185785 (Древнерусское право), страница 4

Уже отмечалось, что семейно-брачные отношения до Кре­щения Руси регулировались нормами обычая, и государство вообще не вмешивалось в эту область. Крещение, принесло на Русь многие нормы византийского права, в том числе касаю­щиеся семейно-брачных отношений. Семья находилась под по­кровительством православной церкви, вот почему семейно-брач­ные отношения регулировались в основном нормами церковно­го права. Этот порядок был закреплен в церковных уставах князей Владимира и Ярослава, включивших в церковную юрис­дикцию отношения, которые в подавляющем большинстве слу­чаев до того не были объектом правового регулирования во­обще.

До Крещения Руси заключение брака осуществлялось пу­тем похищения невесты женихом ("умычка"). В Повести Вре­менных лет этот языческий способ заключения брака приписы­вается древлянам, радимичам и некоторым другим племенам. Молодежь из разных сел собиралась на берегах рек и озер на игрища с песнями и плясками, и там женихи "умыкали" невест.

Автор летописи — монах — негативно, конечно, относился ко всяким языческим обычаям, но даже он не стал утаивать, что "умычка" совершалась по предварительной договоренности жениха и невесты, так что слово "похищение" здесь, в общем-то, не подходит. Церковь стремилась к укоренению церковного бра­ка, поскольку в первую очередь в семье давалось христианское воспитание детям.

Христианская церковь требовала также, чтобы между ли­цами, вступающими в брак, было достигнуто соглашение. Устав князя Ярослава, говоря о добровольности вступления в брак, велел родителям бережно относиться к желаниям детей. Если сын или дочь противились вступлению в брак, а родители пы­тались силой заставить их сделать это или, наоборот, сын или дочь хотели вступить в брак, а родители воспрещали, и их чадо пыталось что-либо сотворить с собой, то наступала ответствен­ность родителей перед церковным судом.

Брачный возраст устанавливался по византийским зако­нам в 14—15 лет для мужчин и в 12—13 лет для женщин. Этот возраст определялся римской нормой брачного возраста.

Христианство запретило практиковавшееся на Руси мно­гоженство. Состояние в браке становится препятствием к всту­плению в новый брак. Устав князя Ярослава грозил церковным домом (вероятно, заточением в монастырь) юной жене, из-за которой мог пошатнуться предшествующий брак мужчины. Последнему предписывалось "с старою жити".

Препятствием к вступлению в брак являлись родство и свойство.

Стремясь укрепить брачные узы, церковные уставы запре­щали скрытые формы нарушения брачного законодательства: супружескую измену, половые сношения между родственника­ми и свойственниками. Церковный устав Владимира Святославича осуждал прелюбодеяние, особенно обнаруженное в момент его совершения ("заставанье"). Согласно книге "Второзаконие"¹ (гл. XXII, ст. 22), обоих следовало предать смерти, причем в этом сюжете идет речь о ситуации, когда с кем-либо заставали замужнюю женщину. О женатом мужчине, которого могли бы застать с незамужнею девушкой, ничего не говорится, что и понятно: не мужское это дело детей рожать. Византийские же законы смягчали наказание до отрезания носа. В ситуации, ко­гда заставали женатого мужчину с замужней женщиной, брак прелюбодейки подлежал расторжению, а прелюбодею, напро­тив, запрещали разлучаться с женой. Запрет половых сноше­ний между близкими родственниками и свойственниками ("в племени или в сватьстве поимуться") основывался на книге "Левит" (гл. XVIII, ст. 6—21; гл. XX, ст. 10—20), где предусмат­ривалась в основном смертная казнь за его нарушение.

Церковь рассматривала брак не только как плотский союз, но и как духовный, поэтому браки допускались лишь между христианами. Если иудей ("жидовин") или мусульманин ("бесерменин") вступал в половую связь с русской девушкой, то он наказывался штрафом в 50 гривен в пользу церкви, а девушку заключали в церковном доме; если же русский мужчина тво­рил блуд с "бесерменкою" или "жидовкою", то его отлучали от церкви и наказывали штрафом в 12 гривен. Обращает на себя внимание отсутствие запрета по отношению к христианам не­православным — католикам. Видимо, до агрессии католиков на Русь в XIII веке отношение к ним было терпимым.

Совершение брака после Крещения Руси должно было про­исходить в форме церковного венчания. Практика же знала и сохранение прежних, языческих форм заключения брака, что осуждалось законом.

