ref-14426 (Теория политики в работе Шапиро)

ДЕМОКРАТИЯ (от греч. demos — народ и ...кратия), форма государственно-политического устройства общества, основанная на признании народа в качестве источника власти. Основные принципы демократии — власть большинства, равноправие граждан, защищенность их прав и свобод, верховенство закона, разделение властей, выборность главы государства, представительных органов. Различают непосредственную, (новые решения принимаются непосредственно всеми гражданами на собраниях или посредством референдумов) и представительную (решения принимаются выборными органами) демократию. Термин «демократия» употребляется также применительно к организациям и деятельности политических и социальных институтов (напр., партийная демократия, производственная демократия).

Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия

http:// www.km.ru.

Альтернативные представления о назначении демократии

Идея о том, что демократия направлена или должна быть на­правлена на общее благо, находит свое классическое выражение в « Общественном договоре» Ж.-Ж. Руссо, прежде всего в его ут­верждении о том, что процедуры принятия решения должны стре­миться к выявлению всеобщей воли, которая олицетворяет собой общее благо. Вот знаменитое, хотя и туманное описание этого у Руссо. Мы берем, пишет он, «сумму изъявлений воли частных лиц», вычитаем из них «взаимно уничтожающиеся крайности», и «в результате сложения оставшихся рождений получиться общая воля» ⁰. Попытки осмыслить данную формулировку породили два потока литературы: литературу агрегативную, нацеленную на вы­яснение того, каким именно образом осуществлять соответствую­щие подсчеты, и литературу делиберативную⁰, озабоченную тем, как побудить людей стремиться к общему благу, причем последнее понимается как нечто более сложное, нежели простая сумма фик­сируемых извне предпочтений.

Концепции общего блага: агрегативная VERSUS делибератив­ная

Значительная часть появившейся в XXв. литературы об агреги­ровании индивидуальных предпочтений фокусирует внима­ние на сложности логически последовательного решения этой за­дачи. Сторонники агрегативной концепции исходят из того, что демократические процедуры принятия решений призваны выявить нечто вроде всеобщей воли, которую в наши дни принято обозна­чать как функцию социального благосостояния. Вслед за К. Эрроу они часто отмечают, что даже небольшие разногласия обрекают попытки ее обнаружения на неудачу, и приходят к заключению о нереализуемости демократии. Возможность голосования « по кругу» говорит о том, что всякий данный итог может быть искус­ственным порождением процедуры принятия решения либо того, кто контролирует повестку дня, а не чем-то поддающимся осмыс­ленной идентификации в качестве народного волеизъявления. В связи с этим появилось огромное количество специальной литера­туры о сравнительных достоинствах различных правил принятия решения либо как агрегативных процедур, а также об ограниче­ниях, которые должны налагаться на предпочтения, дабы избежать появления циклического большинства. Такого рода литературе по­священо множество обзоров, и потому она не будет обсуждаться⁰. Достаточно заметить, что если назначение демократии в том, чтобы обретать функции социального благосостояния, то при мно­гих обстоятельствах оно может оказаться иллюзорным⁰.

Делиберативная концепция озабочена трансформированием, а не агрегированием предпочтений. Такая позиция, по существу, не является руссоистской. Тем не менее, эта концепция в чем-то вос­ходит к его требованию, чтобы, голосуя, люди исходили не из своих индивидуальных предпочтении, а из собственных представ­лений о благе для общества в целом⁰. Цель – вывести нас «за пре­делы демократии противоборства» [Mansbrige 1980]. Против раз­нообразных недугов, которые, как считается, одолевают современ­ную демократию, предлагается применять корректирующие сред­ства из делиберативного инструментария. Низкое качество разра­ботки и принятие решений, политика вербальных приманок, невы­сокие уровни политического участия, падающая легитимность правления, а также неосведомленность граждан – вот некоторые из наиболее часто упоминаемых недугов. Идея состоит в том, что если мы сможем избавить себя от мыльной оперы добывания элек­торальных преимуществ, то результатом станет более вдумчивый и эффективный политический выбор⁰. Общим импульсом, лежащих в основе этих проектов, является предположение, будто люди изме­няют свои представления о том, что должно предпринять обще­ство, обсуждая этот вопрос с другими. Смысл демократического участия состоит в том, чтобы в процессе такого участия его обна­ружить⁰. Исходные посылки заключаются в том, что, во-первых, люди будут чаще приходить к согласию, если достаточно долго станут разговаривать в соответствующей обстановке, и, во-вторых, что достижение согласия есть нечто позитивное.

