158182 (Вперёд, к Платону! Все пороки антисубстанциализма), страница 5

Древние греки при всей наивности их представлений об устройстве мироздания проявили удивительную (интуитивную) проницательность в создании философских концепций. В основе их эволюции лежит не какая-то глубокая и сложная идея, а очень простые и естественные движущие мотивы - принципы нормального (то есть последовательного, себе не противоречащего) мышления, которыми руководствовались вначале интуитивно, а затем их конкретизировали в формальной логике. Именно отступление от того, что сделало вид человека человеком разумным, заводило философскую мысль в тупик, кризис, суть которого состояла в нарушении логики (проще говоря, в абсурде). Но даже те, кто были не в ладах с логикой или строили намеренно алогичные концепции, интуитивно ориентировались на последовательное мышление, отказаться от которого мог разве что умалишённый, да и тот не полностью. Именно поэтому возникали кризисы и историческая смена не только логических, но и мистических, иррационалистических концепций, поставивших в центр познавательной деятельности переживание. Интуитивное недовольство алогичностью и абсурдом (которые далеко не всегда сразу бывают очевидны) - самый эффективный двигатель истории философии..

Эмпиризм в истории философии часто сталкивался с абсурдом при построении концепций реальности и это сильно огорчало теоретиков. Наконец в XIX - ХХ вв. возникла идея избавиться от абсурда, просто изменив его денотат. В логике (начиная ещё с софистов) в цепи суждений принята равнозначность, точнее, равноправность истинных и ложных суждений (для самой логики и те и другие имеют смысл). У современных логиков возникла «гениальная» идея: ложные суждения формальной логики по аналогии с их эмпирическим содержанием (то, к чему приложима логика) назвать абсурдом. Абсурд из эмпирической бессмыслицы и нелепости был превращён в нечто осмысленное и так же, как операция в логике, приобрёл новый неабсурдный денотат, то есть смысл. Элемент формально-логической операции самым абсурдным способом был «онтологизирован» (вернее, эмпиризирован).

Это стирание грани между дедуктивной логикой и результатами эмпирической индуктивной поддержали Л. Шестов, А. Бергсон, Г. Зиммель, Т. Лессинг и особенно А. Камю в «Мифе о Сизифе», несущем подзаголовок «Эссе об абсурде». Камю исходит из абсурдности существования: в ощущении человеком чуждости мира, потерянности и т.п. [107, с. 40]. В том, что существование в отличие от бытия и сущности может быть абсурдным, нет ничего нового. Древние философы установили, что эмпирический мир мнения подвержен случайностям, а потому не исключён и абсурд («Как страшен может быть разум, если он не служит человеку», - говорил Софокл). На этом основании и считали его неистинным. Логика, применённая к эмпирическому миру, в зависимости от эмпирических посылок может показать абсурд эмпирической ситуации. Именно поэтому её «истинное» или «ложное» не абсурдно, а осмысленно (объективно оценивает ситуацию), хотя и полностью зависит от этих эмпирических посылок и этой эмпирической ситуации.

Нормальное, не противоречащее себе мышление требовало соблюдения определённых правил, законов. Это так называемые основные законы формальной логики, которые осознанно или неосознанно, демонстрировало древнегреческое мышление. Таковые воспроизводили, например, элеаты (закон противоречия или непротиворечия мышления, закон тождества и т.п.). Парменид утверждал, что два противоположных суждения не могут быть истинны. Логический закон тождества, хотя и без его формулировки, фактически был принципом в построении онтологии у Парменида. В апориях Зенона широко используется, в частности, закон исключения третьего и метод приведения к абсурду. Интуитивное применение законов формальной логики выявляется в тропах скептиков, в сократических логических противоречиях, у мегарцев (доказательство от противного, закон исключения третьего, закон тождества). Формально-логическими приёмами, которые служили критериями истины в доказательстве, пользовались софисты и киники.

