Отличие науки от веры заключается в следующем: "беспредпосылочная" в смысле свободы от всяких религиозных стеснений наука в действительности не признает "чуда" и "откровения", в противном случае она не была бы верна своим собственным "предпосылкам". Верующий признает и чудо и откровение.

Сегодня мы хорошо знаем, что священное может не быть прекрасным, более того, оно священно именно потому и постольку, поскольку не прекрасно. Мы знаем также, что это прекрасное может не быть добрым и даже, что оно прекрасно именно потому, что не добро; это нам известно со времен Ницше, а еще ранее вы найдете подобное в "Цветах зла" - так Бодлер назвал томик своих стихов. И уже ходячей мудростью является то, что истинное может не быть прекрасным и что нечто истинно лишь постольку, поскольку оно не прекрасно, не священно и не добро.

Какой человек отважится "научно опровергнуть" этику Нагорной проповеди, например заповедь "непротивления злу" или притчу о человеке, подставляющем и левую и правую щеку для удара? И тем не менее ясно, что здесь, если взглянуть на это с мирской точки зрения, проповедуется этика, требующая отказа от чувства собственного достоинства. Нужно выбирать между религиозным достоинством, которое дает эта этика, и мужским достоинством, этика которого проповедует нечто совсем иное: "Противься злу, иначе ты будешь нести свою долю ответственности, если оно победит". В зависимости от конечной установки индивида одна из этих этических позиций исходит от дьявола, другая - от Бога, и индивид должен решить, кто для него Бог и кто дьявол. И так обстоит дело со всеми сферами жизни.

Среди части нашей молодежи, которая на все это ответила бы: "Да, но мы же идем на лекцию, чтобы пережить нечто большее, чем только анализ и констатацию фактов", ходячим является заблуждение, заставляющее искать в профессоре не то, что она видит перед собой: вождя, а не учителя. Однако мы поставлены на кафедру только как учителя.

Студенты приходят к нам на лекции, требуя от нас качества вождя, и не отдают себе отчета в том, что из сотни профессоров по меньшей мере девяносто девять не только не являются мастерами по футболу жизни, но вообще не претендуют и не могут претендовать на роль "вождей", указывающих, как надо жить. Ведь ценность человека не зависит от того, обладает ли он качествами вождя или нет. И уж во всяком случае, не те качества делают человека отличным ученым и академическим преподавателем, которые превращают его в вождя в сфере практической жизни или, специальнее, в политике.

Если все это так, то что же собственно позитивного дает наука для практической и личной "жизни"? И тем самым мы снова стоим перед проблемой "призвания" в науке. Во-первых, наука, прежде всего, разрабатывает, конечно, технику овладения жизнью - как внешними вещами, так и поступками людей - путем расчета. Во-вторых, наука разрабатывает методы мышления, рабочие инструменты и вырабатывает навыки обращения с ними. Но на этом дело науки, к счастью, еще не кончается; мы в состоянии содействовать вам в чем-то третьем, а именно в обретении ясности. Разумеется, при условии, что она есть у нас самих.

Сегодня наука есть профессия, осуществляемая как специальная дисциплина и служащая делу самосознания и познания фактических связей, а вовсе не милостивый дар провидцев и пророков, приносящий спасение и откровение, и не составная часть размышления мудрецов и философов о смысле мира.

В стенах аудитории не имеет значения никакая добродетель, кроме одной: простой интеллектуальной честности. Но такая честность требует от нас констатировать, что сегодня положение тех, кто ждет новых пророков и спасителей, подобно тому положению, о котором повествуется в одном из пророчеств Исайи; речь идет здесь о прекрасной песне эдемского сторожа времен изгнания евреев: “Кричат мне с Сеира: сторож! сколько ночи? сторож! сколько ночи? Сторож отвечает: приближается утро, но еще ночь. Если вы настоятельно спрашиваете, то обратитесь, и приходите”

Народ, которому это было сказано, спрашивал и ждал в течение двух тысячелетий, и мы знаем его потрясающую судьбу. Отсюда надо извлечь урок: одной только тоской и ожиданием ничего не сделаешь, и нужно действовать по-иному - нужно обратиться к своей работе и соответствовать "требованию дня" - как человечески, так и профессионально. А данное требование будет простым и ясным, если каждый найдет своего демона и будет послушен этому демону, ткущему нить его жизни.

Анализ статьи

Научная тематика и точки зрения рассмотрения науки как призвания и профессии были актуальны не только во времена Вебера, и не только в Германии, они обсуждаются и сейчас. Эта тема привлекла меня своим названием, так как я сам, да и все мы, в каком-то смысле являемся учеными. Мы экспериментируем, ставим опыты, создаем теории. Современное общество тесно переплелось с наукой. Вот я и решил выделить эту статью из прочих на собственное рассмотрение. А также больше узнать о знаменитом немецком социологе и философе Максе Вебере.

Данная работа, “Наука как призвание и профессия”, представляет собой доклад, прочитанный Вебером зимой 1918 г. в Мюнхенском университете с непосредственной целью - показать студентам, в чем состоит их призвание как будущих ученых и преподавателей.

Но выступление Вебера вышло далеко за пределы намеченной задачи и преобразовалось в программную речь, подводящую итог его более чем тридцатилетней деятельности в области политической экономии, социологии, философии истории. В центре доклада оказались проблема превращения духовной жизни в духовное производство и связанные с этим вопросы разделения труда в сфере духовной деятельности, изменения роли интеллигенции в обществе, наконец, судьбы европейского общества и европейской цивилизации вообще.

М. Вебер критиковал техницистское мировоззрение, так как принцип научной рационализации, приводит современный мир к утере духовности, революционизировал современное мышление, а так же дал толчок целому ряду новых постановок вопроса относительно перспектив европейской цивилизации.

