158383 (Истина в теории познания)

Реферат по онтологии

Истина в теории познания

ПЛАН

1. Аспекты категории «истина».

2. Истина и формы ее инобытия.

3. Литература.

1. Аспекты категории «истина».

Достижение истинного знания является главной целью и ценностью познавательной деятельности человека. Однако сложности с понима­нием природы истины возникают сразу, как только произносится само слово «истина». Дело в том, что оно туг же сопрягается в сознании с целым спектром близких по смыслу терминов: правда, правота, за­коносообразность, подлинность, достоверность, правильность, оче­видность, точность, откровение и т.д.

Часто путаница при исследовании феномена истины как раз и воз­никает оттого, что не вычленяют различные ее аспекты, которые хотя и связаны, но все же отнюдь не тождественны друг другу. С анализа этих аспектов мы и начнем рассмотрение проблемы.

Онтологический аспект. Истина рассматривается здесь как свойст­во самого бытия и даже как само бытие. Еще А.С. Хомяков, а позд­нее ПА. Флоренский1 обратили внимание, что в основе русского сло­ва «истина» лежит древний санскритский корень es-, что буквально переводится как «быть», «существовать». Соответственно, истина мо­жет отождествляться с каким-то подлинным бытием, противосто­ящим бьпию иллюзорному, не подлинному.

Мир платоновских идей или Царство Божие истинны, ибо проти­востоят мнимому — телесному или греховному — чувственно воспри­нимаемому бытию. Истина здесь сопрягается с непосредственной ду­ховной очевидностью и религиозным откровением. Однако ее можно не только созерцать умным взором мудреца, на чем настаивала антич­ная традиция; но в ней и с ней, с позиций христианского вероучения, можно непосредственно духовно жить, руководствуясь ведением сердца. Недаром Христос говорит своим ученикам: «Я есмь Путь, Ис­тина и Жизнь». Богоподобное бьпие в «свете истины» есть конечная цель человеческих дерзаний и стремлений с позиций христианства, где знание, творчество и жизнь оказываются абсолютно тождествен­ными друг другу в Царствии Божием.

Онтологическое понимание истины может бьпь проведено еще более радикально, как у B.C. Соловьева в «Критике отвлеченных на­чал». Для него «истина вообще не заключается в той или иной форме нашего познания... а в самом сущем, которое есть и познаваемое, т.е. истинный предмет знания... Мы можем мыслить истину только как сущее всеединое (которое у B.C. Соловьева совпадает с полнотой Божественного бытия), и когда мы говорим об истине, то мы говорим именно об этом, о сущем всеедином. Мы должны или совсем не говорить об истине, а потому и отказаться от всякого зна­ния (ибо кто же захочет неистинного знания?), или же признать един­ственным предметом знания всеединое сущее, заключающее в себе всю истину. В самом деле, в этом полном своем определении истина содержит и безусловную действительность, и безусловную разумность всего существующего». Здесь, правда, становится не очень понят­ным, как возможен феномен обособления части от такого исходного всеединства и, соответственно, феномен заблуждений.

Однако онтологическое истолкование истины возможно не только в религиозно-философских построениях. Оно свойственно и реалис­тическим доктринам, и даже обыденному сознанию2. Здесь истина сопрягается с законосообразным или идеалосообразным бьпием. Когда мы говорим «настоящий ученый», «истинный гражданин своей страны», «подлинный поэт», «типичный представитель своей профес­сии» и т.д., то везде подразумеваем, что нечто бытийствует в полном соответствии со своим эталоном или идеалом. Гегель бы сказал, что здесь предмет соответствует своему понятию, а потому он и истинен.

Если же дело обстоит противоположным образом, то можно сказать, что предмет ведет ложное или превращенное бьпие, не соответствую­щее его понятию (идеально-эталонной сущности). Например, преступ­ник ведет превращенное (ложное) существование в качестве граждани­на государства, ибо гражданин, по определению, законопослушен.

Специфически онтологическое истолкование истины характерно и для мира техники, что фиксируется в центральной категории техни­ческой мысли — «точность». Прибор или аппарат совершенны (ис­тинны), если: а) в них точно воплощен конструктивный замысел ин­женера; б) они точно (бесперебойно) выполняют операции, ради которых сконструированы.

Логако-сематический аспект. Чаще всего он присутствует в так назы­ваемых дедуктивных науках и фиксируется терминами «правильность», «корректность», «достоверность». Под этим понимается формальная безупречность доказательства теоремы или получения какой-то логиче­ской формулы на основе исходно принятых аксиом и правил вывода. Соответственно, ошибочным (некорректным) будет признано доказа­тельство теоремы, где или нарушена последовательность рассуждений, или в ткань доказательства неявно введены дополнительные допуще­ния, или попросту наличествуют формально-логические противоречия (вроде одновременного признания суждений А и не-А).

