73692 (Тема "Заката Европы" в дилогии Е.И. Замятина об Атилле)

Т.Т. Давыдова, к.ф.н., доцент (МГУП)

ТЕЗИСЫ ДОКЛАДА «ТЕМА «ЗАКАТА ЕВРОПЫ» В ДИЛОГИИ Е.И. ЗАМЯТИНА ОБ АТИЛЛЕ»

В замятинской дилогии об Атилле — стихотворной трагедии "Атилла" (1928) и неоконченном романе "Бич Божий" (1924-1935) — нашли оригинальное воплощение историософские идеи Ф.М. Достоевского, Н.Я. Данилевского, О. Шпенглера, Н.А. Бердяева. Кроме этого Замятин обнаружил близость своих исканий творчеству символистов — В.Я. Брюсова, автора "Грядущих гуннов" /1904-1905/, А.А. Блока и А. Белого, отдавших дань теме противостояния Востока и Запада.

Замятинская оценка исторической роли Атиллы близка размышлениям Достоевского о развращающем влиянии цивилизации на человека. Замятин, как и Достоевский, отдает предпочтение яркому Атилле перед цивилизованными "кровопроливцами". Замятин руководствуется закономерностью, состоящей в уходе со сцены одряхлевших народов, сформулированной уже Данилевским, и противопоставлением цивилизации и культуры, на котором построена концепция Блока и Бердяева и которое те заимствовали у Шпенглера, предсказывавшего близкую гибель Запада. Представление о римской цивилизации Замятин связывает в своей дилогии с началом энтропии. Ее символизируют образы почти всех героев-римлян.

Замятину оказалась близкой проводившаяся Блоком параллель между крушением древнего Рима и эпохой революций ХХ в., так как она была родственна замятинским представлениям о цикличности истории. Замятин показал Атиллу историческим деятелем наподобие Пугачева, Разина и придал пьесе героический характер, созвучный истории России ХХ в. Тем самым писатель обнаруживал преданность своеобразно понимаемой им идее революции-энергии и творил свой миф об Атилле.

Из-за уступок цензуре были изменены образы главных героев пьесы, в частности епископа Анниана и предводителя гуннов Атиллы, тирана-освободителя в первых вариантах пьесы, в последнем же "демократичного" вождя, что отразилось на художественном качестве произведения.

В «Биче Божьем» творчески переработаны идеи Ф.Ницше и З.Фрейда, преобладает синтетический, модернистский тип психологизма и использованы формы психологизма Л.Толстого. Оригинальный тип композиции (книга в книге) предвосхитил структуру «Кащеевой цепи» М.М. Пришвина и «Мастера и Маргариты» М.А. Булгакова.

По точной оценке Шейна, "Блоха" и "Атилла" — "две наиболее интересные пьесы Замятина "ⁱ.

27 марта 1919 г. в издательстве "Всемирная литература" Н.С.Гумилев в присутствии М.Горького и К.И.Чуковского излагал А.А.Блоку "свою теорию о гуннах, которые осели в России и след которых историки потеряли. Совдепы — гунны"ⁱⁱ. Позднее, в мае 1919 г., на заседании Секции исторических картин <> в качестве возможной темы пьесы. Американский исследователь творчества Замятина А.Шейн считает, что тогда же и возник у Замятина замысел "Атиллы" и романа "Бич Божий"ⁱⁱⁱ.

Как свидетельствуют Шейн и автор статьи "Каталог парижского архива Евгения Замятина" Д.Хобзова, по первоначальному плану была задумана тетралогия об Атилле. По Хобзовой, Замятин намеревался воссоздать детство Атиллы и его жизнь в качестве заложника в Риме, возвращение на Родину и избрание народным вождем, вторжение в Европу, любовь вначале к Керке, затем к гордой Ильдегонде, отношения с противником и другом Аэцием, смерть главного героя от руки Ильдегонды^iv. Однако данный замысел удалось реализовать лишь частично. Роман "Бич Божий" и пьеса "Атилла" — результат детально разработанных первого — второго параграфов первой части, четвертого — шестого параграфов части третьей, а также резюме третьей и четвертой частей цикла.

