LIBERALI (Либерализм), страница 3

Таким образом, важнейший урок, извлеченный из европейского и, прежде всего, немецкого политического опыта, заключался в том, что для сохранения своих позиций в политической жизни России либерализм здесь должен быть более радикальным, чем классическая теория свободы. И это вовсе не был призыв к измене старому, доброму либерализму нового времени. Мы видим в концепции Милюкова попытку сохранить сущность либерализма, расширив его содержание и изменив форму. При этом краеугольный камень классического либерализма — индивидуальная и политическая свобода— ни в коем случае не исключался из программы отечественных свободомыслящих. Он признавался первым, необходимым, но недостаточным для существования либерализма в качестве значительного политического течения в сложных исторических реалиях начала XX века. Немецкий либерализм не сумел модифицироваться таким образом, а потому не сумел сыграть в политической жизни своей страны достаточно заметной роли. В период активной выработки своей политической физиономии российские либералы видели одну из главных задач в том, чтобы не повторить печальной участи своих германских идеологических собратьев. Выход ведущие идеологи дореволюционного периода П.Б. Струве и П.Н. Милюков видели в радикализации программы и тактики. Продискутированная на страницах «Освобождения» и нашедшая воплощение в так называемой Парижской конституции, т. е. проекте «Основных государственных законов Российской империи», принятой группой членов «Союза освобождения» в марте 1905 года, программа включала ряд основополагающих позиций классического либерализма — требование прав человека и народного представительства. Перечисление прав человека выполняло, в представлении идеологов российского либерализма, функцию, аналогичную французской «Декларации прав человека и гражданина». Такие декларации на рубеже XIX—XX веков уже не было принято включать в программы политических партий. Но специфика России — политический произвол — требовала зафиксировать на этом внимание.

Необходимость политического представительства была сформулирована уже в первой программной статье «От русских конституционалистов»: «Бессословное народное представительство, постоянно действующее и ежегодно созываемое верховное учреждение с правами высшего контроля, законодательства и утверждения бюджета». По вопросу о форме государственного устройства, структуре народного представительства не было ни единодушия, ни определенных официальных формулировок, хотя большинство либералов, конечно же, склонялось к признанию конституционной монархии как наиболее отвечающей историческим условиям развития российского народа. Разные точки зрения высказывались и по поводу внутреннего устройства законодательного органа. По мнению Милюкова, Россия могла бы перенять опыт Болгарии, с ее однопалатным народным собранием. Авторы парижской конституции детально разработали механизм функционирования двухпалатного парламента, позаимствовав многое из американской конституции.

Радикализм программных требований проявлялся, прежде всего, в идее бессословного народного представительства, во всеобщем избирательном праве и в признании «государственного социализма», т. е. активной социальной политики государства в интересах широких масс трудящихся.

В то время всеобщее избирательное право не стало нормой жизни «передовых» политических наций. По мнению либералов, в России альтернативы «четырехчленке» (всеобщее, равное, прямое избирательное право и тайное голосование) не было. Его необходимость они обосновали как раз специфическими условиями политического развития своей страны. В объяснительной записке к парижской конституции Струве писал: «При наличии крепкой революционной традиции в русской интеллигенции, при существовании крепко организованных социалистических партий, при давнем и глубоком культурном отчуждении народных масс от образованного общества, — всякое разрешение вопроса о народном представительстве, кроме всеобщего голосования, будет роковой политической ошибкой, за которой последует тяжелая расплата».

Разработав серьезную программу решения двух острейших социальных вопросов России — аграрного и рабочего, российские свободомыслящие тем самым извлекли урок из опыта своих немецких собратьев. Последних они резко критиковали за то, что они выступили против всякого вмешательства государства в отношения между рабочими и предпринимателями: «Быть может, жесткий урок научит Рихтера и его единомышленников, что разумное регулирование этих отношений со стороны парламента и правительства вовсе не нарушает основных требований либерализма; — наоборот, требуется ими, так как иначе индивидуальная свобода может явиться пустым словом» 1,89}-. Содержание аграрной и рабочей программы не приняли в данный период определенных очертаний, но сам факт убежденности в необходимости таких требований в программе либеральной партии очень показателен.

Особенно отчетливо радикализм либералов начала XX века, именно предреволюционного периода проявился в политическом поведении, в отношении к революции, к русско-японской войне и к российскому социалистическому движению. Нет сомнений в том, что отечественные либералы были эволюционистами, справедливо полагая, что любая революция проката колоссальными историческими издержками. В этом их убеждал, прежде всего, опыт Великой французской революции, но они были слишком умны и наблюдательны, чтобы абсолютизировать эволюцию как способ решения общественных проблем. Даже Б. Чичерин допускают при определенных исторических условиях неизбежность революции. В обстановке же революционного кризиса в России начала XX века, крайне недальновидной политики царской бюрократии не признавать необходимости радикальных изменений могли только очень недалекие «человеки в футлярах». В новейшей историографии справедливо утверждается, что российские либералы признавали политическую, но не социальную революцию, хотя до последнего старались использовать и надеялись на любой шанс предотвратить се. «Гражданский мир и самодержавие несовместимы в современной России»... «Активную, революционную тактику в современной стадии русской смуты я считаю единственно разумной для русских конституционалистов», — писал Струве. При этом он всегда оговаривал, что революцию нельзя понимать узко, т. е. сводить ее к использованию физического насилия: «С революцией умные, истинно государственные люди вообще не борются. Или иначе: единственный способ борьбы с революцией заключается в том, чтобы стать на ее почву и, признав се цели, стремиться изменить только ее методы».

