140940 (Феминизм), страница 4

Кроме того, теоретики сексуального различия настаивают на неприсваиваемом характере феминного в традиционном конструктивистском дискурсе: ведь стратегией женской субъективности в культуре является не "прямая" репрезентация, а лишь миметическая симуляция феминного, по выражению Люс Иригарэй.

Более того, по словам Гайатри Спивак, феминное как дискурсивная продукция культуры производится и уничтожается одновременно, не укладываясь в рамки гендерного конструктивизма. Отсюда возникновение политики сопротивления репрезентации и гендерному конструктивизму в современной феминистской теории, так как признается, что сама структура репрезентации в нашей культуре построена на "вычеркивании" женского и, следовательно, не способна выразить этот феномен реальности. Женское в концепциях теоретиков сексуального различия получает, скорее, статус границы как предела репрезентативности, а не социального гендерного конструкта.

В эссе "Мыслить пол: Заметки о радикальной теории сексуальности" (1984) Гейл Рубин, одна из культовых фигур современного феминизма, предложила концептуализировать "пол" и "гендер" как две различных сферы анализа. Она критикует редукционистский подход в феминизме, при котором сексуальность и ее разновидности атрибутируются гендеру, а сексуальные отношения сводятся к гендерной позиции, или, напротив, гендер понимается как каузальный эффект действия режимов сексуальности. В противоположность данной методологической установке классического феминизма, Рубин считает, что должны существовать нередуктивные и некаузальные отношения между полом и гендером. Главный тезис Рубин состоит в том, что она отказывается сексуальность и характеристики пола сводить к сексуальному акту и к функции отношений между мужчиной и женщиной — то есть к копуле или копулярным отношениям, отказывая при этом в правоте известному тезису Кэтрин МакКиннон, что "сексуальность организует общество только через два пола: женщин и мужчин". Рубин критикует МакКиннон за структурно статическое понимание гендера и приписывание этой частной позиции "фальшивого культурного обобщения о виктимизированной позиции женщины в культуре".

Рубин считает, что феминистская критика гендерной иерархии должна быть преобразована в "радикальную теорию пола", внутри которой должна быть развита автономная теория сексуальности и утверждена ее политическая специфичность. В новое понятие сексуальности должны входить все категории сексуальных миноритарных групп, которые нарушают традиционные границы гендера и гендерных дихотомий: queer, садомазохизм, трансвестизм, межпоколенческое партнерство, проституция и т.п. Другими словами, концепция сексуальности и пола Гейл Рубин призывает обратить политическое внимание на сексуальные миноритарные группы, которые не всегда состоят из женщин, не вписываются в традиционные гендерные дихотомии и которые сконструированы и регулируемы государством путем патологизации. Рубин доказывает, что успех феминистского антипорнографического дискурса в масс-медиа, базирующегося на идентификации феминизма с теорией гендерного конструктивизма МакКиннон, в конечном счете обеспечен государственной властью и ее функцией регуляции сексуальности и половых отношений: ведь не случайно, по мнению Гейл Рубин, дискурс гендерного конструктивизма нашел себе мощного союзника в лице государства, став выразителем официальной государственной политики.

Противоречия между гендерными и феминистскими исследованиями. В современной феминистской теории существуют различные причины для различения между "феминистскими" и "гендерными" исследованиями. По словам Рози Брайдотти, основной критике понятия гендера и гендерных исследований подвергаются со стороны европейских теоретиков сексуального различия, постколониальных и цветных феминистских теоретиков. Данное противоречие было артикулировано в 80-е годы как противоречие между англо-американскими "теоретиками гендера" и европейскими "теоретиками сексуального различия". Рози Брайдотти утверждает, что понятие "гендера" сегодня является одной из основных кризисных точек феминистской теории из-за своей теоретической неадекватности и политической аморфности: оно, цитирует Брайдотти Лиану Борги, подобно "гибкой форме для печенья", принимает любую форму в зависимости от вашего желания. Брайдотти приводит пример Германии, в которой феминистская волна 70-х годов не выдержала этапа академической институциализации прежде всего потому, что локальные немецкие феминистские традиции и практики оказались более радикальными, чем пришедшее из американского феминистского дискурса понятие "гендера", оказавшееся искусственной и компромиссной формой для обозначения локальных феминистских практик.

