9328-1 (О теории этногенеза Л. Н. Гумилева)

О теории этногенеза Л. Н. Гумилева

В ходе разработки теории этногенеза Гумилев приходит к необходимости введения ряда терминов и понятий, оперируя которыми освещает закономерности развития этнических систем на протяжении всей истории человечества. По ходу рассмотрения событий в свете этногенеза, опорными понятиями при анализе исходных данных становятся понятия этноса, этнической системы, поля этнической системы, вспышек или толчков пассионарности, а также последовательно сменяющих друг друга фаз этногенеза, определяющих в динамике жизненный цикл любого этноса.

Так как любым историческим событиям и процессам свойственна длительность, теория этногенеза оперирует конкретными датами, веками, промежутками исторического времени. Неоднократность протекания фиксируемых процессов приводит исследователя к необходимости решать вопросы кратности, периодичности, цикличности или ритмичности упомянутых процессов. Как системный анализ, теория развития и функционирования этносов сталкивается наряду со специфическими вопросами с общефилософскими проблемами, реальными историческими нюансами, проблемами соотношения случайного и закономерного в истории, параллелями, аналогичностью и подобием событий. Интересующими нас вопросами становятся в первую очередь вопросы ритмичности проявления и становления анализируемых процессов, их возможный порядок или периодичность, а также, отчасти, причины, вызывающие к жизни подобные формы движения.

Повествуя о вспышках этногенеза в разные времена и в различных регионах, Гумилев однозначно констатирует неритмичность этих явлений по той причине, что "гипотеза ритмичности противоречила наблюдениям". Ниже, однако, он признает наличие колебаний этнического поля, которые "можно приравнять к ритму" а, рассматривая взаимодействие как столкновение носителей разных ритмов, указывает на проявление ритма этнического поля в неповторимом стереотипе поведения, который в свою очередь меняется в функции от конкретного региона. Косвенно оговаривается также и некий "первоначально заданный ритм этнического поля", обуславливающий явления ностальгии. Создается впечатление, что существуют некие вводные данные этнического поля, причем задающий первоисточник не указывается, но проявлением его действия является оговариваемый ритм. Что же касается культуры, то присущий ей ритм не ставится под сомнение. Более того, описание факта преемственности культуры заканчивается указанием на то, что "ритмы римской культуры продолжали ощущаться во всей Европе много веков после того, как исчез римский этнос". Этнос, следовательно, не является носителем ритма; этнос не играет так же роль условия существования ритма, т.е. этнос не является ни формой, ни способом проявления ритма. Ритм, видимо, существует сам по себе, определяемый алгоритмами более высокого порядка, чем алгоритмы функционирования ноосферы.

По мнению Гумилева понятия культуры и этноса, как правило, не совпадают за исключением частных случаев. Ритм же присущ и культуре, и полю этноса. Этногенез, с другой стороны, это "то условие, без которого создание или восстановление культуры невозможно", однако - в авторском варианте - культура безусловно сопрягается с ритмом, этногенез - опосредованно, а вспышки последнего неритмичны. Вводя понятие этнического состояния, Гумилев говорит о двух видах движения, первое из которых, связанное с "жизненным циклом", может рассматриваться как колебательное, а второе - как вращательное. Понятие же ритма применимо и к колебанию, и к вращению, что в оригинальном тексте не отрицается. Встречающиеся в тексте утверждения о ритмичности колебательного движения, употребление понятий наподобие "цикла развития" и констатация применимости принципа дискретности процессов к этногенезу приводят к мысли о приемлемости идей циклизма или пульсаций исторического развития, которые в свою очередь могут идентифицироваться с неким ритмом.

Цикличность природных явлений неоспорима. Осуществляя "выход в географию" для обоснования целого ряда исторических процессов, Гумилев упирает именно на пульсации климата, а не на односторонние тенденции. Колебания климата, обусловленные - в частности - солнечной активностью (следует заметить, что последняя - достаточно периодическая функция), определяют пути атлантических циклонов, "от которых прямо и непосредственно зависит история Великой степи". Проследив эту схему сверху донизу, получаем зависимость исторических явлений от периодов солнечной активности, т.е. весьма ритмичную картину.

