11158-1 (Личностное в личности: личностный потенциал как основа самодетерминации)

Личностное в личности: личностный потенциал как основа самодетерминации

Леонтьев Дмитрий

Современная психология личности представляет собой весьма эклектичную область, специфическое предметное содержание и границы которой весьма нечетко определены. Если открыть практически любой из учебников под названием «Психология личности», «Теории личности» или «Развитие личности», мы найдем там все, что угодно, от конституции до смысла жизни. Именно отсутствие четкого представления о специфическом содержании личности в отличие от психических процессов, состояний и других составных частей предмета психологии, и является, на мой взгляд, основным барьером для развития этой области научного знания, которое движется сейчас очень быстрыми темпами, но направление этого движения не совсем понятно.

Ряд авторов в разное время и в достаточно разных контекстах пытались вычленить специфическое содержание личности. Можно сослаться на идею А.Н.Леонтьева (1983) о личности как особом измерении, несводимом к тому, в котором ведется изучение психических процессов, на идею В.Франкла (1990) о ноэтическом, духовном измерении, которое надстраивается над измерением собственно психологическим, идею Б.С.Братуся (1988) о разведении личности в узком смысле слова, характеризующуюся особым содержанием, и личности в широком смысле слова. Во всех этих случаях под специфическим содержанием личности подразумевалось ее смысловое измерение, смысловая ткань, ее внутренний мир, что нашло отражение в перекликающихся между собой вариантах моделей структуры личности (Асмолов, 1990; Братусь, 1988; Д.А.Леонтьев, 1993), которые достаточно близки. Во всех трех моделях вычленяется смысловая сфера личности как специфическая ее ткань.

Однако это не позволяет еще говорить об имманентной динамике собственно личностного измерения — личностном развитии в отличие от развития личности, личностном здоровье в отличие от здоровья личности (понятия зрелости, развития и здоровья описывают с разных сторон фактически одно и то же), которое не совпадает с развитием психическим, нравственным, интеллектуальным. Есть немало данных о том, что познавательная сфера, интеллект, нравственные ориентации, смысловая сфера и т.д., различаются у людей незрелых и зрелых, личностно здоровых и нездоровых, несформировавшихся как личность и сформировавшихся, но эти глубокие отличия не первичны. Их нельзя использовать в качестве объяснения того, почему этот человек такой, а не иной. Несколько лет назад на нашей кафедре Ю.А.Васильевой было выполнено диссертационное исследование (1995; 1997), посвященное особенностям смысловой сферы несовершеннолетних правонарушителей, где были получены очень интересные факты. Но остается проблема личностных переменных, лежащих в основе достаточно разнообразных содержательных отличий, которые удается зафиксировать.

Для обозначения этого базового измерения — собственно личностного в личности — я считаю целесообразным ввести рабочее понятие «личностный потенциал» (ЛП), который прямо не коррелирует с интеллектуальным развитием, с глубиной и содержательностью внутреннего мира и с творческим потенциалом. Уже повседневный опыт дает нам интуитивное представление о подобной базовой индивидуальной характеристике, стержне личности. Если мы посмотрим на общепризнанных гениев, то в первых их рядах мы часто видим чувствительные, ранимые, болезненные, сложные, постоянно страдающие натуры, такие как Ван Гог, Достоевский, Кафка и Мандельштам. Но наряду с ними мы видим и таких,хорошо владеющих собой и продуктивно и творчески строящих свою жизнь людей, хотя порой и в неблагоприятных условиях, как Микеланджело, Пикассо, Бернард Шоу или Солженицын. К ним применима известная формула «цветущая сложность»; им свойственна способность уверенно структурировать не только культурный, эстетический материал, но и материал собственной жизни.

Феноменологию, отражающую эффекты ЛП или его недостаточности, в разных подходах в психологии обозначали такими понятиями как воля, сила Эго, внутренняя опора, локус контроля, ориентация на действие и некоторые другие. Лучше всего, пожалуй, ему соответствует понятие «жизнестойкость» (hardiness), введенное С.Мадди (Maddi, 1998) в качестве операционального аналога «отваге быть» по П.Тиллиху (1995). Мадди определяет жизнестойкость не как личностное качество, а как систему установок или убеждений, в определенной мере поддающихся формированию и развитию — установки на включенность в противовес отчуждению и изоляции, установки на контроль за событиями в противовес чувству бессилия и установки на принятие вызова и риска в противовес стремлению к безопасности и минимизации напряжений. Разработав тест жизнестойкости и проведя с его помощью большое количество исследований, Мадди подтвердил, что жизнестойкость является той базовой характеристикой личности, которая опосредует воздействие на ее сознание и поведение всевозможных благоприятных и неблагоприятных обстоятельств, от соматических проблем и заболеваний до социальных условий..

