Ориентиры старшего поколения существенно иные. Правда, 44,7% его представителей также хотели бы работать в частном секторе. При этом приоритет отдавался инофирмам, частным компаниям, предпринимательству. Но все же на первом месте для представителей старшего поколения — государственные предприятия.

Выгодно отличающие молодежь уровень квалификации, характер трудовых мотиваций, а также готовность учитывать требования рынка труда (согласие на переквалификацию, ориентация на работу в негосударственном секторе экономики, предъявляющем основной спрос на высокооплачиваемую рабочую силу, престижность наиболее “рыночных” профессий и т.п.) дополняются заметно большей распространенностью тех знаний, навыков и умений, которые высоко ценятся на современном рынке труда. Речь идет в первую очередь о навыках работы на компьютере, общения на иностранных языках, вождения автомобиля (см. рис. 12-14).

Обращает на себя внимание не только то, что среди молодежи вдвое больше тех, кто может работать на компьютере, и в полтора раза — имеющих навыки общения на иностранном языке, но и то, что она гораздо активнее приобретает эти навыки. Каждый четвертый молодой россиянин осваивает в настоящее время компьютер и учит иностранный язык, каждый седьмой — приобретает навыки вождения транспортных средств.

Стремление молодежи к активному освоению знаний, навыков и умений, необходимых для успешной конкуренции на рынке труда, проявилось и в ответах на вопрос о желании уехать за рубеж. Число желающих уехать за рубеж на стажировку или учебу среди молодежи достигает 27,7% и втрое больше, чем среди представителей старшего поколения, хотя численность тех, кто хотел бы поехать туда “на заработки” почти одинакова.

Рисунок 4

Владение иностранным языком у молодежи и старшего поколения, в %

Рисунок 5

Владение навыками работы на компьютере у молодежи и старшего поколения, в %

Рисунок 6

Владение навыками вождения автомобиля у молодежи и старшего поколения, в %

Как видим, молодежь, в целом как работники, отличается от старшего поколения в лучшую сторону, и объективные различия в их позиции на рынке труда находят соответствующее отражение в уровне их материального благосостояния. Не удивительно, что молодежь гораздо оптимистичнее оценивает для себя и последствия экономических реформ. Если среди молодежи каждый седьмой считает, что он выиграл от реформ, то среди старшего поколения так считают почти втрое меньше. Зато считающих, что они проиграли от реформ, среди поколения “отцов” вдвое больше, чем в поколении “детей”.

В контексте представленных данных особый интерес приобретает вопрос о том, кто же из молодого поколения живет плохо и ожидает дальнейшего ухудшения своего положения, и чем эта группа отличается от своих благополучных сверстников?

С сожалением приходится констатировать, что формирование застойной бедности, как, впрочем, и закрытие каналов для вертикальной социальной мобильности молодежи, стало в России свершившимся фактом. Идет закрепление благополучного положения одних и ухудшение и без того плохого положения других. Достаточно сказать, что 57,0% тех молодых людей, кто оценивает свое положение как благополучное, смогли улучшить его за прошедший год, и 51,0% — ждут его дальнейшего улучшения в 1998 году. С другой стороны, у 44,5% тех, кто оценил свое положение как плохое, оно за последний год ухудшилось, и только 18,7% ждут его улучшения в новом году.

“Неблагополучная” молодежь по своему социальному происхождению концентрируется в основном в нижних статусных группах общества. Если у “благополучных” указали на то, что их отцу удалось добиться успеха в жизни 63,7%, а матери — 62,3%, то у “неблагополучных” соответствующие показатели составляли всего 36,5% и 40,1% соответственно. Относительно возможности перейти в более высокие по статусу группы шансы “благополучных” и “неблагополучных” также различны. Если среди “благо­получных” (в массе своей выходцев из наиболее преуспевающих слоев общества) 60,1% рассчитывают добиться большего, чем их родители, то среди “неблагополучных” надеются добиться большего, чем их родители, только 44,3%. Таким образом, если среди “благополучных” доминирует ориентация на вертикальную мобильность и успешную реализацию довольно широкого спектра запросов, то среди “неблагополучных” формируется не просто застойная бедность, но и неверие в свои возможности вырваться из “низов” общества.

Кто же входит в эти “низы”? Как ни странно, их представители не имеют ярко выраженной специфики ни по полу, ни по образованию, ни по их нынешней социально-профессиональной принадлежности (кроме предпринимателей, среди которых их удельный вес примерно вдвое меньше, чем среди других групп). Наиболее значимой из объективных характеристик является форма собственности предприятия, на котором работают респонденты. Так, среди проигравших от реформ половина — те, кто работают на государственных предприятиях. А среди выигравших — почти столько же работают на частных предприятиях. Работники акционерных предприятий занимают промежуточную позицию.

