышленного производства, увеличивалось количество занятых, повышался уровень жизни.

Эрхард проводит политику защиты свободного рынка и конкуренции от монополизма концернов и картелей. Он выступает против точки зрения, по которой замороженные картелями цены способствуют выходу из экономического кризиса: "Попытка с помощью соглашения о картелях избежать перепадов и колебаний конъюнктуры рынка может привести лишь к закреплению и углублению всякого рода отклонений и сложностей, что неизбежно вызовет к жизни плановое хозяйство". Эрхард указывает, что "развитие событий на рынках, свободных от контроля над ценами и жесткого нормирования, более благоприятно, чем в секторах, еще подлежащих государственному регулированию".

Эрхард жесткий "антикартельный закон" не раз называл "сердцевиной" своей концепции "социального рыночного хозяйства". Честная и свободная конкуренция не только является главной гарантией эффективности экономической системы, но и выполняет важную социальную функцию защиты прав и интересов потребителя, поскольку дает ему возможность выбрать нужный товар требуемого качества и по наиболее низкой цене.

К концу 50-х - нач. 60-х годов Германия изменилась до неузнаваемости. За 10 лет реформ почти 8 млн. семей переселились в новые дома и квартиры. Стоимость жизни по сравнению с 1950 годом выросла в 1960 году на 20,5%, при росте реальной зарплаты промышленного рабочего на 73,55. Качественно улучшились питание, обеспеченность промышленными товарами. 27% немецких семей к 1962 году уже имели автомобиль. Немцы первые в Европе стали превращаться в "нацию туристов" и т.д.

"Серьезные структурные изменения в германской экономике и, прежде всего, жесткое сокращение числа занятых в сельском хозяйстве, а также коренные сдвиги в области энергетики проходили без драматических социальных конфликтов и вписывались в общую картину социального климата, не давая никаких отправных точек для лозунгов классовой борьбы и, несмотря на социальные различия, ориентировались преимущественно на нормы и ожидания средних слоев".

В начале 60-х годов на страницах газет все чаще стало появляться словечко "чудо", когда речь заходила о потребительском буме в ФРГ. Происходившие кардинальные перемены базировались на солидном экономическом фундаменте. К началу 60-х годов ВВП Западной Германии увеличился по сравнению с 1950 годом почти в 3 раза, среднегодовые темпы экономического роста за десятилетие составляли 10%. Безработица практически рассосалась. Система социальной защиты не плодила иждивенцев, но позволяла каждому достойно встретить и старость, и болезни.

Эрхард умер в 1977 году в возрасте 80 лет.

Егор ГАЙДАР: ОН ШЕЛ ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ

Подробное и серьезное обсуждение опыта послевоенных реформ в Германии очень важно для понимания многих проблем в России. Разумеется, не для того, чтобы слепо копировать опыт, это невозможно, а для того, чтобы четко представлять себе сходство и различие факторов, которые влияли на траектории движения наших экономик.

Книга Людвига Эрхарда "Благосостояние для всех" была издана в Советском Союзе в благоприятный момент. Это был 90-й год, время, когда сходство ситуации в СССР и Германии в 47-48 гг. бросалось в глаза, когда хороших книг о рыночных реформах на русском языке еще почти не было. Книгу прочитала почти вся политическая элита, во многом она послужила базой последующих дискуссий по вопросам экономической политики в России. Каждый вычитывал в ней свое. Я помню, мне пришлось раз семь выслушивать от депутатов-коммунистов одну и ту же цитату из книги Эрхарда, которая на самом деле была цитатой из статьи французских журналистов, которые в 53-м году писали о том, как в Германии все по мановению волшебной палочки изменилось. Должен обратить внимание на то, что, когда журналисты пишут через 7 лет, им нередко кажется, что все произошло по мановению волшебной палочки, в этом смысле Германия не уникальна. Тяжелый путь, который нужно было пройти Л. Эрхарду для того, чтобы экономическое чудо состоялось, не был виден поверхностному наблюдателю.