Такое “разрастание” темы доклада не случайно. Она в известном смысле традиционна для Германии: проблема университета всегда выступала здесь как проблема воспитания в широком смысле слова и тесно взаимосвязывалась не только с судьбой немецкой нации и ее историей, но и с судьбами человеческой культуры вообще. Вебер развивает мысль о великой воспитательной роли университета, который должен служить противовесом ограниченно-профессионального понимания образования, характерного для современности. Речь о призвании ученого и о социальной роли науки, отождествлявшейся обычно с философией, звучит не только как теоретика, но главным образом как мировоззренческое кредо.

Макс Вебер писал, что "для человека не имеет никакой цены то, что он не может делать со страстью". В науке, как в бизнесе и искусстве важны призвание, вдохновение, преданность делу. Однако, что является источником, питающим научное вдохновение, и не иссякает ли в современной науке то, что может сделать профессию ученого привлекательной для молодого поколения, что составляет суть призвания в науке. Макс Вебер считал, что ответы на эти вопросы можно найти, обратившись к особенностям научной культуры, к проблеме смысла науки.

Наука, являясь составляющей культуры той или иной эпохи, неизбежно была призвана решать и те задачи, которые провозглашались той или иной культурой. При этом очень часто именно на науку возлагались главные надежды. И чем сильнее были надежды (которые неизбежно были преувеличенными), тем горше оказывалось разочарование. Превращенная в идола эпохи, наука неизбежно теряет свой истинный образ. Поэтому сегодня особенно важно понять, что, выполняя ту или иную культурную миссию, наука, с одной стороны, всегда находится перед опасностью принять "огонь на себя", особенно, если она воспринимается как смысловой центр культуры. Но, с другой стороны, всегда нужно помнить, что каким бы ни был убийственным этот огонь, наука, как и любое другое явление культуры (искусство, религия, мораль и др.) с каждым новым шагом культурного развития не столько теряет, сколько обретает - обретает новые формы, новые смыслы и ценности, выходит в новые пространства бытия.

Вебер полемизирует с представителями метафизического направления, он не согласен с противопоставлением наук о природе наукам о духе. Вебер полагает, что если гуманитарная наука претендует на звание науки, то она должна удовлетворять требованию общезначимости, которое всегда выполняется естественными науками, и выполняется именно потому, что в них познающий субъект находится всегда на дистанции по отношению к познаваемому предмету. Вебер рассматривает социологию как позитивную науку, пользующуюся теми же методами мышления, что и естествознание. Тем самым он категорически протестует против понимания личности как некоего “иррационального” существа, в основе которого лежит “переживание”, и противопоставляет этому свою теорию “человеческого действия”.

Высокая оценка роли университета в Германии тесно связана с протестантским характером религиозности в этой стране: протестантизм настолько рационализировал здесь духовную жизнь, настолько лишил религиозные отправления культово-обрядового характера, что речь проповедника в протестантской церкви мало чем отличалась от речи профессора немецкого университета. Более того, именно протестантизм сделал возможным тот факт, что немецкая философия во многих отношениях смогла взять на себя роль, которую в католических странах играла церковь; отсюда и громадное значение воспитательной роли философии и науки вообще, то есть университета. На основании анализа протестантизма Вебер пришел к выводу, что профессия и призвание в одном термине не случайно: он вырастает из понимания профессиональной деятельности как божественного призвания и приводит к весьма существенным для европейского общества и европейской культуры последствиям.

Другое обстоятельство, обусловившее программный характер выступления Вебера, связано с тем, что он затронул здесь больную тему XX в. - об изменении роли науки и связанном с ним изменении общественного статуса ученого. Логика самого вопроса привела Вебера к необходимости показать перемены в европейской духовной культуре вообще, которые наметились уже давно, но только в XX в. стали очевидными для всех тех, кто вышел за рамки установившихся традиционных представлений.

Макс Вебер писал свою работу в период нарастающего кризиса научной культуры, когда смысл и ценность науки для развития культуры многими стали ставиться под сомнение. Сегодня, в начале XXI века кризис ценности науки далеко не преодолен, но все-таки можно сказать, что пройден пик этого кризиса и все более очевидными становятся контуры новой научной рациональности, проясняется ценность науки для человека и человечества в новом тысячелетии.

Каждая эпоха открывала свои культурные смыслы науки. Для Античности наука и научное знание - это квинтэссенция мудрости, которая в свою очередь, является условием добродетельной жизни человека, воспринимается как путь к истинной социальности гражданина полиса. Для людей, живших на пороге Нового времени, наука - это путь к истинной природе. Но в эпоху возникновения точного естествознания от науки ожидали еще большего. Макс Вебер показывает, как исторически одни смыслы науки приходили на смену другим, вслед за разочарованием и ниспровержением одних ценностей и смыслов приходило открытие новых. Обозревая сменяющийся калейдоскоп культурных смыслов науки, Вебер по существу приходит к выводу, что приверженность науке - это личное дело каждого. Избрав науку как профессию, не стоит с тоской ожидать пока эпоха или пророки подскажут ее новые смыслы и предназначения, будет лучше, если "каждый найдет своего демона и будет послушен этому демону, ткущего нить его жизни".

Список используемой литературы и источников данных

1. Вебер М. Наука как призвание и профессия / Избранные произведения. – М., 1990.

2. www. auditorium. ru/v/index. php? A = vconf & c = getForm&r = thesisDesc&CounterThesis=1&id_thesis=4090&PHPSESSID=c62996f20e70854b02ee20d31f9ad362.

3. Андрюхина Л.М. “Научная культура как гуманитарное пространство самоопределения человека в XXI веке”.

4. www. inf-man. ru Биография Макса Вебера.