С такой достаточно радикальной позицией связана и тактика, которую предложила часть либералов во время русско-японской войны. Далеко не все из них заняли патриотические позиции. П. Милюков считал крайне опасной поддержку военной авантюры самодержавия и выдвинул лозунг «Долой самодержавие?». Полемика между Милюковым и Струве на страницах «Освобождения» закончилась открытым признанием Струве несостоятельности своей первоначальной патриотической позиции.

Наконец, важнейшей отличительной особенностью утробного периода либеральных партий в России было в высшей степени лояльное отношение к рабочему движению и социалистическим организациям. Социализм в России рассматриваются как самое крутое и значительное политическое движение. «Социализм в России, — писал П. Милюков, — более чем где-либо еще, представляет интересы демократии в целом. Это делает его роль более важной, чем в странах с более и ранее развитой демократией». Российское рабочее движение, по мнению Струве, с 90-х годов прошлого века стало главной демократической силой и подготовило то широкое и всестороннее общественное движение, которым обозначилось в России начало XX века. Отсюда следовал чрезвычайно важный тактический вывод: конфронтация с такой крупной политической силой опасна и чревата политической смертью, что произошло с немецкими либералами. «Русскому либерализму не поздно еще занять правильную политическую позицию — не против социальной демократии, а рядом и в союзе с ней. Таковы уроки, даваемые нам всей новейшей историей великой соседней страны».

И это стремление к политическому союзу прежде всего с социал- демократией («Самая влиятельная русская революционная группа» (социал-демократия) и ее орган («Искра»), во главе которого стоят люди серьезно образованные, с солидными знаниями и недюжинными дарованиями»), не было благим пожеланием или теоретическим рассуждением. Попытки создать коалицию с социал-демократами предпринимались неоднократно. Большие надежды внушают позитивный с этой точки зрения опыт сотрудничества различных общественных сил в середине 90-х годов, получивший название «легального марксизма». И кое-что накануне событий 1905 года удалось сделать. В 1904 году в Париже либералам удалось созвать беспрецедентную в отечественной истории конференцию оппозиционных сил, в которой принимали участие представители различных либеральных организаций, эсеры, национальные социал-демократии (большевики и меньшевики отказались). Это был шаг к созданию своеобразного народного (фронта. Идея объединения всех оппозиционных сил в борьбе против самодержавия была заветной целью «Освобождения» и самого Струве. Не переоценивая значение Пражской конференции, все-таки следует признать, что нечто существенное в этом направлении удалось сделать. Политический же союз в полном объеме не удалюсь осуществить главным образом из-за непримиримой позиции социалистов. Либералы явно переоценили способность революционных партий к политическим компромиссам, к конструктивной демократической деятельности. «Возможно, что у нас образуется рабочая партия нового типа, средняя между английским рабочим либерализмом и доктринальной социал-демократией Германии».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Таким образом, российские либералы вели интенсивный поиск формулы либеральной партии в не совсем типичной европейской стране начала XX века. В процессе этого поиска либерализм стал менее академическим, более почвенным, чем это было во второй половине XIX века. Они своевременно поняли, что как в западных странах, так и в России время классического либерализма миновало. Принципиальными элементами созданной либералами модели политической демократии в России были радикальный либерализм, ориентированный на активную социальную политику государства и лояльный 110 отношению к организациям трудящихся. Стержнем российской демократии должен был стать союз «нового» либерализма и социалистических сил.

Однако, отойдя от ортодоксального вида, либерализм в России стал «новым» на более европейский, а не на русский манер. Его идеи были в большей мере теоретическим синтезом достижений мировой либеральной мысли, чем почвенным вариантом. В его поиске в этот, предшествующий событиям 1905—1907 гг., период либералы остановились посредине. С одной стороны, они оказались чересчур радикальными новыми в сравнении с классическим либерализмом — в оппозиционности самодержавию, в иллюзорных надеждах на конструктивный потенциал социалистического движения. И, видимо, проскочили первую почвенную отметку, к которой часть либералов вернулась после и под влиянием революционных событий 1905—1907 гг. С другой, их либерализм оказался недостаточно радикальным в части социальных программ. Причем дело здесь не столько в недостаточной решительности к осуществлению: в стремлении соединить элементы либерализма и социализма они, пожалуй, уловили всемирную прогрессивную, антитоталитарную тенденцию. Но они не пошли по этому пути до конца, не поняли неотложности и, особенно, приоритетности социальных проблем в России.

ЛИТЕРАТУРА.

1. Журавлев В.В. Политическая история России. - М: Юристъ, 1998 г.

2. Леонтович В.В. История либерализма в России (1762-1914) - М: 1995 г.

3. Макаренка В.П. Главные идеологии современности, Ростов-на-Дону: Феникс 2000 г.

4. Платонов С.Р. Лекции по русской истории. С-Пб, 1996 г.

5. Смагина С.М. (Ред.) Политические партии России в контексте её истории, Ростов-на-Дону: Феникс, 1998 г.

6. Сахоров А.Н. (Ред.) История России с начала XVIII до конца XIX века, - М, 1998 г.

7. Шелохаев В. Идеология и политическая организация Российского либерализма, Москва 1991 г.

18