lection_05_2 (Гофман А. Б. Семь лекций по истории социологии), страница 2

Отмечая необходимость и неизбежность смешения рас, их взаимозависимость в процессе создания и развития цивилизаций, Гобино ведущую роль в этом процессе отводит «белой» расе. Именно этой расе в наибольшей мере присуще «мужское» начало, «жизненный элемент», без которого другие расы пребывают в состоянии неподвижности. Этот тезис Гобино перекликается с делением человечества на «активные» и «пассивные» расы, о котором ранее говорил немецкий историк Г. Клемм. Гобино выделяет в истории десять цивилизаций; все они в его истолковании обязаны своим возникновением инициативе «белой» расы. Это индийская, египетская, ассирийская, греческая, китайская цивилизации, древняя цивилизация италийского полуострова, западная цивилизация, созданная германцами, и три цивилизации Америки: аллеганская, мексиканская и перуанская.

Любопытно, что тезис о пагубном характере расовых смешений определил антиколониалистскую позицию Гобино, так как колониальные завоевания, по его мнению, способствуют смешениям и, следовательно, вырождению европейской цивилизации. Это отличает его от многих других представителей школы, но, впрочем, не помешало истолкованию его идеи «превосходства» белой расы для обоснования колониалистс-ких устремлений.

Подобно Сен-Симону, Конту и Марксу Гобино любил заниматься пророчествами. Его пророчества в целом проникнуты фатализмом и пессимизмом. Помимо общего предсказания грядущей гибели европейской цивилизации, он прогнозирует не только омассовление, но и «обезлюдение» Земли в результате расовых смешений.

В отличие от многих своих современников Гобино не верит в прогресс. Скорее он верит в регресс: во всех его рассуждениях постоянно присутствует мысль о том, что «золотой век» — достояние далекого прошлого, и ничто не может его возродить. Цивилизации он рассматривает как локальные организмы, проходящие одни и те же циклы развития (от рождения — к смерти). Само понятие цивилизации выступает у него не как оценочное, а как чисто описательное и применяется к самым различным обществам, в том числе неевропейским.

Таким образом, европоцентризм многих предшествующих философс-ко-исторических и социологических систем сменяется у Гобино культурным релятивизмом, а положение о расовом неравенстве сосуществует с представлением о равноценности различных цивилизаций*. Его концепция предваряет наиболее значительные теоретические системы, рассматривающие всемирную историю как сосуществование и смену самостоятельных, самодостаточных и равноценных культур (цивилизаций): теорию культурно-исторических типов Н. Я. Данилевского, «морфологию культуры» О. Шпенглера, концепцию локальных цивилизаций А. Тойнби. Более чем за полвека до Шпенглера он предсказывал «закат западного мира». Задолго до Шпенглера он поставил проблему «жизненности» культур и использовал характерное для немецкого философа понятие «судьбы» применительно к культурам, цивилизациям, народам.

Критики «массового общества» на Западе, и прежде всего X. Орте-га-и-Гассет, в лице Гобино также имели своего предшественника.

Собственно расовая теория Гобино нашла признание уже после его смерти и главным образом не во Франции, а в Германии, что было связано с развитием национализма и расизма в этой стране на рубеже XIX-XX вв. Еще в конце жизни Гобино сблизился с одним из лидеров германского национализма, композитором Рихардом Вагнером; его произведения были с одобрением встречены Ф. Ницше. В 1894 г. по инициативе Л. Ше-мана, популяризатора идей французского философа, в Германии было основано «Общество Гобино». В 1939-1940 гг. в Германии вышло уже пятое издание «Опыта о неравенстве человеческих рас». Специально подобранные фрагменты из него в период третьего рейха публиковались в популярных антологиях о расах и приводились даже в обязательных школьных учебниках.

Правда, нацистские идеологи давали в значительной мере ложное истолкование концепций Гобино для своих пропагандистских целей, так же как они поступали с наследием Гёте, Шиллера, многих немецких филосо-

³ Гобино подвергает критике европоцентристские оценки других народов: «Из-за того, что внешний облик их цивилизаций не напоминает наш собственный, мы склонны часто поспешно заключать, что либо они варвары, либо они ниже нас в достоинствах. Нет ничего более поверхностного и, следовательно, более подозрительного, чем заключение, сделанное из подобных оснований» [там же, 149]. Такие суждения не противоречат его утверждению относительно превосходства «белой» расы; ведь с его точки зрения все цивилизации, как европейские, так и неевропейские, созданы прежде всего ее усилиями.