Источником запрета совместной добрачной жизни нежена­того мужчины и незамужней женщины ("смилное") могла слу­жить книга "Исход" (гл. XXII, ст. 16—17), согласно которой на мужчину возлагалась обязанность выплаты выкупа (вена) и женитьбы на девице, а в случае отказа отца отдать ее в жены этому мужчине, он обязывался выплатить отцу столько сереб­ра, сколько полагалось за вено девицы. По византийским зако­нам добрачная связь влекла для мужчины подобные же по­следствия — различные выплаты девушке в зависимости от его материального достатка. Этих последствий можно было из­бежать лишь в случае заключения брака. Понятно, что церковь стремилась направить природное влечение людей в русло се­мейной жизни.

Хотя христианство видит в браке нерасторжимый союз мужчины и женщины (ибо то, что соединил Бог, человек рас­торгнуть не может), греческая церковь допускала возможность расторжения брака. Не разрешалось самовольное расторже­ние брака без церковного судебного разбирательства ("роспуст"). Церковь стремилась убедить вчерашних язычников в том, что брак должен заключаться на всю жизнь и в идеале оставаться нерасторжимым. Обоснованием нерасторжимости брака служили книги Ветхого и Нового Заветов: "Бытие" (гл. II, ст. 21—25), Евангелие от Матфея (гл. XIX, ст. 1—12), Евангелие от Марка (гл. X, ст. 1—12) и др. Однако не все христианские церкви при­знавали ссылки на Библию достаточным обоснованием нерас­торжимости брака (Православная церковь в Византии, в част­ности). Тем не менее, идеал имел определенный смысл. Люди должны были привыкнуть к мысли, что брак почти нерастор­жим, и стремиться выработать такое поведение, которое бы позволило им ужиться, а не расходиться по всякому малозна­чительному случаю.

Перечень поводов к расторжению брака почти целиком был заимствован из византийских законов, в частности из Прохирона, но с учетом русских традиций. Итак, брак растрогался, когда:

1) обнаруживалось, что жена слышала от других людей о готовящемся злоумышленнии на власть и жизнь князя, а от мужа своего утаила;

2) муж заставал жену с прелюбодеем или это доказыва­лось показаниями послухов;

3) жена вынашивала замысел отравить мужа зельем или знала о готовящемся другими людьми убийстве мужа, а ему не сказала;

4) жена без разрешения мужа посещала пиры с чужими людьми и оставалась ночевать без мужа;

5) жена посещала днем или ночью (не имело значения) иг­рища, несмотря на запрещения мужа;

6) жена давала наводку вору похитить имущество мужа или сама что-либо похищала или совершала кражу из церкви.

Обращает на себя внимание то, что повод к разводу могла дать только жена, но не муж, которому, очевидно, предоставля­лась большая свобода в семейной жизни. Так воспитывался взгляд на мужа как на главную фигуру в брачном союзе, в ко­тором жена должна вести себя праведно и мужебоязненно, что и, как предполагалось, способствовало укреплению семьи. На мужа возлагалась роль воспитателя жены, что хорошо видно из статьи церковного Устава князя Ярослава, согласно которой деятельность жены, хотя и не угодная церкви, не расценива­лась как повод к разводу. Например если жена колдовала ("ча-родеица, наузница, или волхва, или зелеиница"), муж должен был наказать ее, но не разводиться.

Личные и имущественные права супругов обусловливались главенством отца и мужа в семье, что определялось всем укла­дом жизни Древней Руси. Положение женщины в обществе зависело от социального положения ее отца или мужа: церковные княжеские уставы говорят о жене и дочери "великих бояр", "нарочитых людей", "простой чади". Вплоть до 1926 года по русскому праву супруги имели раздельное имущество и брак не создавал общей совместной собственности супругов. Имуще­ственные споры между мужем и женой ("промежи мужем и женою о животе") Устав Владимира Святославича относил к церковной юрисдикции.

Личные и имущественные отношения между родителя­ми и детьми тоже строились на основе традиционных правил, с изменениями, внесенными каноническими нормами. Власть отца была непререкаемой, ему принадлежало право решать внутрисемейные споры, наказывать детей. После его смерти до совершеннолетия детей родительская власть переходила к ма­тери.

Статьи Русской Правды о наследовании имущества гово­рят о раздельности имущества родителей и детей.

Достаточно мягко относится закон к внебрачным детям. Церковный Устав Ярослава, конечно, наказывает девушку, ко­торая, живя в доме отца и матери, рожала добрачного ребенка. Наказывает Устав и жену, родившую внебрачного ребенка (по Пространной редакции умерщвлявшую его). Однако осуждает­ся и оставление незамужней девушкой младенца или избавле­ние от плода ("или девка детя повържеть"). Основная мысль законодателя ясна: дети должны рождаться в браке, но если уж незамужняя зачала, то должна дать жизнь младенцу. По византийским законам даже попытка избавления от плода ка­ралась телесным наказанием и изгнанием женщины из места ее проживания.