Больше всего во второй половине 1920-х гг. писатель был увлечен работой над стихотворной трагедией "Атилла". В письме И.Е.Ерошину от 20.VI.1926 г. Замятин так формулирует замысел этого произведения: "Далекие отголоски тогдашнего разговора об азиатском и западном в нас — пожалуй, Вы найдете в последней моей вещи, над которой работал эту зиму, — трагедии "Атилла" "^v. В автобиографии 1931 г. авторское понимание пьесы выражено более определенно: "Эпоха, когда состарившаяся западная, римская цивилизация была смыта волною молодых народов, хлынувших с востока, с черноморских, волжских, каспийских степей, — показалась мне похожей на нашу необычайную эпоху; огромная фигура Атиллы, двинувшего против Рима все эти народы, увиделась мне совсем в ином, не традиционном освещении"^vi.

Во время работы над произведениями об Атилле Замятин, опираясь на исторические труды Приска Паннийского, А.Тьерри, Гиббона, А.Ф.Гильфердинга^vii, оценил Атиллу как деятеля, воплотившего ведущие тенденции своей эпохи.

В замятинской дилогии об Атилле нашли оригинальное воплощение историософские идеи Ф.М. Достоевского, Н.Я.Данилевского, О.Шпенглера, Н.А.Бердяева. Кроме этого Замятин вновь обнаружил близость своих исканий творчеству символистов — В.Я.Брюсова, автора "Грядущих гуннов" /1904-1905/, А.А. Блока и А.Белого, отдавших дань теме противостояния Востока и Запада в стихотворении "Скифы", статье "Крушение гуманизма" /1919/, повести "Серебряный голубь" и романе "Петербург". Особенно существенна в данный период тематическая перекличка замятинских произведений с блоковскими и беловскими: три писателя в первые послереволюционные годы творили под знаком литературной группы "Скифы". Любопытно, что брюсовским "Грядущим гуннам", входившим в сборник "Stephаnos", посвященный Вяч.И.Иванову, был предпослан следующий эпиграф из стихотворения Иванова "Кочевники красоты": "Топчи их рай, Аттила" (правильно именно такое написание имени предводителя гуннов, однако Замятин писал его иначе — "Атилла").

Замятинская оценка исторической роли Атиллы близка размышлениям Достоевского, автора "Записок из подполья", о развращающем влиянии цивилизации на человека. Замятин, как и Достоевский, отдает предпочтение ярким, заметным Атилле и Стеньке Разину перед цивилизованными "кровопроливцами"^viii.

В "Атилле" оригинально преломилась шпенглеровская идея неизбежного "заката" окостеневшей европейской цивилизации. Как известно, Шпенглер применил ряд положений теории энтропии в сфере социально-исторического познания, что было особенно близко Замятину. На рецепцию в творчестве Замятина идей немецкого философа уже указал Р.Гольдт^ix.

Трудно переоценить и значение для замятинских произведений об Атилле следующих положений из статьи Блока "Крушение гуманизма" /1919/: "Варварская масса в конце концов затопила своим же потоком цивилизацию, смела Римскую империю с лица земли"; во времена, когда "цивилизованные люди изнемогли и потеряли культурную цельность бессознательными хранителями культуры оказываются более свежие варварские массы"; всякое движение "перестает быть культурой и превращается в цивилизацию. Так случилось с античным миром, так произошло и с нами"^x.

Суждениям Блока близка мысль Бердяева, писавшего в статье "Воля к культуре и воля к жизни" /1922/, что современная западно-европейская цивилизация стоит в преддверии нового варварства и верившего в возможность преображения жизни именно для России^xi.