Та же тенденция характерна и для распределения на “благополучных” и “небла­гополучных”. Более того, и в будущем “благополучные” в большей степени ориентированы на работу в частном секторе — 70,7%. При этом каждый четвертый “благополучный” склонен к занятиям предпринимательством. Среди “неблагополуч­ных” хотели бы работать в частном секторе, включая инофирмы, только 56,9%, а к занятиям предпринимательством был склонен лишь каждый двадцатый. Приведенные данные позволяют предположить, что в основе различий между успешно адаптировавшейся к рыночной экономике частью молодежи, и теми, кто не сумел этого сделать — не столько сама работа в определенном секторе экономики, сколько те причины, условия, благодаря которым одни оказались в частном секторе, а другие остались в государственном, при том, что их уровень благосостояния очень низок.

Одним из этих условий выступает регион проживания. В Нижнем Новгороде, Твери, Владивостоке, Калининграде и других регионах с высокой интенсивностью развития частного сектора вообще и малого бизнеса в частности, положение молодежи заметно лучше, так как широкий рынок труда предоставляет возможность найти подходящую работу. Например, в Твери число “благополучных” и “неблагополучных” оказалось практически одинаково — 15,2% и 15,9% соответственно (остальные считали свое положение “удовлетворительным”), а в Нижнем Новгороде на 21,8% “благопо­лучных” приходилось 30,3% “неблагополучных” при соотношении 11,3% и 29,8% по массиву в целом.

В Кемерово, Новгороде и других регионах с относительно низкими темпами рыночных реформ и узким рынком труда положение молодежи довольно тяжелое. Так, в Кемерово охарактеризовали свое материальное положение как “благополучное” только 1,4% молодых россиян, а как “плохое” — 37,2%. В Новгороде на 4,9% “благопо­лучных” приходилось 50,7% “неблагополучных”.

Особая ситуация в Санкт-Петербурге и, особенно, в Москве, где рынок труда достаточно широк, но самооценка молодежью своего положения заметно хуже, чем, например, в Твери. Очевидно, в силу сильной социальной дифференциации населения в обеих столицах и высоких стандартов жизни части населения, уровень запросов столичной молодежи выше, чем в других регионах. Поэтому, хотя число “неблаго­получных” здесь соответствует средним показателям по всему массиву опрошенных, число “благополучных” относительно невелико — 11,8% в Санкт-Петербурге и 6,4% в Москве.

С состоянием рынка труда связана и такая важнейшая объективная характеристика, отличающая благополучные группы от неблагополучных, как наличие вторичной занятости. Постоянную вторичную занятость имеют 23,3% “благополучных” молодых россиян и только 14,9% “неблагополучных”, хотя, казалось бы, именно для них вторичная занятость особенно необходима. Влияние состояния рынка труда здесь проявляется, прежде всего, опять-таки через региональные факторы — в Москве постоянную вторичную занятость имеет каждый третий представитель молодежи, а в большинстве других регионов — лишь каждый седьмой. Примерно та же картина характерна и для эпизодической вторичной занятости.

Наконец, наряду с макрофакторами (развитие частного сектора, состояние рынка труда) на положение молодежи влияют и микрофакторы, связанные с современными навыками и умениями молодого человека, которые ставят его в более или менее выигрышное положение на местном рынке труда. Среди них — хорошее образование, владение иностранным языком, умение работать на компьютере.

Как показывают данные, “благополучная” молодежь не только в большей степени владеет различными навыками, повышающими её ценность как работников, но и активнее приобретает эти навыки (см. рис. 15).⁵

Рисунок 7

Владение иностранным языком у “благополучной” и “неблагополучной” молодежи, в %

Ценностные ориентации молодежи

Переходя к вопросу о ценностных ориентациях, к их межпоколенческому сопоставлению, следует сразу подчеркнуть выявленную преемственность ценностных систем поколений “отцов” и “детей”. Хотя, разумеется, в них существуют и определенные различия, вытекающие из характера нынешних социально-экономических условий. В качестве подтверждения этого тезиса сошлемся, прежде всего, на данные таблицы 5, которые весьма красноречиво отражают выбор альтернативных ценностных суждений представителями молодежи и старшего поколения.

Таблица 2

Ценностные ориентации молодежи и старшего поколения, в %

Как видно, базовые ценности молодежи (четвертая и шестая пары) и старшего поколения очень близки. И те, и другие ориентированы в большей степени на интересную работу, чем на заработок. И те, и другие в большинстве своем предпочитают свободу материальному благополучию. Не случайно число молодых россиян, называвших своей мечтой цели, связанные с материальным потреблением (иметь свою квартиру, заработать много денег, жить в достатке, съездить в путешествие и т.п.), меньше тех, кто был ориентирован на цели “непотребительского” плана (иметь хорошую семью, воспитать хороших детей, получить хорошее образование и т.п.).