фов. Они постарались не заметить, что Гобино считал немцев наиболее смешанной из европейских наций, относя его рассуждения о «германцах» на счет населения современной Германии. Его высокая оценка евреев явно не вписывалась в антисемитский бред нацистских идеологов. Фатализм и пессимизм Гобино исключали какое-либо практическое применение расистских постулатов, за что его критиковал один из апостолов германского национал-социализма, X. Чемберлен. Тем не менее, расовый детерминизм и элитизм явились реальным вкладом в мифологию немецкого фашизма, и Гобино как мыслитель несет за это ответственность.

Отдавая дань авторитету науки, Гобино квалифицирует жанр, в котором написан «Опыт», как «моральную геологию». В его сочинении имеется множество ссылок на ученых - представителей различных областей конкретного знания. Но на самом деле позитивистско-сциентистская оболочка в данном случае скрывает в себе романтико-мифологическую интерпретацию всемирной истории. Метод Гобино лишен минимальной научной строгости. Истолкование исторических фактов, призванное обосновать его расистскую теорию, - это часто полет ничем не ограниченной фантазии. Теория в целом изобилует множеством порочных кругов, противоречий и тавтологических утверждений. Собственно, тавтологично главное утверждение Гобино: смешение рас выступает в его концепции одновременно как признак вырождения цивилизаций и как причина этого вырождения; отсюда бессмысленность этого утверждения. Научные данные никак не подтверждают тезис о пагубности расовых и этнических смешений ни в биологическом, ни в культурном отношениях. Наоборот, имеется немало научных данных, свидетельствующих о благотворности такого рода смешений. «Прогноз» Гобино относительно депопуляции, обезлюдения в результате смешений, не подтвердился.

В концепции Гобино раса (и этническая группа, понимаемая как расовая) - подлинный субъект социально-исторического действия. Вопреки своему декларируемому намерению он решает не проблему «жизненности» цивилизаций, а проблему «жизненности» рас; именно последняя волнует его на самом деле. Но Гобино не был биологом или антропологом, чтобы решать последнюю проблему. Вместе с тем он оказался и вне социальной науки, так как представлял историю обществ в виде «истории кровей».

3. Другие представители школы

Другой представитель расово-антропологической школы Хаустон Чемберлен (1855—1927), был английским аристократом, возненавидевшим родную Англию и возлюбившим Германию. Будучи поклонником и зятем Рихарда Вагнера, он последнюю часть жизни прожил в Германии, где уже после смерти, в период третьего рейха был провозглашен «народным мыслителем», несмотря на свое английское происхождение. В национал-социалистической Германии очень нравились позиции Чемберлена: его антисемитизм, рассуждения об арийцах, восхваление германизма, выступление против государств Антанты во время первой мировой войны.

Главный труд Чемберлена — «Основы девятнадцатого столетия» (2 тома, 1899) — в донацистской и нацистской Германии многократно переиздавался [4]. В этом труде дается поверхностный, противоречивый и в высшей степени тенденциозный обзор европейской истории. Наивысшее достижение Европы, по Чемберлену, — создание «тевтонской» культуры, самой «высокой» из культур. «Тевтонская» раса — наследница «арийской», дух которой он призывал возродить [5]. Немцев он восхвалял как воплощение наиболее ценного «западно-арийского» расового типа. Концепции Чемберлена так же далеки от реальной истории как и концепции Гобино, но они гораздо более примитивны и ближе к идеологии немецкого национал-социализма.

Более честной и серьезной попыткой истолкования европейской истории, впрочем, также на основе сомнительных теоретических принципов, был труд американского биолога и историка Мэдисона Гранта (1865-1937) «Конец великой расы» (1916). Автор исходит из положения о том, что наследственность и расовая предрасположенность в истории являются более мощным фактором, чем среда и воспитание. Грант утверждает существование тесной связи между психологическими и социальными признаками, с одной стороны, и расовыми — с другой. Вместе с тем, ссылаясь на данные антропологии, он решительно отрицает связь расовых черт с национальной и языковой принадлежностью [6, XV].