Вместе с тем все упомянутые понятия, хоть и имеют самое прямое отношение к ЛП, однако описывают лишь отдельные его грани. Когда мы говорим о личностном потенциале, речь идет не столько о базовых личностных чертах или установках, сколько об особенностях системной организации личности в целом, о сложной ее архитектонике, основанной на сложной схеме опосредствования. Например, В.А.Иванников (1991) убедительно показал, что воля обнаруживает себя не столько как сила, сколько как техника саморегуляции через опосредствование мотивации. Путь к решению проблемы личностного потенциала, по моему глубокому убеждению, лежит через смычку, с одной стороны, экзистенциальной психологии, которая на сегодняшний день уделяет наиболее внимание феноменологии личностного потенциала и попыткам его концептуализировать, и, с другой стороны, культурно-исторической психологии Л.С.Выготского. Основной вклад Выготского в психологию личности заключается в четком и развернутом формулировании идеи о том, что сущностной психологической характеристикой личности является овладение собственным поведением через его опосредствование (Выготский, 1983). Хотя Выготский не оставил теории личности, то, что он говорил про личность, позволяет рассматривать личность как наиболее интегральную высшую психическую функцию (см. Д.А.Леонтьев, 2001), а основной характеристикой высших психических функций является, как известно, произвольность.

С этим перекликается еще одна теоретическая идея экзистенциальной персонологии С.Мадди (Maddi, 1971). Мадди вводит понятие психологических потребностей личности, наряду с биологическими и социальными. К психологическим Мадди относит потребности в символизации, суждении и воображении — ранее никто не связывал эти познавательные процессы с потребностями. Мадди показал, что в тех случаях, когда доминируют биологические и социальные потребности, человек воспринимает себя как воплощение социальных нужд и ролей и плывет «по течению», то есть строит жизнь адаптивным образом. Когда же на первое место выходят психологические потребности, тогда человек задается вопросом о смысле, строит образ будущего и у него возникает мощная опора для опосредствования своей жизни в виде жизненных целей, смыслов и т.д., что полностью перестаивает структуру регуляции его деятельности.

На протяжении более 10 лет мы совместно с Е.Р.Калитеевской занимаемся теоретической, экспериментальной и клинической разработкой проблемы становления и восстановления того, что мы обозначали в этом контексте как ядерные механизмы личности — личностной саморегуляции, основанной на свободе и ответственности. В опубликованных на сегодняшний день работах из этого цикла (Д.А.Леонтьев, 1993; 2000; Калитеевская, 1997; в печати; Калитеевская, Леонтьев, 2000) предложена интерпретация свободы как формы активности и ответственности как формы регуляции; построена модель развития механизмов свободы и ответственности с критической точкой в подростковом возрасте, в период, как писал А.Н.Леонтьев (1977), второго рождения личности. Изначально, в раннем онтогенезе, активность и регуляция развиваются по своим линиям, но начиная с какой–то точки они идут навстречу друг другу. В точке, в которой активность и регуляция смыкаются друг с другом, различия между ними исчезают, они становятся одним. Свобода как определенная форма активности и ответственность как определенная форма регуляции, слившись, порождают феномен самодетерминации — свободной саморегулируемой активности зрелой личности. Там, где они не сливаются, возникают феномены квазиответственности, лишенной свободы, и квазисвободы, лишенной ответственности. Принципиальным моментом, необходимым для того, чтобы они слились в единую саморегулируемую свободу зрелой личности, оказывается их опосредствование определенным ценностным, духовным, смысловым содержанием. Именно наличие этого содержания, опосредующего свободу и активность, характеризует то, что Ф.Ницше (1990) и вслед за ним Э.Фромм (1992) и В.Франкл (1990) обозначали как «свобода для» в противовес «свободе от». «Свободным называешь ты себя? Твою господствующую мысль хочу я слышать, а не то, что ты сбросил ярмо с себя. Из тех ли ты, что имеют право сбросить ярмо с себя? Таких не мало, которые потеряли свою последнюю ценность, когда освободились от рабства. Свободный от чего? Какое дело до этого Заратустре? Но твой ясный взор должен поведать мне: свободный для чего? Можешь ли ты дать себе свое добро и свое зло и навесить на себя свою волю, как закон? Можешь ли ты быть сам своим судьею и мстителем своего закона?» (Ницше, 1990, с.45). Механизмы ценностно-смыслового опосредствования, таким образом, играют ключевую роль в самодетерминации личности.