Оппозиция «истина—ложь» может и прямо использоваться в логиче­ских исчислениях, но здесь квалификация суждений как истинных или ложных ограничивается лишь областью их формальных семантических значений (как в логике высказываний) безотносительно того, истинны ли эти суждения с точки зрения их реального предметного содержания. Например, суждение «неверно, что кентавр только лошадь» формально истинно, ибо по определению атрибутивным свойством кентавра явля­ется наличие человеческих характеристик. При этом с чисто содержа­тельной стороны все рассуждения о кентаврах могут бьпь признаны ложными, ибо й действительности кентавры не существуют.

Цашосгно-эюисгшпцальный аспект. Он фиксируется в русском языке словами правда, праведность, правота. Под правдой в экзистен­циальном аспекте понимается личностно продуманная и прочувство­ванная ценность, которая принимается человеком всем его существом и искренне утверждается им в жизненных поступках. Человек может при этом заблуждаться в конкретных актах личного выбора (бьпь не­правым) и даже руководствоваться в своем поведении объективно лож­ными (неправедными) ценностными представлениями. В таких случа­ях он подлежит объективному моральному и социальному осуждению, но в субъективном-то плане он поступает вполне искренне и правдиво. Желательно, конечно, чтобы человек руководствовался подлинными ценностями, логически осмысливал происходящее и почаще слушал свое сердце, дабы не ошибаться в сложных ситуациях морального вы­бора. Однако недаром все религии и духовные учения единогласно ут­верждают, что в жизнеустроительном плане гораздо лучше бьпь «горя­чим», чем «теплым», и лучше искренне ошибаться в действии, чем бездействовать в равнодушии.

Когда же произносят словосочетание «художественная правда», то имеют в виду чаще всего или убедительное воплощение идей автора в ткани художественных образов, или точное и яркое эстетическое отра­жение каких-то типических общественных явлений и представлений. В этом плане художественно правдивым может бьпь признано отраже­ние в литературе каких-то разрушительных и безнравственных идей, как это удалось сделать Ф.М. Достоевскому в «Бесах». Другое дело, что безнравственному человеку никогда не суждено стать гениальным творцом. Прав А. С. Пушкин — «гений и злодейство две вещи несовме­стные», ибо подлинное гуманитарное познание и творчество исключа­ют апологию и возвеличивание исподнего дна человеческой души.

В нравственно-социальном аспекте под «царством правды» разу­меется воплощение в общественной жизни каких-то идеалов справед­ливости, честности и братства, что противостоит торжеству социаль­ного зла, насилия и лжи в виде «царства кривды».

Любопытно, что идеалы истинного познания, правдивого социаль­ного жизнеустройства, художественной правды в искусстве, нравственной правоты и праведности личного бытия всегда органично сопряга­лись друг с другом в русском национальном сознании. На это обращали внимание многие крупные отечественные мыслители. О многоаспект­ное™ русского слова «правда» писал С.Л. Франк, а Н.К. Михайловский отмечал, что «всякий раз, как приходит мне в голову слово «правда», я не могу не восхищаться его поразительной внутренней красотой. Тако­го слова, кажется, нет ни в одном европейском языке. Кажется, только по-русски правда-истина и правда-справедливость называются одним и тем же словом и как бы сливаются в одно великое целое».

В таком объединении различных аспектов истины есть глубочай­ший смысл, и он Особенно созвучен процессам, происходящим в со­временной культуре. Здесь достаточно указать на ценностные пробле­мы современной науки, дискуссии вокруг нравственного измерения искусства или поиски справедливого мирового устройства в условиях нарастающего глобального экологического и культурного кризиса. Мы еще остановимся на современных тенденциях синтетического понима­ния истины и ее критериев. Однако предварительно следует уточнить наиболее нас интересующий — гносеологический — аспект категории «истина» и те ее варианты, которые, существовали в истории философии.

2. Истина и формы ее инобытия.

При гносеологическом подходе к феномену истины необходимо избе­жать двух крайностей: наивного объективизма и догматизма, с одной стороны, субъективизма и релятивизма — с другой. Надо, следова­тельно, постараться дать такое определение истине, которое учитыва­ет роль субъекта и не субъективирует истину; понимает момент отно­сительности и исторической ограниченности любых наших знаний (как в индивидуальном, так и в социальном плане), но при этом не доводит эту относительность до релятивистских и в конечном счете до скептических утверждений.

С этих позиций нам представляется вполне разумным определение истины как такого объективного содержания нашихзнаний, которое не зависит ни от человека, ни от человечества. Подобное понимание вос­ходит к марксисту В.И. Ленину, но оно может разделяться мыслителя­ми и совершенно иных философских взглядов — например Н.О. Лос-ским. По Лосскому, истина — это имманентное обладание идеей трансцендентной предметности.

В обоих определениях подчеркнуты два важных момента:

Знание, претендующее на истинность, необходимо субъективно (имманентно) по форме своего существования, т.е. имеет человечес­кое измерение. Без живого человека говорить об истине в гносеологи­ческом плане бессмысленно.

