109256 (Суеверия, оккультизм и магия в представлениях современного человека)

Суеверия, оккультизм и магия в представлениях современного человека

Кольцо змея

Белую лилию с розой,

С алою розой мы сочетаем.

Тайной пророческой грезой

Вечную метину мы обретаем.

Вещее слово скажите!

Жемчуг свой в чашу бросайте скорее!

Нашу голубку свяжите

Новыми кольцами древнего змея.

Владимир Соловьев, «Песня офитов»

ПОСЛЕДНИЕ КАТАРЫ погибли в пещере Сабарте уже в начале XIV века, когда французский король и папа вовсю жгли на кострах тамплиеров. Как мы вскоре увидим, новая совместная акция будет разыграна почти в точности по альбигойским нотам. Истоки явной катарской ереси и вероятной ереси тамплиерской затерялись в смутных веках, предшествовавших становлению христианства. Но уже в учениях гностиков (от греческого гносис — познание) и манихеев, смешавшихся на щедрой почве Александрии и Вавилона, где Запад и Восток переплелись подобно змеям на жезле Гермеса — посланца богов, они выбиваются на поверхность. Александрии с ее храмами всех религий, бесчисленными сектами и философскими школами суждено было уподобиться алхимическому горну, соединившему мистические устремления греков, иудеев и египтян в фантастический сплав, легко поддающийся ковке и способный отлиться в любую самую причудливую, форму. Когда же к гностическим и манихейским учениям добавилось первоначальное христианство, раскаленная масса напрочь разнесла огнеупорную кладку печи и устремилась наружу. Алхимический метод проб и ошибок, причем без видимого посредства «философского камня», привел к неожиданным последствиям. Вместо долгожданной универсальной религии, которую готовы были принять не только фараоны из эллинской династии Птолемеев, но и сменившие их цезари. Возникла гремучая смесь вселенской ереси.

Отголоски взрыва, потрясшего христианство, мы различим не только в квазинаучных построениях оккультизма, в учениях алхимиков, розенкрейцеров и обрядной символике позднейших

масонов. Все без исключения области мистики, будь то альбигойский ритуал, современное колдовское шоу или протонацистская мистика, несут на себе выжженное клеймо герметического тигля, в котором клокотал и бился неукротимый металл. Прежде чем взорвать хрупкие оболочки и растечься по извивам неведомых русел, это «яйцо философов» пять веков вызревало в Александрии — постоялом дворе ученых, мудрецов древнего мира. Гностики взлелеяли идею вечной, невидимой и неизвестной сущности. Изначально не способной к покою. Излучаясь и заполняя Вселенную, она творила реальности бытия, терявшие свое совершенство по мере удаления от гипотетического центра. Как и у прочих религиозных систем, у гностиков тоже была основная триада. Олицетворенная абстрактными понятиями материи, демиурга и искушения, она обнимала собой весь космос: человека, его историю и окружающий мир. Высшие истечения, суть составные части и носители свойств божества, назывались зонами. Распределенные на классы по символическим, пифагорейским, законам чисел, они, подобно цветным стеклышкам в зеркалах калейдоскопа, слагались в «плерому»—совершенный узор абсолюта, названного «полнотой разума». Весьма характерно при этом, что гностический демиург, или, согласно неоплатоникам, высшая сила, создавшая мир, считалась последней и наименее совершенной эманацией такой «полноты». Отсюда присущая миросоздателю полярность, равное сочетание света и тьмы, добра и зла, силы и слабости. Человеческая душа рисовалась поэтому в образе пленника, заключенного в узилище несовершенного сотканного из противоположных начал мира. Страдающие, обремененные материей души; освободить лишь искупитель - одна из высших ипостась божественного разума, мира и духа. Человечеству, как творению этого духа, было предначертано порвать оковы земного, вырваться из косного вещественного плена и вознестись к идеальной жизни. Он и деление людей в соответствии с преобладанием в них материального или духовного начала на классы, точнее — на касты, ибо границы мнились изначально не нарушались. Земным существам предназначалось сгинуть во мраке невежества, «психика предстояло возвыситься до постижения демиурга и лишь «пневматики» — люди духа — могли узреть божественный свет. Отсюда и трубадурская альба - песнь утреннего восхода и проснувшаяся сквозь времена лучезарная нить: «Золотой рассвет», «Восход», «Лучезарная заря» т. д. Мы не раз еще столкнемся» с этими символическими понятиями, как и с духовной дискриминацией по отношении низшим кастам — порождениям) тьмы. Извращенные толкователи, как известно, могут опорочить любую мысль. Само название «катар», что значит по-гречески - «чистый», подразумевало духовность, но подлинно чистимы, считались лишь «совершенно целиком отдавшие себя служению идеалу. Впоследствии «чистыми» назовут себя люди, крайне далекие от нравственного совершенства.