Основное отличие гендерных исследований от феминистских в формулировке Брайдотти заключается в том, что гендерные исследования базируются на признании факта симметричного конструирования женского и мужского в культуре, в то время как феминистские исследования исходят из признания факта мужской доминации в культуре и социальных науках. Так называемое "равное", или симметричное конструирование гендера Брайдотти считает завуалированной формой социального неравенства, призывая осуществлять феминистский анализ современности: только такой анализ, по мнению Брайдотти, действительно способен артикулировать женскую субъективность.

Противоречие между черными, цветными и белыми феминистками. В чем, например, проявилось влияние практики и теории черных феминисток 80–90-х годов на общефеминистский дискурс? В том, что они поставили под вопрос исключительное фокусирование североамериканского феминизма на понятии гендера: черные феминистки считают, что в основаниях понятия гендера на самом деле лежат понятия "расы" и "класса". По их мнению, понятие "патриархат", используемое "второй волной" феминизма и понимаемое в первую очередь как "мужская доминация", носит этноцентристский характер, так как, например, черные мужчины вовсе не обладают той же степенью и теми же формами власти, что и белые мужчины, а белые женщины могут дискриминировать черных. В результате понятия "патриархат" или "подавление" не могут в одинаковой степени быть применимыми к белым и к черным женщинам, подвергающимся различным практикам подавления (в частности, белые женщины не знают такой формы подавления, как расизм). Поэтому черные феминистки считают, что этноцентристские концепции власти и подавления женщин, которыми оперирует "вторая волна" феминизма, в принципе не могут дискурсивно отразить живой опыт переживания расизма и дискриминации черных женщин. Более того, дискурс "второй волны" феминизма, по их мнению, не учитывает, что существуют не только разные формы подавления женщин в культуре, но и разные формы женского сопротивления, или что гендерное неравенство как этническое неравенство может существовать не только в отношениях женщин и мужчин, но и в отношениях, например, белых и черных женщин и что черные женщины испытывают расизм и — в противовес теориям радикального феминизма 70-х годов — не только со стороны белых мужчин, но и со стороны белых женщин. С этой точки зрения черные женщины зачастую отвергают саму парадигму феминизма и предлагают собственные варианты женских идентификационных политик, базирующиеся на постмодернистском методе "различения".

Противоречия между феминизмом и постколониализмом. Реальность постколониализма в противоположность романтическим колониальным проектам обнаружила сложность и противоречивость стратегий культурных идентификаций, функционирующих в дискурсе под знаками "единого народа" или "единой нации". Поэтому теоретики постколониализма настаивают на критерии "временного измерения" в описании национальных политических общностей, призванного заменить метод историцизма. Такой методологический подход обеспечивает перспективу дизъюнктивных форм репрезентации постколониальных культур и субъектов — в том числе, женской субъективности. Например, Фредрик Джеймисон настаивает на понятии "ситуационного сознания", или "национальной аллегории" при характеристике постколониальной национальной культуры, подчеркивая что индивидуальное сознание или опыт постколониальной субъективности никогда не могут быть включены в коллективный; при анализе постколониальной культуры, по мнению Джеймисона, нельзя также использовать центристскую каузальную логику. В условиях постколониализма, когда феминизм продолжает абстрактно настаивать на необходимости солидарных и единых, построенных на отрицании доминирующего дискурса национальных идентичностей, нельзя, по мнению постколониальных теоретиков, обойтись без учета особенностей дисперсивных постколониальных культур и различия женских постколониальных практик в современном мире.

Противоречие между феминистским знанием (феминистской эпистемологией) и женским жизненным опытом — является одним из противоречий в феминизме "второй волны". Сара Хардинг в работе Изобретая себя вновь как других: Новые агенты истории и знания (1993) осмысляет соотношение между опытом и знанием. Она проблематизирует традиционное утверждение феминистской эпистемологии 80-х годов о том, что только на основе переживаний женщин и женского опыта может формироваться феминистское знание и что наиболее достоверным типом знания является знание, исходящее из опыта репрессии и подавления, потому что реально знать о репрессии может только переживший репрессивный опыт субъект. Хардинг задает вопрос о том, действительно ли только репрессированный субъект (женщина) может продуцировать знание и действительно ли понимание подавления возникает только из опыта подавления? Ее точка зрения заключается в том, что существует реальная опасность уравнивания определенных типов "опыта" с "истиной", то есть с неким "истинным знанием", что ведет к редукционизму и идеологизму в феминистской теории. Поэтому Сара Хардинг предлагает ввести в феминистскую теорию понятие "противоречивых идентичностей" и "противоречивых социальных позиций", потому что, по ее мнению, не существует никакого "опыта" как такового, но только осмысление некоторого опыта как мышление на основе некоторой противоречивой опытной позиции. Отсюда, по мнению Сары Хардинг, следует, что феминистское знание не обязательно должны генерировать женщины, причем репрессированные женщины, но и, например, мужчины и другие группы, а положение черных и цветных женщин — белые женщины и наоборот.