Личностный потенциал предстает как интегральная характеристика уровня личностной зрелости, а главным феноменом личностной зрелости и формой проявления личностного потенциала является как раз феномен самодетерминации личности, то есть осуществление деятельности в относительной свободе от заданных условий этой деятельности — как внешних, так и внутренних условий, под которыми понимаются биологические, в частности телесные предпосылки, а также потребности, характер и другие устойчивые психологические структуры. В.Франкл (1990) подробно описывал такое проявление человеческой свободы как свободу по отношению к собственным потребностям и к собственной телесности. Это замечательно было выражено еще Гегелем (1971): «Обстоятельства и мотивы господствуют над человеком лишь в той мере, в какой он сам позволяет им это». В этой фразе заключена квинтэссенция психологии личности, содержащая две истины – первая: обстоятельства и мотивы могут господствовать над человеком, и вторая: они могут не господствовать над человеком, если он им этого не позволит. Другими словами, существуют разные формы и механизмы регуляции и детерминации человеческого поведения, которые могут «включаться» и «выключаться», в том числе механизмы самодетерминации. Самодетерминация лежит в основе таких проявлений личности, которые, как писал М.К.Мамардашвили (1990), находятся по перпендикуляру к повседневному потоку жизни. Залог самодетерминации — возможность человека, как в когнитивном плане, плане сознания и картины мира, так и в плане чисто практическом, отстроиться от потока, в котором мы плывем. Существует система факторов, постоянно действующих на каждого из нас, и мы имеем возможность по этой системе плыть и к ней адаптироваться, но имеем возможность и эту систему трансцендировать, включив механизмы самодетерминации. В этом трансцендентном отношении к собственному потоку жизни прежде всего и проявляется личностная зрелость как выражение личностного потенциала. Как хорошо выразилась одна клиентка, пришедшая к психологу, «вопрос в том — я живу или жизнь меня живет?» (И.К.Подчуфарова, личное сообщение).

Здесь уместно вспомнить еще одно понятие, введенное М.К.Мамардашвили (1995) — понятие усилия. За этим понятием лежит то, что многие антропологические феномены, как можно их назвать, характеризующие собственно человеческий способ жизни, причинно не детерминированы в том смысле, в каком детерминированы психологические реакции, проявления и т.п. Например, анализируя какой–то криминальный сюжет, мы можем изучить набор «факторов» или «условий», приведших человека к неблаговидному поступку. Но когда человек делает добро, мы не можем назвать систему причин, по которым он это совершает. Добро причинно не обусловлено, это усилие человека. Вызов современной психологии, заключенный в идеях Мамардашвили, требует ввести в сферу конкретно–психологического анализа явления, которые причинно объяснить невозможно. Рискну предположить, что усилие, создающее человеческую реальность, раскрывается через механизмы активности и регуляции, то есть свободы и ответственности, развивающейся согласно механизмам, описанным Л.С.Выготским: расширение активности, во-первых, интериоризация регуляции, во-вторых, и, в-третьих, опосредствование этих механизмов регуляции, на чем стоит остановиться отдельно.

Личностный потенциал отражает меру преодоления личностью заданных обстоятельств, в конечном счете преодоление личностью самой себя. Сошлюсь на общую антропологическую модель Э.Фромма (1995), которая представляется мне весьма точным и полным образом человека. Фромм констатирует фундаментальную двойственность человека. С одной стороны, человек вышел из мира природы и его тянет по начертанному природой пути наименьшего сопротивления. Это путь возвращения в лоно матери–природы, путь слияния с родом, кланом и так далее, путь отказа от самостоятельности, от собственного принятия решения, в конечном счете, от сознания, и бегства от свободы. Но поскольку человек не может вернуться в это лоно, он изгнан из рая, он должен искать свой, уже человеческий путь, в чем ему никто не может помочь; он должен идти по краю и создавать основания для своей жизни, поскольку он лишен тех оснований, которые есть у всех прочих живых существ. Собственно говоря, в том, в какой мере человек самоопределяется по отношению к этой дихотомии, также находит свое проявление личностное в личности, личностный потенциал. По сути, личностный потенциал отражает, в какой степени данный индивид произошел от обезьяны, ведь одна из самых больших иллюзий — считать, что мы уже от обезьяны произошли. Каждый человек на протяжении всей своей жизни продолжает решать эту задачу, и результатом разнообразия ответов на этот эволюционный вызов является очень большой спектр индивидуальных вариаций степени человечности. К сожалению, этот образ не такой уж метафорический, каким он кажется на первый взгляд.