156528 (Философия Беркли), страница 2

Даже тогда, когда нет никого во дворе".

Ответ.

Дорогой сэр,

Ваше удивление странно:

Я всегда во дворе,

И вот почему дерево

Будет существовать,

Наблюдаемое

Вашим покорным слугой

Богом.

А теперь рассмотрим то, как сам Беркли объясняет свою теорию в своей работе "Три разговора между Гиласом и Филонусом". Из этих разговоров я намереваюсь рассмотреть только первый и самое начало второго, так как все, что сказано потом, мне кажется менее важным. В той части работы, которую я рассмотрю, Беркли выдвигает действенные аргументы в пользу некоего важного вывода, хотя и не совсем в пользу того вывода, который, по его мнению, он доказывает. Он думает, что делает доказательным утверждение реальности духовности, но что он доказывает в действительности, так это то, что мы воспринимаем качества, а не вещи и что качества относительны к воспринимающему субъекту.

Начну я с некритического изложения того, что мне кажется важным в "Трех разговорах.

Действующих лиц в "Трех разговорах" два. Гилас, который отстаивает общепринятые взгляды научно образованного человека того времени, и Филонус, который есть Беркли.

После нескольких дружеских замечаний Гилас говорит, что до него дошли странные слухи о взглядах Филонуса, о том, он не верит в материальную субстанцию. "Может ли быть что-нибудь, - восклицает он, - более фантастическим, более противоречащим здравому смыслу или более явным примером скептицизма, чем думать, будто материя не существует!" Филонус отвечает, что он не отрицает действительности чувственных вещей, то есть тех, которые непосредственно воспринимаются чувствами, но что мы не видим причин цветов или причин звуков. Оба согласны, что чувства не дают выводов. Филонус указывает, что посредством зрения мы воспринимаем только свет, цвет и фигуру, посредством слуха - только звуки и т.д. Следовательно, кроме чувственных качеств, не существует ничего чувственного, и чувственные вещи являются не чем иным, как чувственными качествами или комбинацией чувственных качеств.

Затем Филонус предпринимает попытки доказать положение, что "реальность чувственных вещей состоит в том, что они воспринимаются", в противовес мнению Гиласа о том, что "существовать - одно, а быть воспринимаемым - другое". Тезис о том, что чувственные данные являются психическими, Филонус подкрепляет подробным рассмотрением различных чувств. Это рассмотрение он начинает с рассмотрения тепла и холода. Чрезмерное тепло, говорит он, является страданием, а страдание должно существовать в воспринимающем его разуме. Поэтому теплота - явление психическое. Подобные же аргумент применяется к холоду. Это подкрепляется знаменитым аргументом о теплой воде. Когда у вас одна рука горячая, а другая - холодная, опустите обе в теплую воду, и одна из них почувствует холод, а другая - тепло; но вода одновременно не может быть теплой и холодной. Это обезоруживает Гиласа, который признает, что "тепло и холод - только ощущения, существующие в нашей душе". Но он с надеждой указывает на то, что остаются другие чувственные качества.

Далее Филонус анализирует вкусовые ощущения. Он указывает, что сладкое на вкус - удовольствие, а горькое - страдание и что удовольствие и страдание - явления психические. Подобные же аргументы применяются к запахам, так как они либо приятны, либо нет.

Гилас предпринимает энергичное усилие спасти от критики Филонуса объективное существование звука, который, говорит он, является колебанием воздуха; это подтверждается тем фактом, что в вакууме звуков не существует. Мы должны, говорит он, "различать между звуком, как он воспринимается нами и каков он есть сам по себе, или между звуком, который мы воспринимаем непосредственно, и звуком, который существует вне нас".

Филонус указывает, что то, что и Гилас называет "действительным" звуком, являясь движением, возможно, может быть видимо или осязаемо, но, конечно, никак не слышимо; поэтому это не тот звук, каким мы его знаем по восприятию. Относительно этого Гилас теперь допускает, что "звуки тоже не имеют действительного бытия вне ума".