Оба положения спорны. Обсуждения может выносить разногла­сия на поверхность, расширяя, а, не сужая расхождения. Но даже когда обсуждение позволяет достичь согласия, последнее не всегда желаемо. Люди могут не хотеть урегулирования некото­рых разногласий. Они, как полагают современные теоретики «раз­личия», способны получать удовлетворение от того, что отлича­ются друг от друга. И наоборот, им может представляться, что консенсус ведет к посредственности, как того опасались Дж. Ст. Милль и А. де Токвиль. Жизненно важным для свободы, по мне­нию таких теоретиков, является состязание идей – спор, а не об­суждение, - и, как сказано ниже, институциональные воплощения этой мысли лежат в основе многих непременных ныне атрибутов демократии. Здесь же достаточно резюмировать, что обсуждение не обязательно ведет к согласию, а когда ведет, это не всегда бы­вает достоинством.

Управление властными отношениями

Делиберативный подход критикуют еще по тем соображениям, что выдвигаемая его приверженцами цель – содействие согласию – основывается на чрезмерно оптимистических посылках относительно власти. Согласие одного есть гегемония другого, и хотя ненавязанный консенсус и может быть достижим в некоем идеальном мире или «речевой ситуации» ⁰, в мире реальном властные отношения пронизывают собой поистине всякое людское взаимодействие.

Тезис о вездесущности властных отношений двояким образом искажает ситуацию: он не проводит различие между отдельными способами осуществления власти и смешивает верное наблюдение о пронизанности властью всей коллективной жизни с неправомерным утверждением, будто вся коллективная жизнь сводима к властным отношениям. Признание вездесущности власти не равнозначно согласию с тем, что вся власть одинакова или что какие-то способы сосуществования с нею не могут быть лучше других. И говорить о том, что властными отношениями полнятся столь разные сферы деятельности, как работа, семья и церковь, не значит отрицать, что во всех этих сферах, помимо осуществления власти, происходят и другие вещи. Часто, а, пожалуй, и неизбежно, с властными отношениями бывает сопряжено производство товаров и услуг, равно как и близкие отношения, привязанность, образование и духовное служение. Но сами по себе эти виды активности не есть властные отношения.

Важные проблемы встают перед теоретиками демократии в связи с поисками механизмов, которые бы позволили как можно лучше регулировать властные аспекты взаимодействия людей и при этом бы сводили к минимуму вмешательство в другие формы человеческой активности. Вместо того чтобы видеть в демократии средство обнаружения или выработки общего блага, ее, таким образом, можно понимать как механизм для управления властными аспектами той деятельности, в которую вовлечены люди, придерживающиеся собственных – индивидуальных или совместных – представлений о благе. В этом смысле демократия есть подчиненное или обуславливающее благо, а творческий вызов состоит в том, чтобы найти способы демократически структурировать властные отношения, одновременно максимально ограничивая вмешательство в те виды блага высшего порядка, к которым стремятся люди. Для решения этой задачи требуется, как минимум, усилить вовлеченность в процесс принятия решений тех, кого затрагивают его результаты, а также открыть простор для значимой – пусть даже «лояльной» - оппозиции со стороны тех, на ком неблагоприятным образом сказываются принимаемые решения. Совершенных принципов принятия решений не существует, и некоторая доля навязывания присутствует во всех коллективных решениях. Именно потому у проигравших могут быть основания стремиться достичь иного результата в будущем. Из этого следует, что, хотя теоретики демократии уделяют правам оппозиции недостаточное внимание⁰, эти права обладают для демократической политики самостоятельной ценностью, не зависящей от ценности широкоохватного участия. В той мере, в какой приверженность данному принципу основывается на идее общего блага, его суть лучше всего выражает определение Н. Макиавелли, который видел в нем то, что безраздельно признается всеми теми, кто хочет избежать чьего бы то ни было господства над собой⁰.