Население Европы, по Гранту, сформировалось в результате трех последовательных волн вторжений трех основных рас: нордической, альпийской и средиземноморской. В отличие от других представителей рассматриваемой школы автор признает достоинства и способности каждой из этих рас. «Средиземноморская» раса превосходит остальные в области умственных достижений и искусства. «Альпийская» раса - это раса хороших земледельцев. «Нордики» составляют расу воинов, моряков, путешественников и, главное, правителей, организаторов, аристократов. Но все-таки «высшей», «лучшей», «благородной» Грант считает «нордическую» расу. В результате многочисленных войн в истории «норди-ки» постоянно несли значительные потери [там же, 166—167, 199—200]. И эта «благородная» раса в настоящее время находится перед угрозой полного исчезновения в результате войн, болезней, алкоголизма и низкой рождаемости [там же, 42-43, 50-51]. Поэтому Грант озабочен сохранением этого типа. Поскольку этот тип размножается медленнее, чем низшие, представленные низшими классами, он рекомендует евгеническую политику, направленную на сдерживание размножения слабых и дефективных индивидов. Как и другие представители расово-антро-пологической школы, Грант был противником демократии, считая, что она также способствует исчезновению «лучшего» типа.

Одной из разновидностей расово-антропологической школы была так называемая антропосоциология. Ее главные представители - антропологи Жорж Ваше де Ляпуж (Франция) и Отто Аммон (Германия).

Ляпуж (1854—1936) считал Гобино пионером антропосоциологии, аЧем-берлена, напротив, квалифицировал как ее «карикатуриста» [7, VIII, 172]. Работы Ляпужа основаны на истолковании антропометрических данных и, прежде всего, сравнительного статистического анализа головного указателя4. Согласно Ляпужу, антропосоциология «имеет своим предметом исследование взаимных воздействий расы социальной среды» [там же, VII]. Под влиянием социального дарвинизма наряду с понятием естественного отбора Ляпуж вводит понятие социального отбора. Он различает шесть основных форм социального отбора: военный, политический, религиозный, моральный, правовой и экономический [8]. Все они оказывают, в конечном счете, пагубное влияние на общественное развитие в целом, так как в результате неуклонно уменьшается число представителей наиболее «ценного» расового типа - белокурого долихокефала («длинноголового»), которому грозит полное исчезновение. Один из многочисленных «законов» Ляпужа - «закон эпох» - гласит: «С доисторических времен кефалический указатель имеет тенденцию к постоянному и повсеместному росту» [7, 213]. С этим «законом», постулирующим исчезновение «лучших», прежде всего связан глубокий исторический пессимизм Ляпужа.

В другом «законе» он пытается установить универсальную связь между величиной головного указателя человека и его классовой принадлежностью [там же, 206—211]. Чем ниже головной указатель, тем выше социальный статус человека, и наоборот. Головной указатель в среднем ниже у горожан, чем у крестьян; у жителей равнин — чем у жителей горных местностей; у богатых — чем у бедных. Эти выводы Ляпуж стремился обосновать путем статистико-антропометрических обследований 20 тысяч французов.

⁴ Под головным указателем в антропологии понимается процентное отношение наибольшей ширины головы к ее наибольшей длине. Понятие было введено шведским анатомом А. Ретциусом в 40-х годах XIX в.

Люди с низким головным указателем («долихокефалы»), по Ляпужу, принадлежат к «европейской», или «арийской», расе; люди с высоким головным указателем («брахикефалы») - к «альпийской» расе. Первая изначально превосходит вторую, и это выражается в различном социальном положении людей.

Аналогичные тезисы встречаются у другого представителя антропо-социологической школы О. Аммана (1842—1916). Аммон провел ряд антропометрических обследований среди рекрутов и студентов. В своей книге «Общественный порядок и его естественные основания» (1895) он также стремился соединить принципы социального дарвинизма и расизма в анализе социальных институтов [9].

Аммон доказывает, что брахикефалы, обладающие в среднем более низким социальным статусом и живущие в деревне, - это потомки коренного населения древней Европы. Долихокефалы же — люди с более высоким статусом и живущие в городах - формировались из потомков германских завоевателей, селившихся в городах, и из наиболее активных («долихокефальных», «длинноголовых») жителей деревень. Высшие слои сформировали замкнутое сословие и не допускали снижения социального статуса своих потомков; горожане не мигрировали в деревню; поэтому социальная дифференциация выражает изначальную антропологическую дифференциацию. Тем не менее, число брахикефалов возрастало вследствие феодальных войн и низкой рождаемости в высших слоях.

Искусственность построений антропосоциологов выступает с особенной очевидностью тогда, когда выдающихся людей брахикефалов, своим существованием опровергающих «законы» антропосоциологии, они вынуждены зачислять в так называемые «ложные» брахикефалы [7, 212].