Затем они переходят к анализу цветов, и здесь Гилас начинает уверенно: "Прости меня; с цветами дело обстоит совершенно иначе. Может ли быть что - нибудь яснее того, что мы видим их в объектах?" Он утверждает, что субстанции, существующие вне ума, обладают цветами, которые мы видим. Но для Филонуса не существует трудностей и для опровержения этого взгляда. Он начинает с рассмотрения облаков во время заката солнца, имеющих красноватый и золотистый цвет, и указывает, что у облака, когда вы находитесь вблизи него, такого цвета нет. Он переходит к различиям в предметах, которые обнаруживаются микроскопом, и к желтизне, в которую окрашивается все для человека, болеющего желтухой. А очень маленькие насекомые, говорит он, должны быть способны видеть более мелкие предметы, чем можем видеть мы. На это Гилас говорит, что цвет находится не в объектах, а в свете; он говорит, что свет - это тонкая, текучая субстанция. Филонус, как и в случае со звуком, указывает, что согласно Гиласу, "действительные" цвета являются чем-то отличным от красного и голубого, которые мы видим, и что так объяснять это нельзя.

После этого Гилас уступает в решении вопроса о характере всех вторичных качеств в пользу Филонуса, но продолжает утверждать, что первичные качества, особенно фигура и движение, присущи внешним, не мыслящим субстанциям. На это Филонус отвечает, что вещи кажутся большими, когда мы находимся близко от них, и маленькими, когда мы далеко от них, и что движение может казатъся быстрым одному человеку и медленным - другому.

Затем Гилас пытается взять новую линию поведения в споре с Филонусом. Он говорит, что совершил ошибку, так как не отличал объект от ощущения; он допускает, что акт восприятия является психическим, но не является психическим то, что воспринимают; например, цвет, "он имеет действительное существование вне разума - в некоторой немыслящей субстанции". На это Филонус отвечает: "Что какой-либо непосредственный объект чувств (то есть какое-либо представление или сочетание их) существовал в немыслящей субстанции или вне всякого разума - это заключает в себе очевидное противоречие". Нужно заметить, что с этого момента доказательство не является больше эмпирическим, а становится логическим. Несколькими страницами дальше Филонус говорит: "Все, что непосредственно воспринимается, есть представление - а может ли представление существовать вне ума?"

После метафизического спора о субстанции Гилас возвращается к дискуссии о зрительных ощущениях, приводя аргумент о том, что он видит вещи на расстоянии. На это Филонус отвечает, что это одинаково правильно и относительно вещей, виденных во сне, которые каждый считает явлениями психическими; далее, что расстояние не воспринимается зрением, но подсказывается в результате опыта и что человеку, рожденному слепым и впервые прозревшему, видимые объекты не кажутся отдаленными.

В начале второго диалога Гилас доказывает, что причинами ощущений являются определенные следы в мозгу, но Филонус возражает, что "мозг, будучи чувственной вещью, существует только в уме".

Оставшаяся часть диалогов менее интересна, и нет нужды ее рассматривать.

Критический анализ произведения “Три разговора между Гиласом и Филонусом”.

А теперь к критическому анализу утверждений Беркли.

Аргумент Беркли состоит из двух частей. С одной стороны, он доказывает, что мы не воспринимаем материальных вещей, а только цвета, звуки и т.д. и что они являются "психическими", или "существующими в уме". Его обоснования чрезвычайно убедительны относительно первого положения, что же касается второго, то у него нет никакого определения слова "психическое". Фактически он основывается на общепринятом взгляде о том, что все должно быть либо материальным, либо психическим, что ничто не является и тем и другим одновременно.

Когда он говорит, что мы воспринимаем качества, а не "вещи" или "материальные субстанции" и что нет основания полагать, будто различные качества, которые здравый смысл рассматривает как принадлежащие одной "вещи", присущи субстанции, отличной от каждой из них и от всех их, его обоснования можно принять. Но когда он продолжает утверждать, что чувственные качества, включая первичные качества, являются психическими, тогда его доводы различны по роду и степени доказательства. Некоторые из них доказывают логическую необходимость, тогда как другие - больше эмпирическую. Остановимся сначала на первых.

Филонус говорит: "Все, что непосредственно воспринимается, есть идея, а может ли идея существовать вне ума?" Потребовалась бы длительная дискуссия о слове "идея". Если 6ы считали, что мысль и восприятие состоят из связи между субъектом и объектом, тогда стало бы возможным отождествить ум с субъектом и утверждать, что нет ничего "в" уме, а только существуют объекты "перед" ним. Беркли рассматривает взгляд, согласно которому мы должны различать акт восприятия от воспринимаемого объекта и что первый является психическим, тогда как последний таковым не является. Его аргумент против этого взгляда неясен, и это неизбежно, так как для того, кто верит в умственную субстанцию, как это делает Беркли, не существует действенного средства, чтобы его опровергнуть. Он говорит: "Чтобы какой-либо непосредственный объект чувств существовал в немыслящей субстанции или вне всех умов - это заключает в себе очевидное противоречие". Здесь имеется ошибка, аналогичная следующей: "Нет племянника без дяди, значит, если А является племянником, логически неизбежно, чтобы у А был дядя". Конечно, логически необходимо при условии, что А является племянником, но не как что-то такое, что можно обнаружить анализом самого А. Так что если что-либо является объектом ощущений, то к этому имеет отношение какой-то ум; но из этого не следует, что та же самая вещь не существовала бы, не являясь объектом ощущений.