Понимание демократии как системы, призванной структурировать властные отношения, имеет четыре преимущества. Во-первых, оно помещает нормативные вопросы о демократии в рамки уточнения «в сравнении с чем?», ибо демократия оценивается теперь не на основании ответа на альтернативный вопрос: порождает ли она функции социального благосостояния или же ведет к согласию, - а исходя из того, насколько успешно она позволяет людям управлять властными отношениями (мерилом тут выступают поощрение широкоохватного участия и минимизация господства). А этот вопрос носит, по сути, компаративный характер. Во-вторых, упор на властных отношениях побуждает нас отказаться от еще одной разновидности дихотомичного мышления: о самой демократии. Способы управления властными отношениями могут быть более либо менее демократичными. При таком подходе требуется определить, сколько демократии возможно и желательно в данной конкретной ситуации, что особенно важно в условиях, когда цена демократизации властных отношении выражается в других благах. Одно из главных достоинств далевской идеи о полиархии заключается в том, что она переводит вопросы о демократии из разряда таких которые требуют ответа «да» или «нет», в разряд требующих ответа «больше» или «меньше» ⁰. В-третьих, при ориентированном на властные отношения подходе преодолевается разрыв между нормативными теориями демократии и эмпирической политологической литературой по этим сюжетам. Теоретики демократии зачастую обращали слишком мало внимания на эту литературу, отрывая свои рассуждения от земных реалий и в итоге, заставляя большинство других себя игнорировать.

Даже если теоретики и поднимают первые два вопроса, невнимание к теоретическому опыту способно привести к искажению результатов. К примеру, Дж. Бьюкенен и Г. Таллок, отвечая на вопрос «сколько демократии?», указывают, что ее преимущества должны взвешиваться относительно другого полезного времяпрепровождения. Требования высокой степени согласия, пишут они, позволяют людям защищать свои интересы, но это отнимает время, которое могло бы быть затрачено на другую деятельность. В связи с этим они предлагают скользящую шкалу: чем важнее для вас вопрос, тем скорее вы начнете поддерживать право вето, настаивая на единогласии или чем-то близком к нему. В вопросах же, которые значат меньше, разумнее пойти на риск поражения в любом конкретном голосовании, согласиться с принципом большинства и снизить издержки принятия решений. Демократия, таким образом, лучше всего подходит для проблем, которым придается умеренное значение. Проблемы, имеющие высокую значимость, должны быть выведены за ее пределы, тогда как решение второстепенных вопросов нужно было делегировать администраторам. Однако Бьюкенен и Таллок – не приводя ни каких тому доказательств - исходят из того, что люди больше всего дорожат стандартным набором либеральных гарантий. Именно его, по их мнению, и следует оградить от изменений – посредством правила квалифицированного большинства или даже единогласия. Если поставить данный постулат под сомнение, сомнительными окажутся и все их субстантивные (сущностные) заявки.

Но издержки пренебрежения реальной политикой еще серьезнее, в чем можно убедиться, если более тщательно проанализировать вопрос «в сравнении с чем?» ⁰. Даже если бы нам было известно, какие проблемы люди считают самыми важными, то с какой же стати полагать, что они захотели бы вывести данные проблемы за пределы демократии, настаивая на принципе квалифицированного большинства или единогласия? Это может иметь смысл лишь в случае, если принять, как то делают Бьюкенен и Таллок, надуманную посылку, предположив некоторую дополитичекую ситуацию, где отсутствует коллективное действие, а затем попытаться определить, какой принцип принятия решений выбрали бы люди, дабы свести к минимуму вероятность того, что их предпочтения окажутся в будущем до такой степени нарушены, что они согласятся отойти от дополнительного состояния. Но, как отмечали Б.Бэрри, Д. Рей и др., при отказе от этих надуманных допущений нет никаких оснований рассматривать принцип единогласия в качестве статус-кво⁰. В реальном мире текущей политики – если я исхожу из того, что моя готовность равно отвергнуть или поддержать некую конкретную политическую меру не связана со степенью ее соответствия со статус-кво, - логично предпочесть принцип большинства или нечто близкое к нему. Прежде чем говорить о желательности создания условий, благоприятствующих сохранению, а не изменению существующего положения вещей, следовало бы, по меньшей мере, выяснить, кому оно выгодно и кому оно приносит ущерб⁰.