При всех огромных различиях сегодняшней ситуации в России и положения в Германии в конце 40-х годов в них есть и общие элементы. Именно поэтому интересно сравнивать тот путь экономического развития, которая прошла Германия между 44-50-ми годами и Советский Союз-Россия между 88-м и 97-м годом. Я заранее вывожу за скобки очевидные вещи, связанные с различием культуры, масштабов экономики, уровней деформации рыночных механизмов в Германии и Советском Союзе. Но, тем не менее, нельзя не отметить, что по ряду параметров советская экономика и экономика Германии 44-го года были довольно близки.

Первое – это близость валового внутреннего продукта на душу населения. ВВП на душу населения периода советского максимума довольно близок к уровню ВВП, достигнутому в Германии в 44 году. В Германии он был 6,250$ в ценах 90-го года, для СССР чуть больше. Второе – это сходство доли военных расходов в валовом внутреннем продукте. Разумеется, в Германии 44-го года текущие военные расходы были несколько выше, чем в Советском Союзе 88-го года, но уровень долгосрочной структурной милитаризации экономики в Советском Союзе был выше, чем в Германии. В Германии милитаризация экономики, начатая после 1933 года, была все же краткосрочной кампанией мобилизации ресурсов на военные нужды. В Советском Союзе за сложившейся экономической структурой стояла многолетняя традиция формирования индустриальной базы в первую очередь для нужд обороны. Третье – это сходство доли государственных расходов ВВП (и там, и там – несколько выше 50 %). И, наконец, это была ситуация подавленной инфляции и механизмов управления ею: цены были фиксированы, материальные потоки рационировались, сбережения были вынужденными, за счет вынужденных сбережений увеличивалась доля денежной массы в валовом внутреннем продукте, а эмиссионные доходы шли на финансирование военных нужд.

И в Германии, и в Советском Союзе максимум объема производства был достигнут при использовании ресурсов, которые являются внутренне неустойчивыми. Для Германии этот ресурсный поток с оккупированных территорий, для СССР конца 80-х годов это нефтяные доходы и распродажа валютных резервов и золотого запаса, а также массированные внешние заимствования. В Германии военное поражение и прекращение ресурсного потока с оккупированных территорий, вынужденная демилитаризация проложили дорогу резкому падению производства. Причем самым резким оно было не в 45-м году, когда на немецкой территории шла война, а в 46-47 гг. В это время германская экономика выходит на минимум, который соответствует интервалу примерно между 30-40% ВВП периода максимума. Германия была оккупирована, и , соответственно, оккупационный режим имел возможность сохранить инструменты управления подавленной инфляцией в условиях резкого падения производства, т.е. промышленное производство резко падало, а вот система карточного снабжения, рационирования продуктов сохранялась и сохраняла свою относительную работоспособность. В этой связи основная масса падения производства, которое составило, разумеется, гораздо большую в процентном отношении величину, чем падение производства в России, приходится в Германии на период подавленной инфляции.

В Советском Союзе падение производства начинается в 89-90 гг., тоже еще при более или менее работающей системе рационированного снабжения, ускоряется в 91-м году. Но это падение производства дальше идет на фоне политической дестабилизации режима, способного обеспечить эффективное функционирование системы распределения. Между тем, система рационирования предполагает эффективную политическую власть, работающую систему принуждения. В Советском Союзе эта власть базировалась на господстве КПСС и страхе перед КГБ. Как только рушится КПСС и исчезает страх перед КГБ, что происходит постоянно в 90-91гг. с кульминацией 21 августа 1991 г., тут же выясняется, что советская система управления в принципе не может функционировать.