Истинное знание объективно (трансцендентно) в смысле отсут­ствия в его содержании субъективно-психологических примесей (субъективистскихдомыслов или, в просторечье, отсебятины).

Совершенно ясно, что подобное гносеологическое понимание исти­ны, с одной стороны, носит регулятивно-целевой характер, а с дру­гой — имеет отношение прежде всего к знанию понятийно-рацио­нального типа и отчасти к философии. Гуманитарное же рациональное знание (за исключением гуманитарных наук), а также внерациональ-ные формы опьпа регулируются иными аспектами истины, о которых речь шла выше (правда, откровение, правота). Уточним подобное по­нимание истины через ее противопоставление мнению, заблуждению и лжи, как формам инобытия истины.

Истина и мнение. В греческой философии истина устойчиво проти­вополагается мнению (doxa). Наиболее последовательно это проводит в своих диалогах Платон (см. его знаменитый «Теэтет»). Мнение есть знание субъективное, полное психологических и разного рода иных предрассудков. В мире мнений причудливо перемешаны истина и ложь. Но даже если мнение и истинно, то это всегда истина в себе, т.е. необоснованное и крайне проблематичное знание. Мнение же, пере­шедшее из ранга истины в себе в ранг истины для нас, представляет со­бой знание доказанное, т.е. удостоверенное в качестве независимого от наших субъективно-психологических особенностей и домыслов.

Мир мнений — это мир толпы, мир общественных химер, где благо­даря современным средствам массовой информации доказательство подменено психологическим убеждением и даже целенаправленным внушением. Мир скачущих политических рейтингов, искусственно вздутых кумиров, мгновенного изменения общественных вкусов и при­страстий — все это даже не «удовлетворение щекочущего влечения вы­сказать свое мнение», как высказался о прессе еще Гегель в своей «Фи­лософии-права»1, а форма культивирования перманентного сотмнения со всеми угрозами возникновения индивидуальных душевных расстройств и массовых психозов, которыми гак богата история ушедшего XX века.

Миру мнений противостоят доказательные истины науки и фило­софского знания. Сфера научной мысли и функционирования науч­ных сообществ — по крайней мере в своем идеальном предназначе­нии — есть сфера непредвзятой аргументации, разумного смирения своего суетного тщеславия и бескорыстного поиска истины вопреки безумствам общественного мнения.

«Чем хуже мнение, — проницательно замечал тот же Гегель, — тем оно своеобразнее, ибо дурное есть совершенно особенное и своеоб­разное в своем содержании, разумное, напротив, есть само по себе всеобщее». Ученый тем самым воплощает критическое и рациональ­ное начало в культуре — ту самую ориентацию на со-знание, без кото­рой невозможно существование человека как мыслящего существа. Конечно, такого рода понимание науки, как показывают современ­ные исследования, остается в значительной степени идеальным по­ниманием. Даже в логике и математике личностное начало (факты биографии ученого, его национальная принадлежность и т.д.), а так­же всякого рода культурно-исторические установки и предрассудки полностью не устранимы из ткани научной деятельности. Однако в любом случае наука — это область существования доказательного зна­ния и логически аргументированного мышления.

Истина и ложь, истина и заблуждение. Поиск истины неотделим от заблуждений и появления разного рода ложных представлений. О крайних позициях (К. Поппер, М. Фуко), абсолютизирующих зна­чимость заблуждений и избавления от лжи в познании, мы упоминали выше. Афористичное выражение подобной позиции можно найти у русского писателя Л. Андреева, обронившего фразу, что «истина — это ложь, которую еще не успели доказать». Однако между ложью и заблуждением существует фундаментальная разница.

Ложь представляет собой преднамеренное возведение неверных пред­ставлений в ранг истинных или преднамеренное сокрытие истины от других людей. В основе лжи всегда лежит субъективный и корыстный расчет, связанный с прагматичным использованием (сокрытием) зна­ния в собственных целях. Социально-политической формой существо­вания лжи является целенаправленная дезинформация, когда для обма­на отдельного человека, какойгто социальной группы (например, конкурирующей фирмы) или даже правительства враждебного государ­ства используется специальный набор знаний и технических средств.

Крайней и, пожалуй, наиболее опасной для общества формой дез­информации являются попытки манипулировать общественным со­знанием за счет специальных визуальных и речевых методик в СМИ. Психологические и социальные последствия такого рода манипуляций (по причине их новизны) стали объектом повышенного научного вни­мания лишь в последние 30 лет. Возникновение феномена вирту­альной компьютерной реальности еще более обостряет эту проблему.

От лжи и дезинформации следует отличать заблуждение. Под за­блуждением можно понимать непреднамеренную трактовку истинного знания как ложного, а ложного — как истинного, что вытекает из сложности и неисчерпаемости объекта, а также из исторической огра­ниченности субъекта познавательной деятельности. Ложь следует не­примиримо дезавуировать, а от заблуждений терпеливо и методично избавляться, зная, что они воспроизведутся вновь.