Интуитивная опора на эти законы впервые приобрела логически оформленный вид у Аристотеля [28]. В современной традиционной логике основных законов четыре. Это законы тождества, противоречия (точнее, непротиворечивости), исключённого третьего и достаточного основания (что касается последнего, то в современной логике он формулируется как методологическое требование, то есть неформализуем). 1. Закон непротиворечивости: «противоречащее одно другому не может сказываться вместе» [«Метафизика», IV, 4, 1007b, 18]. 2. Закон тождества: «невозможно что-либо мыслить, если не мыслят что-то одно» [«Метафизика», IV, 4. 1006b, 10]. 3. Закон исключённого третьего: «не может быть ничего промежуточного между двумя членами противоречия, а относительно чего-то одного необходимо что бы то ни было одно либо утверждать, либо отрицать» [«Метафизика», IV, 7, 1011b, 23 - 24]. Современная логика показывает, что эти требования переводимы друг в друга, так что можно говорить об одном обобщённом требовании [28, c. 55]. Таким основополагающим требованием обычно называют принцип тождества. «В отношении абстрактных объектов принцип тождества принимается в качестве интуитивно очевидного постулата, лежащего в основе логики и рационального мышления в целом» [143, c. 236]. Сам же Аристотель говорит, что принцип непротиворечия «это самое достоверное из всех начал» [“Метафизика”, IV 4, 1006 а].

Принцип тождества называют первым принципом познания, однако логики (а точнее, представители философии науки) нередко бывают недовольны им, называя его тавтологичным и бесполезным. Это из-за недооценки его интуитивного происхождения. Вся история философии и науки демонстрирует нам парадоксальную ситуацию: этот принцип постоянно нарушается, строятся алогичные, то есть по сути абсурдные концепции, которые через определённое время опровергаются применением именно этого принципа.

Периоды обострения кризиса философии вносят известную растерянность в умы учёных и тогда проявляется эффект дезориентации, как, например, он проявился в наше время на «постмодернистском изломе», когда о правомерности тотального плюрализма философских направлений стали говорить не только антисубстанциалисты [см.: 169], но даже некогда ярые противники такого подхода [184; 185]. Стало распространённым убеждение, что истина носит исторически относительный характер [225, с. 3] (статистика мнений в истории философии). Между тем острие вектора философских исследований направлено на поиск истины, то есть верного отражения реальности, того, что есть (и не важно реальность это души или универсума). Проблема истины волнует сегодня многих, как и две с половиной тысячи лет назад. «Что есть истина?» - спрашивает Т.П. Григорьева и справедливо замечает: «Ответы были, но их благополучно забывали» [74, с. 3]. Поэтому придётся начать с истории вопроса.

Как известно, классическая концепция истины восходит ещё к античности, её основная идея сформулирована Платоном и Аристотелем. В частности, Платон выразил эту идею следующим образом: «... Тот, кто говорит о вещах в соответствии с тем, каковы они есть, говорит истину, тот же, кто говорит о них иначе, - лжёт ...» [190, с. 417]. Истина Платона - это идеи (субстанция), то есть скрытая от эмпирической практики истина. Она отличается от «мнения», ориентирующегося только на «соответствие» или внешнюю «правильность». И хотя многим нынче хочется трактовать Платона эмпирически, например, экзистенциалистам [227, с. 122], тем не менее концепция, рассматривающая истину как соответствие мыслей реальности, пережила тысячелетия и до сих пор является наиболее распространённой концепцией истины.

В то же время не следует путать различные понятия истины - омонимы. Истина в логико-семантическом анализе языка науки выполняет совершенно иные функции, она выступает в качестве регулятивной идеи [194, с. 347]. Как в своё время заметил А. Тарский в работе «Понятие истины в формализованных языках» (1935г.), в формальной логике понятие истины обозначает не некую метафизическую сущность, а только свойство осмысленных предложений, которым они могут обладать или не обладать. Об истине можно говорить только в том случае, если ей противопоставляется ложность, и наоборот [179, с. 220 - 245]. Понятно, что это не отказ от классического понятия истины, а просто иная область исследования. Те, кто не понял этого, фактически онтологизируют логический (операционный) смысл истины в формальной логике. Если «мысль о мире как о единстве является сущим вздором» [264, p. 34 - 35], то и сама мысль не может возникнуть. Более того, отсутствие единства уже есть утверждение единства, ибо, если всё различается, то и не существует друг для друга, зато само для себя есть единое.