Таким образом, мы видим, что брачно-семейные отноше­ния регулировались запретительными нормами. Церковь столк­нулась с такими проявлениями языческих воззрений, которые противоречили христианским взглядам на брак и семью. За за­претами, нарушение которых влекло уголовные наказания, гра­жданско-правовую ответственность или церковные епитимий, вырисовывается тип отношений между мужчиной и женщиной, который соответствовал бы христианскому образцу.

Потребность в опеке появляется при возникновении ма­лой семьи и касается прежде всего горожан. Сельские жители, имевшие большие семьи, редко сталкивались с положением, когда после смерти родителей в доме оставались только малые дети.

Особые сложности выпадали на долю тех горожан, кото­рые жили вне общин: купцы, княжий мужи. Оставшиеся у них сиротами дети требовали заботы, а их имущество сохранения. Именно функцию воспитания сирот и сбережения имущества выполнял опекун.

По древнерусскому праву ребенок нуждался в опеке лишь в том случае, если лишался обоих родителей. Если в семье ос­тавалась мать, то родительская власть после смерти отца пере­ходила к ней. Известную сложность представляла ситуация, когда мать во второй раз выходила замуж. Она не могла в таком случае сохранять власть глав» семьи — главой семьи стано­вился ее муж. Однако по естественным причинам она все равно оставалась самым близким для детей человеком. Поэтому на­ряду с ближайшими родственниками к исполнению опекунских обязанностей Русская Правда допускала и отчима.

Права и обязанности опекунов в основном состояли в забо­те о личности и имуществе подопечного. Закон прямо говорит об обязанности опекуна кормить и "печаловаться" о подопеч­ном. Осуществление этой обязанности было в принципе безвоз­мездным.

Управление имуществом подопечного налагало на опекуна ряд обязанностей. При вступлении в опекунство он должен был принять движимое имущество. Письменного перечня не состав­лялось. Русская Правда вообще не знает никаких письменных документов, но все имущество — челядь, скот, товары — пере­давалось в присутствии свидетелей (видимо, соседей), именуе­мых в законе "люди". При достижении подопечным совершен­нолетия имущество публично возвращалось ему опекуном. За­кон специально оговаривает, что любой приплод ("от челяди плод или от скота") является собственностью подопечного. Только прибыль от торговли поступала в доход опекуну — "прикуп ему собе" — в качестве вознаграждения за труды. Понятно, что прибыль от торговли может быть, а может и не быть, да и вооб­ще это касается только купцов, поэтому и вознаграждение за труды опекуна не являлось обязательным.

Опекун нес материальную ответственность за сохранность имущества подопечного, и если "что ли будеть рестерял, то то все ему платити детем тем".

§ 3. Уголовное право

Основное внимание законодательные документы Древне­русского государства уделяют преступлениям и наказаниям. В дошедших до нас правовых источниках преступным признает­ся деяние, причиняющее ущерб личности: непосредственно че­ловеку или его имуществу. Тем не менее летописи свидетельст­вуют о том, что на практике понятие преступления трактова­лось более широко и включало в себя также посягательство на основы существующего строя. Так, в 1068 году за антикняже­ские выступления были сурово наказаны киевляне.

Субъектами преступления признавались все свободные люди. Холопы, не относившиеся к указанным лицам, естествен­но, таковыми не являлись. За действия холопа полностью нес ответственность его господин. Так, если холоп совершал кражу коня, то господин за него уплачивал штраф в размере 2 гривен. Удар, нанесенный холопом, был настолько оскорбителен, что хозяин холопа выплачивал потерпевшему штраф в размере 12 гривен. Законодательство ничего не говорит о возрасте наступ­ления уголовной ответственности, а также о вменяемости субъ­екта преступного деяния. Зато содержит нормы о соучастии, согласно которым все соучастники преступления несли одина­ковую ответственность. В Уставе князя Ярослава о церковных судах имелось упоминание о недонесении о готовящемся пре­ступлении: "Услышить жена от иных людей, что думати на царя или на князя,., а опосли обличиться".

Различались два вида умысла — прямой и косвенный. Убий­ство, совершенное с косвенным умыслом — "в сваде, или в пиру явлено", наказывалось менее строго, чем убийство с прямым умыслом — "без всякоя свады".

Закон различал преступления, выражавшиеся в форме как действия, так и бездействия. Примером преступления, совер­шенного путем бездействия, может служить невыдача беглого челядина. Большая часть преступлений совершалась в виде

действий.