Германская экономика могла и дальше довольно долго существовать в условиях подавленной инфляции, дефицита, административного регулирования. Система не разваливалась. Другое дело, что результатом была бы долгая стагнация. Для Л. Эрхарда существовала возможность выбора. В России 1991 выбора не существовало. Когда развалилась система административного снабжения, нет другого выхода, кроме как немедленно либерализировать цены и включить рыночные механизмы, иначе результатом будет массовый голод.

Поэтому, если сравнивать ситуацию, в которой оказались Л, Эрхард в 1948 году и российское руководство в конце 1991, можно сделать вывод: Эрхарду было гораздо труднее принять решение о начале и стратегии реформ, но гораздо легче, приняв это решение, реализовывать его. Нам гораздо легче было принять решение о начале реформ, либерализации цен, но неизмеримо труднее его реализовать.

Величайшая заслуга Эрхарда в том, что он шел против течения. Вся интеллектуальная атмосфера послевоенной Европы категорически не предполагала и не требовала радикальных либерализационных мероприятий. Привычка жить в условиях подавленной инфляции стала элементом политической и экономической культуры многих держав-победительнц. По крайней мере, Англии, с ее лейбористским правительством и активным использованием рационирования, Франции, да и в целом послевоенной Европы. интеллектуальная атмосфера преклонения перед социализмом, социалистическим экспериментом, увлечение государственным регулированием - все это в полной мере располагало к тому, чтобы и дальше сохранять ту систему управления подавленной инфляцией, которая сложилась в годы войны. И здесь Эрхард проявил себя как человек, способный стратегически оценить ситуацию, в полной мере понять огромные, фундаментальные преимущества рыночных механизмов и , по существу, навязать обществу свои решения.

Вторая проблема, которая существовала в Германии и не существовала у нас и по которой Эрхард принял стратегически верное решение – это проблема денежной реформы. Вопрос, что делать с денежным навесом, накопившемся в условиях подавленной инфляции, - один из самых сложных при выработке либерализационных мероприятий. Можно либерализовать цены, не проводя денежную реформу. И тогда денежные накопления населения совершенно неизбежно будут автоматически сокращены до уровня реального спроса на деньги. Или можно провести конфискационную реформу и не допустить скачка.

В России эта альтернатива, как серьезная, не существовала. Дело в том, что денежная реформа предполагает значительную подготовку, ее надо готовить технически, по меньшей мере, 9 месяцев. И нужен эффективно работающий административный аппарат. В СССР 91-го года, где произошел крах системы административного регулирования, структуры, способной осуществить денежную реформу, просто не существовало, этот вопрос выходил за пределы обсуждения. Для Германии это был предмет выбора. Основные аргументы за и против денежной реформы достаточно очевидны. В Германии их укрепляла память о страшной гиперинфляции после первой мировой войны. При либерализации цен и огромном денежном потоке естественны скачок цен, падение спроса на деньги, возможность начала массового бегства от денег и выхода в гиперинфляционную спираль, которую очень трудно остановить.

При проведении денежной реформы главная проблема состоит в том, что правительство вынуждено принимать сложнейшие и обязывающие решения в условиях неопределенности. Оно должно ответить на фундаментальный вопрос, какой видится нормальная, не раздутая денежная масса и как оценить спрос на деньги после проведения денежной реформы. Причем на этот вопрос никакого теоретически выверенного ответа в той ситуации, в которой была Германия в 48-м году, не существует. Мы в конце 91-го года должны были примерно из тех же соображений оценить прогнозные масштабы первоначального январского скачка цен в условиях, когда корректно это невозможно сделать. Для Л. Эрхарда вторая половина 48-го года была самым тяжелым временем в его жизни. Формула, которую он предложил для проведения денежной реформы, неизбежно была догадкой. Успех реформы зависел от того, в какой степени эта догадка оправдается. А это, в свою очередь, зависело от возможности и способности убедить общество в том, что формула выбрана правильная. Но сам Эрхард не мог не понимать, что речь идет всего лишь о предположении, и по его работам это хорошо видно.