По отношению же к проблеме исследования реальности идея множества истин (или их историчность - одна из навязчивых идей М. Хайдеггера [227, с. 115 - 122], не понявшего ни Платона, ни Гегеля) это не более чем психологическая самозащита, самообман растерявшегося рассудка. Конечно, и сегодня, как и в древнегреческой философии, истину нужно отличать от мнения. Мнению, или обыденному мышлению, присуща способность быть плюралистичным и ошибаться [92], что обусловлено присутствием в сознании двух далеко не всегда состыкующихся сфер: чувственной и логической ( элеаты это чётко показали исследованием логических парадоксов, которые возникают из-за механического объединения в сознании эмпирического индуктивного и дедуктивной логики). Мнение всегда отражало чувственную и эмпирическую реальность. Но именно на этой реальности заострила своё внимание методологическая мысль ХХ века, обозначив область мнения совершенно не отражающими её терминами: «законами разума», «логико-методологической рациональностью» и т.п. Онтологическая истина не имеет отношения к эмпирической реальности, не может иметь прямого подтверждения в эмпирических науках. Поэтому кажется вполне закономерным тот факт, что в работах ведущих представителей философии науки второй половины ХХ века - Т. Куна, С. Тулмина, И. Лакатоша и др. - понятие истины не встречается. Ведь речь идёт о смене парадигм эмпирической науки.

Множество истин это фактически по-иному сформулированный парадокс лжеца, говорящего правду (парадокс мегарца Евбулида). Ведь если истин множество, то утверждение о том, что истина может быть только одна-единственная, не допускающая множества, должно быть верным. Утверждение плюрализма есть отрицание плюрализма. И это настолько же верно, как и то, что древние греки были не глупее нас. Но плюрализм имеет известный положительный смысл, так как любой человек не свободен от обыденного рассудка и ошибочного мнения. Но этим положительный смысл и исчерпывается, ибо переходит в свою противоположность при абсолютизации такой установки. Истина всегда обязывает быть логичным, точнее, последовательным, не противоречащим самому себе. Апелляция же к интуиции, бессознательному и восприятию путём переживаний нисколько от этого не избавляет. Древние греки, начиная с элеатов, чётко установили, что область истины онтологическая - это бытие, субстанция, а область мнения - эмпирия. И, как убедительно показал Платон, описывается субстанциальное бытие только в категориях диалектической логики. И наоборот, категории диалектической логики приложимы только к нему.

§ 5. Формальная логика и субстанциализм

Древние греки задумались о логике онтологии отличной от эмпирической. Они коснулись её сущности и в своём интуитивном следовании закону тождества - «подобное познаётся подобным» - увидели реальную возможность реализовать непосредственное, то есть достоверное знание. Идея логики тождества противоположностей позволила объяснить причину существования (целостности) мира и возможность его познания. Других логически адекватных способов исследовательская мысль не обнаружила до сих пор.

Мышление - это наша высшая способность к познанию мира. Каковым он должен быть? Чтобы иметь о нём истинное представление, он должен быть дан нам непосредственно. Но это означает, что разум может быть непосредственно познан только тождественным ему разумом - сам себя познающий разум, А=А (А не может в одно и то же время быть и А, и не-А). Вот откуда берёт своё начало интуитивная идея монизма мира. Чтобы познать А и взаимодействовать с А, мы сами должны принадлежать этому А. быть качественно с ним идентичными (Платон, например, говорил, что качественно отличающиеся друг от друга люди и боги не могут даже знать что-либо друг о друге [«Парменид», 134d - e]). Обращение формальной логики к объективной категории качества есть первая ступень разума. Разум – суть души, именно она есть единственная непосредственно данная человеку реальность.

Но это логика, а за бортом логики остаётся дуализм и плюрализм вещественно-телесного мира Эмпиризм вещественно-телесного материализма всегда имеет дело с дуализмом, то есть опыт сталкивается как минимум с двумя различными качествами. Это дуализм конечной единичной вещи и её среды (промежутки между вещами), то есть дуализм различных качеств, различных состояний, различных видов «эмпирических реальностей». В античном атомизме он редуцируется до дуализма атома и пустоты, а в современном - до корпускулярно-волнового дуализма, или дуализма вещества и поля, не говоря уже о том, что эмпирический редукционизм это редукция несводимых качеств к какому-либо одному, фундаментальному.