Замятин руководствуется тем же противопоставлением цивилизации и культуры, на котором построена концепция Блока и Бердяева и которое те, в свою очередь, заимствовали у Шпенглера, предсказывавшего близкую гибель Запада. Сообщая в 1928 г. о работе над произведением на историческую тему, Замятин подчеркивал в нем мотив противостояния Запада и Востока: "Западная культура, поднявшаяся до таких вершин, где она уже попадает в безвоздушное пространство цивилизации, — и новая, буйная, дикая сила, идущая с Востока, через наши, скифские степи. Вот тема, которая меня сейчас занимает, тема наша, сегодняшняя — и тема, которую я слышу в очень как будто далекой от нас эпохе"^xii.

Мысль о таком противостоянии, высказанная в "Атилле" заглавным героем, является идеей пьесы: " доска и било, Запад и Восток, / Империя и мы — столкнулись насмерть, / и в щепки разлетится то иль это!"^xiii.

Замятину оказалась близкой проводившаяся Блоком параллель между крушением древнего Рима и эпохой революций ХХ в., так как она была родственна замятинским представлениям о цикличности истории. Подобно Блоку, видевшему в древнем римлянине Катилине большевика, Замятин хотел показать Атиллу историческим деятелем наподобие Пугачева, Разина. Данный замысел выражен в не опубликованной при жизни Замятина записке <>^xiv. Рисуя Атиллу таковым, автор старался придать пьесе героический характер, созвучный истории России ХХ в. Тем самым писатель обнаруживал преданность своеобразно понимаемой им идее революции-энергии и творил свой миф об Атилле. И все же, несмотря на это, в письме от 14.VI.1926 г. В.В. Каменскому Замятин высказал опасения, что его пьеса не пройдет цензуру^xv. Они оказались не напрасными: это было связано с изменениями в политике страны, перешедшей от нэпа к пятилетке, к коллективизации деревни. Поэтому Замятин был вынужден, работая над "Атиллой", сделать значительные уступки цензуре, в результате чего были изменены образы главных героев пьесы.

В своей статье об "Атилле" Гольдт, сравнив образ епископа Анниана в первых вариантах и окончательном тексте "Атиллы", пришел к такому выводу: "Сложное отношение самого Замятина к христианству, его скептицизм и подчеркнутая роль "безбожника" не мешали художнику создать правдоподобный образ великой исторической личности, карикатурный образ которой в дошедшей до нас пьесе исключительно — плод давления со стороны". Подобную эволюцию претерпел и образ предводителя гуннов Атиллы, тирана-освободителя в первых вариантах пьесы, в последнем же "демократичного" вождя, что отразилось на художественном качестве произведения^xvi. Так, обращаясь к своему политическому противнику римлянину Аэцию, Атилла следующим образом обосновывал свое решение завоевать Рим: "Нет, до конца война. / Ты слышал: я хочу, чтоб жили все./ Теперь живут твои сто тысяч римлян, / А миллионы их везут в галере /И дохнут там, внизу..."^xvii. В этих словах Атиллы видно такое же стремление Замятина пойти на идеологический компромисс, которое было присуще и А.Белому, О.Э.Мандельштаму, автору "Стансов" 1935 г. И все же предложенная славистом из Майнца интерпретация "Атиллы" как исторической притчи о Сталине необоснованна. Такому узко политическому подходу противоречит обозначенный выше общефилософский пласт содержания трагедии.

По верной оценке Ерыкаловой, "мастерство Замятина сказалось в том, что историческая драма в его пьесе, картины движения скифов и захвата ими городов Европы, противостояние Рима и варваров тесно сплетены с любовной драмой героя. . Мир скифов и мир византийцев создают силовое поле, в котором ярче проступает человеческая драма великого вождя скифов"^xviii. По мысли Замятина, своеобразие каждого из двух художественно воссоздаваемых им законов истории ярче и нагляднее всего проявляется в личной судьбе его героев, "еретиков" и "правоверных". Героини, которых любят граф Рюи де-Санта-Крус и Атилла, равны им по силе характеров и поэтому являются их своего рода двойниками. Существенно и то, что все эти персонажи — носители энергии.