Миф о высоком белокуром долихокефале как высшем расово-антро-пологическом типе был впоследствии взят на вооружение идеологами немецкого национал-социализма. Однако по иронии судьбы значительная часть политической элиты в фашистской Германии состояла как раз из чернявых низкорослых брахикефалов.

Попытка синтеза расизма и социального дарвинизма содержится и в работах Людвига Волътмана (1871-1907). Литературная плодовитость сочеталась у Вольтмана с грубым примитивизмом и откровенным пародированием науки для обоснования мифа о превосходстве «германской» расы. Его концепции интересны как объект исследования и поучительны как пример рационализации изначального этнического и расового предрассудка.

Подобно антропосоциологам, Вольтман видел задачу социологии в том, чтобы «представить себе расу и общество в их закономерной связи и изучить расовый процесс как естественное основание «социального процесса» [10, 136]. Но в отличие от Ляпужа и Аммона, расизм которых был направлен на обоснование социально-классового неравенства, Воль-тман отрицал расовые основы социальной иерархии и считал себя сторонником социализма [11]. Его расизм был преимущественно националистическим и представлял собой наиболее развернутое раннее обоснование идеологии германского национал-социализма.

Отвергая прямолинейный характер социальной эволюции, Вольтман сравнивал ее с «многоветвистым деревом, на верхушке которого находятся даровитейшие расы с их самыми высокими культурами» [10, 165].

У Вольтмана можно найти набор типичных тезисов расово-антро-пологической школы: 1) о превосходстве европеоидной («кавказской») расы, а внутри нее — северно-европейской («германской»); 2) о неспособности «низших» рас к усвоению «настоящей» цивилизации (по Вольтману, более светлая кожа — вообще признак интеллектуального превосходства); 3) о пагубности расовых смешений [там же, 116—117, 205, 259]. Лозунг «Германия превыше всего» нашел у него замечательные «научные» доказательства. Главный вывод его «политической антропологии» заключается в том, что «германская раса призвана охватить земной шар своим господством, использовать сокровища природы и рабочей силы и включить пассивные расы как служебный член своего культурного развития» [там же, 307]. Вдохновляемый патриотическими чувствами, Вольтман даже старался доказать, будто все выдающиеся творения итальянской и французской культуры созданы «германской» расой, и на основе «генеалогических» изысканий утверждал «германское» происхождение таких людей, как Данте, Леонардо да Винчи, Тициан, Тассо, Монтень, Дидро, Руссо и др.

Известное влияние на концепции расово-антропологической школы оказал видный английский ученый Фрэнсис Галътон (1822-1911), двоюродный брат Ч. Дарвина. Но самого Гальтона вряд ли можно отнести к этой школе, так как он, строго говоря, не был социальным ученым или социальным философом. Гальтон внес значительный вклад в самые различные области научного знания: географию, физику, метеорологию, статистику, психологию, биометрику (т. е. применение математических методов в биологических исследованиях) и т. д. Важное место в его творчестве заняло изучение проблем индивидуальных различий между людьми и наследственной обусловленности таланта. Именно этим проблемам, остающимся актуальными и для современной науки, посвящена его известная книга «Наследственный гений» (1869) [12], получившая высокую оценку Ч. Дарвина.

В этой книге на основе статистического анализа родословных наиболее значительных представителей английских судебных органов и духовенства Гальтон пришел к выводу о наследственной обусловленности одаренности. Его данные, как и данные, полученные учеными впоследствии, в целом подтверждают, что талант бывает наследственным. К серьезным недостаткам этой работы исследователи, однако, относят, во-первых, выбор для оценки талантливости таких социальных групп, как судьи и духовенство (репутация или карьера которых зависят скорее от социальных факторов), во-вторых, субъективный характер выбора некоторых объектов изучения. «Репутация» вообще не может служить единственным критерием одаренности, как считал Гальтон: нередко, наоборот, она является следствием известной интеллектуальной и прочей ограниченности.

Из двух факторов индивидуальных различий: среды и наследственности - решающую роль Гальтон отводил последней. «Я вполне признаю важное значение воспитания и различных общественных влияний на развитие деятельных сил ума, так же как я признаю действие упражнения на развитие мышц руки кузнеца, - но никак не более», - писал он [там же, 15]. Решительно отрицая природное равенство между людьми, он вместе с тем отвергал положительное влияние на способности аристократического происхождения.