Набиравшему силу христианству пришлось вести ожесточенную борьбу с религиозным движением гностиков, готовых с одинаковым усердием молиться всем богам. К концу II столетия первоначальная яркость «плеромы» стала понемногу бледнеть, образовавшийся было вакуум мгновенно заполнился близкими к гностическим учениями неоплатонизма и манихейства. Таков был жар бушующего в александрийском горне огня, напряжение распаленной ищущей мысли.

Учение персидского невольника Мани, которого столь ревностно почитали потом альбигойцы, явно недооценено историками. Оно пленяло умы и сердца людей не столько своей экзотикой, сколько прячущейся за причудливыми извивами мысли идеей универсальной связности всех проявлений бытия. Манихейство наложило неизгладимый отпечаток на религиозные искания европейцев, на их мировоззрение. Жадно вбиравшая все новые и новые вероучения гностическая система, одновременно изощренно метафизичная и варварски пышная, должна была распасться в силу одной лишь сложности, как распадается, излучая свет, перегруженное нуклонами атомное ядро. Присоединив к иудео-вавилонским и египетским воззрениям на посмертное существование явно заимствованную из Индии идею вечного перерождения, александрийские герметисты заложили взрывчатку в эклектическое строение, возведённое усилиями гностиков — легендарного Симона Волхва и Меандра, Церита и апостола Милленарийского. Но выстроенный с восточной роскошью храм, тем не менее, уцелел и, когда после темного периода гностицизма в Александрии возникла новая секта Василида, украсился очередными пристройками. По сути дела это было уже не отдельное строение, а целый город, с обособленными, но тесно примыкавшими друг к другу кварталами. Не такой ли являлась и сама Александрия, собравшая пророков, мистиков и чудотворцев со всего света?

Василию творчески переосмыслил идею 365 эонов или циклов творения, называемых по-гречески «абраксакс». Цифровые значения букв, составляющих это магическое слово, столь полюбившееся средневековым чернокнижникам дают при их сложении 365. То же количество дней солнечного года получается при умножении цифровых значений букв в имени персидского бога Митры — Miethras, и в галльском названии солнца — Belenos, и в грозном имени Baal Древнего Вавилона. Арифметические упражнения василидиан, продолжавшиеся с большим или меньшим успехом на протяжении всей истории, вернули абстрактной идее верховного бога первоначальный астрономический, а точнее, солярный (солнечный) смысл, вновь уравняв утонченную теологию христианства с эзотерическими учениями язычества. Как и Симон Волхв — его крылатый образ запечатлен на старинных скульптурах и фресках,— Василид не гнушался колдовством и «цирковыми» эффектами, что ничуть не мешало ему развивать полярную доктрину гностиков. Вслед за древнеиранским пророком Заратуштрой он учил, что материю — средоточие зла — истребит очистительное пламя, а люди духа, достигнув совершенной зрелости, возвратятся к своему первобытному естеству и вознесутся в блаженные сферы «полноты разума». Отсюда и герметический принцип: «В огне обновляется природа». По иронии судьбы инквизиция впоследствии зажгла костры для очищения еретических душ, а не ради обновления материи.

От секты василидиан отпочковались офиты, назвавшие себя по имени змея, искусившего человеческую праматерь и даровавшего людям плод познания. Так был сделан существенный вклад в фундамент сатанинского храма. Дело офитов с успехом продолжили каиниты, провозгласившие Каина, убившего брата Авеля (символ слепой веры, по их воззрениям) первым гностиком, наказанным богом Яхве. Противники всяческого церковного закона — антитактиты — ополчились уже против любой религии, прославляющей бога-творца, а первые нудисты — адамиты, объявив брак «плодом греха» и, сбросив одежды, провозгласили свободу любви, так сказать «сексуальную революцию».

В Амстердаме есть гравюра XVII века на которой были изображены ухмыляющиеся национальные гвардейцы, разгоняющие алебардами толпы обнаженных фанатиков, заполнивших улицы голландской столицы.

Ничто, как мы видим, не проходит бесследно, любой спектакль промелькнувший на мировых подмостках, находит в грядущем новых режиссеров-постановщиков.

Масонские ложи, особенно те, что, возникли под влиянием Калиостро, беззастенчиво переняли церемонии гностиков-иезуитов, обставлявших свои обряды фантасмагорическими сценами, в которых участвовала женщина, загримированная под греческую богиню Цереру или египетскую Исиду. Она являлась из тьмы в звездном венце, с солнечным диском на темени и лунным серпом у ног.

На гностических инталиях, хранящихся во многих музеях мира можно видеть чуть ли не все позднейшие эмблемы алхимиков и «вольных каменщиков»; змею, кусающую собственный хвост: астральных богинь: скрещенные циркули и наугольник. Но вернемся к манихеям — предшественникам альбигойцев.