Инесса прикладывает массу усилий, чтобы спасти любимого, когда же это не удается, убивает Балтасара. Цельностью и страстностью натуры, способностью на подвиг она напоминает заложницу Атиллы, дочь короля Бургундии Ильдегонду: в конце трагедии Ильдегонда убивает во имя своей любви к римлянину Вигиле варвара Атиллу, к которому испытывает тем не менее сложное чувство ненависти и жгучего интереса. В то же время римлянин Вигила — носитель пассивного, энтропийного начала, которое декларировано в словах сенатора Максимина: "Рим стал старик, как я. / А варвары — от них воняет потом, / но их глаза и зубы — посмотри: любой из них пихнет меня, как Рим, / и Рим, как я, — в куски"^xix. Именно натуре Вигилы свойственны такие черты "дряхлеющего Рима", как жажда жизни и неспособность к героике, высокомерие и малодушие^xx.

Таким образом, Вигила, как и равнодушный к людям епископ Анниан, просящий, чтобы варвары сохранили его книги, символизирует историческую закономерность, сформулированную уже Данилевским: "Народу, одряхлевшему, отжившему, свое дело сделавшему и которому пришла пора со сцены долой, ничто не поможет, совершенно независимо от того, где он живет — на Востоке или на Западе"^xxi.

Из-за переделок пьесы в "Атилле" дана развязка только одной из двух сюжетных линий — любовной, что заметили уже современники Замятина. П.Новицкий в напечатанной в "Репертуарном бюллетене" (1928, № 10) рецензии обвинял драматурга в запоздалом левоэсеровском "скифстве" и писал о несоответствии формы пьесы ее содержанию и противоречивости ее идей: "Гунны Евгения Замятина в наше время — мало благозвучны. сюжетная ткань трагедии искусственно связана с программно идеологическими намерениями автора. Истинная сущность сюжета — личная судьба Атиллы"^xxii. Тем не менее, ясна возможная развязка и общественно-политической сюжетной линии "Атиллы". Об этом сказал директор БДТ Р. Шапиро на заседании Художественного Совета театра 15 мая 1928 г.: "Смерть Атиллы не может приостановить похода гуннов. Рим падет", — заявил директор БДТ^xxiii. А Л.Д. Блок в письме писателю от 16.II.1928 г., сообщая о своем желании сыграть Ильдегонду, так оценила пьесу: " "Аттила" — то событие литературной и театральной жизни, которое я ждала с самого вступления своего в театр. Трагедия, русская, современная и прекрасная "^xxiv.

В мае 1928 г. пьеса была прочитана на заседании Художественного Совета Ленинградского Большого Драматического театра, на котором, по существовавшим тогда правилам, присутствовали представители ленинградских заводов. Они одобрили пьесу как "революционную и художественно ценную, трагически насыщенную действием", и вскоре в театре начались репетиции, но возникли вдруг препятствия со стороны ленинградского Облита^xxv.

Горький энергично старался помочь Замятину в постановке пьесы: написал официальный отзыв, в котором высоко оценил ее "героический тон" и "героический сюжет"^xxvi. Однако и хлопоты Горького не дали положительных результатов. Осенью 1929 г. началась официальная кампания против Замятина и Пильняка, поводом для которой явилось обнародование их произведений за рубежом. При таких обстоятельствах постановка "Атиллы" стала невозможной. "Гибель моей трагедии "Атилла" была поистине трагедией для меня: после этого мне стала совершенно ясна бесполезность всяких попыток изменить мое положение ",— с горечью признался Замятин впоследствии, в июне 1931 г., в письме к Сталину^xxvii.

i Shane A. Zamjatin the Playwright // Замятин Е. Огни св.Доминика; Общество почетных звонарей. Wurzburg, 1973. Vol.4. С.V-XIII.

ii Цит. по: Ерыкалова И.Е. Черновые рукописи пьесы Е.И.Замятина "Огни св.Доминика" // Творческое наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня: Науч. докл., статьи, очерки, заметки, тезисы: В 6 кн. Кн. 3. Тамбов, 1997. С.130.