Противоречия между феминизмом и гей/лесбийской теорией. Наиболее распространенным определением предмета гей/лесбийской теории (и программ или кафедр в североамериканских университетах) считается понятие сексуальности. Огромную роль в формулировке данного предмета сыграло эссе Гейл Рубин Мыслить пол, в котором она провела критику некоторых основополагающих феминистских парадигм. Основным тезисом был тезис о том, что феминизм не может быть единственной и основной теоретической моделью для понимания сексуальности. "Вторая волна" феминизма, по мнению Рубин, базировалась в основном на различении между биологическим (sex) и социальным полом (gender). При этом понятие гендера мыслилось двояким образом: либо как набор атрибутов с акцентацией на гендерную идентичность (как маскулинную, так и феминную); либо как каркас для дифференцирующего анализа и путь для обозначения отношений власти. Но как быть с теми типами идентичности, которые не подпадают под гендерную маркировку, спрашивает в своем эссе Рубин? Поэтому основным тезисом Рубин, направленным против теорий гендера, является тезис о том, что сексуальность нельзя сводить исключительно к отношениям власти и подчинения, так как в культуре существуют многообразные и альтернативные формы сексуальности (например, гей/лесбийская сексуальность, которая не описывается конструкционистскими понятиями гендера). Кроме того, Рубин критикует понятие гендера за его социологизм и позитивизм в понимании проблем идентичности, субъективности и сексуальности, сведение гендерной проблематики к социологической. Куда в таком случае исчезают такие характеристики сексуальности и субъективности, как желание, наслаждение, опасность, удовольствие, спрашивает она? Получается, что теория феминизма в ее общераспространенном виде редуцировала и аннигилировала эти характеристики (так же, как и само понятие сексуальности) из гендерной теории. Также, настаивает Рубин, социологизированный гендерный анализ не учитывает значимости символических форм реальности.

Для изучения альтернативных форм сексуальности в североамериканских университетах в конце 80-х годов наравне с "женскими исследованиями", но отдельно от них были созданы программы и кафедры гей/лесбийских исследований. Толчком послужило размежевание феминистского и лесбийского дискурсов. По мнению лесбийских теоретиков, феминистки создали выдающуюся теорию подавления, однако не смогли создать адекватную теорию женской сексуальности: ее разработке и должны быть посвящены новые гей/лесбийские университетские программы.

В то же время, постмодернистский феминизм упрекает теоретиков гей/ лесбийских исследований за эссенциализм и использование бинарной логики исключительности. Например, в книге Гендерная тревога Джудит Батлер, как уже было сказано, признается, что считать лесбийскую теорию авангардной позицией в феминизме на сегодняшний день является ошибочным, ибо в конечном итоге этот проект означает лишь усиление позиции "принудительной гетеросексуальности". Она доказывает, что лесбийское теоретизирование основывается на эссенциалистском понятии идентичности, что, по ее мнению, является "теоретически наивным и политически сдерживающим". Именно поэтому Батлер предлагает стратегии "денатурализации" гендерных и сексуальных различий и рассматривает их как перформативные стратегии, а методологически перспективной теорией субъективности в феминизме на сегодняшний день ей представляется queer theory (плюрализующая идентичность через наркотические практики, butch-femme роли в лесбийских практиках сексуальности, практики переодевания, транссексуальности и пролиферации эротических миноритарных групп, перформирующих себя как самосознающих и пародирующих и стремящаяся избежать бинарных оппозиций не только женского/мужского, но и гетеросексуального/гомосексуального, а также маркировок феминизма как таковых).