О подробностях жизни пророка Мани почти нет достоверных сведений, но легенда, как водится, с лихвой заполнила зияющие провалы. Он родился, по видимому, около 210 года н.э. в Ктесифоне, в сельце сектантов - «крестильников», примыкавших к гностическим общинам мандеев. Воспитанный в атмосфере мистики и фанатизма. Мани рано познакомился с экзотерическими учениями, принимал участие в таинствах Митры и даже какое-то время был христианским пресвитером. Черпая понемногу из различных источников, он выработал свою христианско-гностическую доктрину и под именем Параклеита начал проповедовать начал проповедовать новое учение при дворе персидского царя Спора, точнее Шапура Первого. Трудно сказать насколько успешна была миссионерская деятельность Мани. Известно лишь, что он обошел многие города и страны, добрался до границ Индии и Китая, где познакомился с даосами и буддийскими монахами. Скорее всего, именно в этот насыщенный активной деятельностью период он угодил в рабство, откуда его выкупила какая-то богатая вдова. Этот, возможно, вымышленный факт биографии так подействовал на воображение последователей, что они прозвали своего пророка «сыном вдовы». Вскоре так стали называться и сами секстанты. На какое-то время Мани совершенно исчез из их поля зрения и, удалившись в пещеру, питался одной травой. В конце царствования Шапура Первого он вновь возвратился, в Персию, где в марте 27' был распят по наущению местных магов. Впрочем, есть повод считать, что казнь прошла несколькими годами позднее при Ваграме Первом. Как ни было, но последний эпизод биографии принес мятежному проповеднику желанный ореол.

«Сыну вдовы» приписывают несколько религиозных трактатов, к сожалению уцелевших лишь в отрывках и пересказах недругов. Наибольшей популярностью у манихеев пользовались «Книга гигантов» и «Шахнуракано», в которых Мани изложил, причем весьма непоследовательно, свои космогонические представления. Так возникает вынужденное смешение частиц добра с беспросветным истечением адской бездны. Именно смешение, потому что свет по своей исконной природе никому не может причинить никакого вреда. Он способен лишь парализовать смрадное и губительное дыхание тьмы присутствием в стане врага. Вот почему, ограждая доброе и разрушая злое начало, светоносные элементы продолжают лететь во тьму. В многочисленных «Посланиях» Мани древнейшая зороастрийская концепция о борьбе Агурамазды и Анхра-Майнью обрастает ярко выраженной «александрийской» плотью. «Книга схолий» епископа Теодора вар Хони сообщает умозрительной космогонии манихеев необходимую конкретику. Область света, оказывается, обнимает пять основных средоточий василидианских эонов. Это «чертоги» — источники благоуханного воздуха, прохладного ветра, ясного света, живительного тепла и чистой воды. Им противостоят скопища полярных эонов бездны. Добро, таким образом, персонифицируется разумом, знанием, мыслью, рассудком и волей, зло — прямо противоположными качествами. На таких основах выстраивается причудливое, слепленное из произвольных фрагментов «откровение от вдовьего сына». В противоборстве основных сил некий первичный «Отец величия» порождает «Матерь мира», которая производит первого человека, а он в свою очередь — пятерых сыновей. Поглощенные истечениями бездны, плененные мраком невежества, первочеловек и его сыны продолжают вести войну с адскими силами. Семь раз — совершенное пифагорейское число — взывают они к Отцу, который исцеляет их разум от яда и посылает на помощь «Животворящий дух» с его пятью чадами. В очередной битве на стороне добра, таким образом, принимают участие уже две «команды», и она заканчивается освобождением первого человека, хотя сыновья его все еще остаются в плену. «Пятерка» духа между тем занимается активным миросозиданием. Поубивав сынов мрака — архонтов — и содрав с них кожу, они дали «Матери мира» материал для построения небес. «Простирай небо, яко кожу»,— поется в одном из псалмов. Вскоре усилиями духа на этом небе первобытных преданий запылало солнце, появились звезды и луна. Потом родились реальные стихии — воздух, вода и огонь.

Вспомним в этой связи египетскую богиню Нут, чье изогнутое аркой тело сделалось усыпанной звездами твердью. По сравнению с Ветхим заветом и александрийскими гностическими системами космогония Мани, конечно же, выглядела достаточно неуклюже, что, однако, не отпугнуло иных интеллектуалов, взращенных на учениях античных философов. Не станем поэтому особенно удивляться тому, что даже такой откровенно восточной ереси удалось столь широко распространиться на Западе, причем сразу же после победы

христианства над гностицизмом. Впрочем, едва ли здесь можно говорить о победе, по крайней мере, о полной. Рассеянный, но не сдавшийся противник ушел в подполье. На протяжении всей истории церкви гностические ереси давали знать о себе волнами народного гнева. При феодализме, когда во всех сферах духовной жизни господствовала религия, еретические учения сделались религиозной формой выражения непримиримых классовых противоречий. Нередко они становились идеологическим знаменем социальных движений, направленных против существующего строя, поддерживаемого церковью. Ереси получили распространение в крестьянской среде и некоторых городах, где охватили не только широкие слои бюргерства, но и часть дворянства.