Сам этнос тоже цикличен, но внутри. А вот вспышки этногенеза, толчки, "порождающие этнические процессы, возникают ... беспорядочно чередуясь". Это утверждение не мешает в то же время утверждать не беспорядочность, а именно некий "порядок", выражающийся прослеживаемыми на поверхности планеты линиями, "образованными" возникшими вследствие пассионарного толчка этносами; линиями, имеющими ряд сходных качеств и общих свойств. Предлагаемые к рассмотрению гипотезы о связи пассионарных толчков с вариациями солнечной активности или со вспышками сверхновых - не более чем поиск "порядка" во времени подобно тому, как разработка гипотезы вариабельного космического излучения, импульсы которого, будучи деформированы одним из полей Земли, принимают "облик геодезических линий, не зависящих от наземных ландшафтов" - поиск того же "порядка" в пространстве. Независимость от ландшафтов, впрочем, еще не обозначает у Гумилева независимости от планетарной географии. Зависимость, правда, обусловлена "внешним космическим источником мутаций", тем не менее "геометрия линий толчков ... указывает на то, что центрально-симметричные поля Земли имеют определенное отношение к описываемому явлению".

И вновь невнятица: если история зависит от колебания климата, вызывающего изменения ландшафта (наступление и отступление пустынь, изменение береговой линии и т.д.), то как это совместить с гипотезой о космических импульсах, суть которой сводится к независимости упомянутых выше геодезических линий от наземных ландшафтов. Вновь обратимся к тексту. Разделение наук по принципу естественных и гуманитарных (география и этнология - естественные, история - гуманитарная), что может означать некоторую неестественность рафинированной истории, ее преимущественный хронизм, уход в многообразие интерпретаций факта, статичность, вырождение - в пределе - до голой хронологии или последовательного описания событий, позволяет производить разделения, исключающие проникновение идеи наличия общих ритмов на уровни, лежащие выше уровня поля этноса. Выясняется, что "гуманитарная наука дает возможность многое узнать, но не позволяет многого понять. Преимущественное рассмотрение "изнутри", не исключающее тот факт, что "космические и планетарные вариации стоят на несколько порядков выше этногенезов", практически исключает возможность подлежащего статуса закономерностей развития этносистем. Однако, даже не смотря на то, что "причина этногенеза не в ритме истории этносов", (т.е. ритм истории этносов присутствует) вспышки этногенеза, происходящие в исторически ритмичных этносах, неритмичны. Некий ритм как причина, пусть даже в форме проявления алгоритмов планетарного порядка, отрицается для этногенеза, поскольку последний "может начаться в любой момент", ибо он "процесс природный", т.е. не зависящий от той или иной ситуации. При таком раскладе тяжело однозначно ответить на предыдущие вопросы о связи рассматриваемых процессов с цикличными изменениями или колебаниями климата, солнечной активностью и космическим мутагенным излучением.

Мутации, толчки пассионарности и - в общем случае - любая фаза этногенеза, несмотря на настойчиво постулируемую "беспорядочность", определена пространством и временем. Самому процессу этногенеза свойственна определенная длительность и порядок смены его фаз. В то же время, естественная иерархичность (человек, популяция, этнос, суперэтнос), каждой ступени которой присущ свой ритм (ритм организма, культуры, истории, поля этноса), наводит на мысль о пронизанности ритмами всего организма макросистемы - от мельчайших составных частей до самой макросистемы в целом. К выводу о существовании "жизненных" ритмов склоняет также принцип зональности, присущий планете, и существование широкого спектра природных ритмов - смены дня и ночи, геологических, астрономических, тектонических, климатических и др.