До некоторой степени аналогичная ошибка существует и относительно воображаемого. Гилас утверждает, что он может представить себе дом, который никто не воспринимает и который не находится ни в чьем уме. Филонус возражает, что все, что Гилас представляет себе, находится в его уме, так что предполагаемый дом является, в конце концов, психическим. Гилас должен был бы ответить: "Я не хочу сказать, что я имею в уме образ дома, когда говорю, что я могу представить себе дом, который никто не воспринимает; что я в действительности хочу сказать - это то, что я могу понять предложение: "Есть дом, который никто не воспринимает", - или еще лучше: "Есть дом, который никто не воспринимает и не представляет себе". Это предложение целиком составлено из понятных слов, и связь между словами правильная.

Можно доказать ряд очень похожих суждений. Например, число возможных произведений двух целых чисел бесконечно, поэтому есть такие цифры, о которых никогда никто не думал. Аргумент Беркли, если признать его действительным, доказывал бы, что это невозможно.

Имеющееся здесь заблуждение очень распространено. Мы можем при помощи концепций, почерпнутых из опыта, создать утверждение о классах, некоторые или все члены которых не получены из опыта. Возьмем какое-либо совершенно обыденное понятие, скажем, "булыжник"; это - эмпирическое понятие, выведенное из восприятия. Но из этого следует, что все булыжники воспринимаются, если только мы не включаем факта восприятия в наше определение понятия "булыжник". Если только мы этого не делаем, понятие "не воспринимаемый булыжник" логически не вызывает возражения вопреки факту, что логически невозможно воспринять пример его. Схематично аргумент можно представить таким образом. Беркли говорит: "Чувственные объекты должны быть ощущаемые. А является чувственным объектом. Поэтому А должен быть ощущаемым". Но если "должно" указывает на логическую необходимость, то аргумент только тогда можно признать действенным, когда А должно быть чувственным объектом. Этот аргумент не доказывает, что из свойств А, иных, чем быть чувственным, можно вывести, что А - чувственный объект. Но доказано, например, что цвета, существенно отличные от тех, которые мы видим, не могут существовать, будучи невидимыми. По физиологическим основаниям мы можем полагать, что этого не происходит, но такое основание эмпирично; что касается логики, то нет оснований отрицать наличие цветов там, где нет глаз или мозга.

Сейчас перейдем к эмпирическим аргументам Беркли. Прежде всего, соединение эмпирических и логических аргументов является признаком слабости, так как последние, если признать их действенными, делают первые излишними. Если я утверждаю, что квадрат не должен быть круглым, я не буду обращаться к тому факту, что ни в одном известном городе нет ни одной круглой площади. Но так как мы отвергли логические аргументы, то становится необходимым рассмотреть соответственно их достоинствам аргументы эмпирические.

Первый из эмпирических аргументов странен: он говорит о том, что теплота не может быть в объекте, потому что "наиболее сильная и интенсивная степень теплоты есть очень большое страдание", а мы не можем предположить, чтобы " какая-либо не воспринимающая вещь была способна к страданию или удовольствию". В слове "страдание" есть двусмысленность, чем воспользовался Беркли. Оно может означать неприятный характер ощущения или оно может означать ощущение, которое имеет это качество. Мы скажем: "сломанная нога болит", не имея в виду, что нога находится в уме. Подобно этому же возможно, что теплота вызывает страдание и что это есть все, что мы должны подразумевать, когда мы говорим: это - страдание. Поэтому данный аргумент является несостоятельным.

Аргумент о горячих и холодных руках в теплой воде, строго говоря, доказал бы лишь, что то, что мы воспринимаем в этом опыте, не является горячим и холодным, а только в той или иной степени более горячим или холодным. Нечего доказывать, что эти восприятия субъективны.