Но возвратимся к исходным установкам. Гумилев недвусмысленно определяет различные уровни масштабирования при рассмотрении тех или иных исторических данных, а также степени допусков, определяя каким именно путем можно двигаться при анализе; путем, при котором не теряется "сам предмет исследования - ритмы Всемирной истории". Рассматривая конкретные события, автор умаляет весомость случайности, оговаривая: "...судьба, т.е. историческая закономерность...", имея в виду, видимо, ту закономерность "в которую укладываются случайности, погашающие друг друга, но неспособные нарушить общий ход этнической и социальной истории".

В то же время жесткий детерминизм происходящего не ставится безусловно во главу угла, а "стремление рассмотреть строгий ритм не подтверждается фактами". Возможно, в таком случае допустимо было бы усмотреть в основе освещаемых процессов закономерности апериодического характера, обусловленные ситуацией, но как природный процесс, могущий начаться в любой момент, этногенез ситуацией не обуславливается по авторскому определению. Начала, толчки, возводимые к мутации, первичному толчку или "планетарным вариациям" возникают по причинам не вполне ясным, являющимся лишь достоянием той или иной гипотезы. Если становление человечества связано, кроме понятных вещей, еще и с "особым спонтанным развитием техники и социальных институтов", то вопрос с "началами", бледнеет при попытке увязать "спонтанность", "историческую закономерность", "беспорядочность проявления" и "ритм истории". Упоминая мутации как причины (т.е. в некотором смысле "начала") этногенеза, Гумилев подчеркивает неуместность поиска осмысленной цели в дискретным процессах.

Следовательно, этногенез процесс природный, спонтанный и не преследующий какие-либо конкретные цели. Это не значит, что в этногенезе "нет системы, движения и даже развития; просто в нем нет "переда" и "зада". В любом колебательном движении есть только ритм и большая или меньшая напряженность (частота)". В таком случае утверждение о том, что "общечеловеческое становление запрограммировано в планетарных масштабах", оставляет свободу судить либо о фаталистическом характере происходящего, однако без тени случайности, т.е. закономерно, детерминировано и обусловлено, либо о наличии алгоритма высокого порядка, определяющего ход развития человечества, косвенное указание на существование и функционирование которого выполнено автором в как можно менее явной форме. Возможно, определенная мировоззренческая установка наложила свой отпечаток на оригинальный текст, т.к. помимо прочего утверждается, что "этнология - частный случай применения диалектического материализма".

Думается, что в рамках лишь одной философской системы анализ всемирной истории будет неполон. Заведомая допустимость различных точек зрения реально расширяет возможности исследователя, страхуя его в то же время от излишней тенденциозности. Приведенный краткий обзор интересующих нас положений позволяет перейти к изложению ряду идей, касающихся связи данных теории этногенеза Л. Н. Гумилева с теорией наличия алгоритма развития исторических структур, т.е. к анализу динамики этносистем и вспышек пассионарности в свете системного анализа на базе искомых тактов истории. О возможности исследования историческим путем дат и ареалов пассионарных толчков упоминает и сам Гумилев, считая, однако, что это может обогатить данными биологию. Не менее продуктивный симбиоз возможен и у этнологии с историей, в ходе которого теория этногенеза и теория тактов истории предстают системами описания ступеней лестницы иерархии планетарных ритмов. Основой дальнейшего рассмотрения послужат в первую очередь графические отображения процессов и легенда к карте пассионарных толчков.

Предисловием к анализу кривой изменения пассионарного напряжения этнической системы, являющегося своеобразным обобщением материала по теории этногенеза, должно служить рассмотрение проблемы определения фаз этногенеза, для чего "необходимо выявить главные параметры изучаемой эпохи, на основании сочетания которых можно дать ей однозначную характеристику". Прежде всего, однозначность чего-либо, а тем более - характеристик протяженных исторических периодов, деление которых на эпохи тоже весьма условно, а "главные" параметры по самому факту выбора субъективны, более чем спорна. Никакой анализ не исключает интерпретацию и текстов, и событий, и даже очевидных тенденций. Не останавливаясь подробно на этом, перейдем непосредственно к рассмотрению графика.