95549 (Куба)

В августе 1958 года после многократных попыток свергнуть режим диктатора Батисты Фидель Кастро направил на запад страны две колонны под командованием К. Сьенфуэгоса и Че Гевары, которые в октябре достигли провинции Лас-Вильяс и соединились с местными повстанческими силами. В ноябре Повстанческая армия в Орьенте спустилась с гор и начала общее наступление, в ходе которого все 4 фронта повстанцев на востоке Кубы соединились. Деморализованная батистовская армия разваливалась.

Повсюду население с энтузиазмом присоединялось к повстанцам. К концу декабря почти вся провинция Орьенте оказалась в руках повстанческой армии, блокировавшей в Сантьяго 5-тысячный гарнизон правительственных войск. Гевара начал штурм Санта-Клары – центра провинции Лас-Вильяс. В ночь на 1 января 1959 г. Батиста бежал с Кубы в Доминиканскую Республику, а затем в Испанию. В Гаване была сформирована военная хунта. 1 января капитулировал гарнизон Сантьяго и повстанцы заняли город. В тот же день пала Санта-Клара. По призыву Ф. Кастро в Гаване началась всеобщая политическая забастовка, народ заполнил улицы. Хунта не продержалась и дня. В течение 1 и 2 января 1959 года вся страна оказалась под контролем Повстанческой армии и восставшего народа. Вечером 2 января передовые части Повстанческой армии во главе с Геварой достигли Гаваны. 8 января в Гавану вступили главные силы Повстанческой армии во главе с Фиделем Кастро, восторженно встреченные населением. Движущими силами победившей 1 января 1959 года революции были рабочий класс, крестьянство, студенчество, городские средние и мелкобуржуазные слои. Значительные круги местной, преимущественно средней, буржуазии поддержали борьбу против диктатуры, хотя активного участия в революции не принимали.
Режим Батисты пал, помимо всего, из-за его жестокости. Тысячи его противников были подвергнуты пыткам или убиты, или то и другое. Коррупция была до сих пор распространена, бедность оставалась бедностью. Поддержка Батисты организованным рабочим классом иссякла. Батиста потерял общественную опору, но он не стремился расположить к себе и местную элиту, контролировавшую большинство кубинских богатств. Его переворот в 1952 году не покончил с насилием, на что надеялись многие кубинцы, а, наоборот, ещё и увеличил его. Экономический спад в 1958 году вызвал всеобщее недовольство, в то время как сжимание экономической конкуренции и контроль Соединенных Штатов помогли слоям среднего класса и буржуазии благосклонно отнестись к самоуверенной националистической политике, обещанной Кастро. Режим Батисты пал также из-за своей незаконности. Он захватил власть накануне всеобщих выборов, выдвинувших других кандидатов, и сохранял своё правление путём репрессий. Кастро сделал не менее двадцати пяти разоблачений Батисты, опубликованных в прессе. В действительности диктатор недооценил своего самого решительного противника, освободив его после того, как Кастро отсидел около двух лет из пятнадцатилетнего приговора, и приуменьшал угрозу, созданную силами бунтовщиков, пока не было слишком поздно.
Итак, режим Батисты был уничтожен. Однако перед Кубой сразу возникло множество проблем. Имея высокоразвитое общество, Куба не могла провести требуемых структурных реформ, пока она находилась в ловушке одной сахарной культуры. Любая попытка изменения ситуации грозила недовольством со стороны США, военное или просто дипломатическое вмешательство которых определяло в прошлом курс кубинской политики. Таким образом, Кастро вступил в вакуум власти, образованный не только им. Он умело ухватился за возможности, предложенные соединением исторических условий, необычных для Кубы. Более того, своим успехом Кастро обязан в равной мере как талантливому использованию средств массовой информации, так и партизанской кампании.


Хотя некоторые формы разногласий между Кубой и США были неизбежны, с самого начала конфликт разгорелся из-за взаимной подозрительности и непонимания. Первоначальная симпатия к Революции среди широких кругов американцев постепенно уступила место тревоге при виде судов и казней приближённого к Батисте персонала, подвергнутого пыткам и казнённого вскоре после победы. Американские стандарты правосудия вряд ли могли бы применяться в стране, которая многие годы страдала от жестокой диктатуры. Закон о земельной реформе, военное и торговое соглашение, заключённое между Кубой и Советским Союзом, только усилили опасения администрации США, что Куба становится коммунистическим островом.

Следует также вспомнить, что из-за своей стратегической позиции и исторических связей с Соединенными Штатами Куба считалась многими поколениями американских политиков частью обороны южного фланга США и ценным ключом к контролю за карибскими флотильными проходами в Панамский канал и из него. Вскоре среди кубинцев возникли подозрения, что США помогают контрреволюционерам захватить власть. Администрация США под руководством Эйзенхауэра секретно дала указания ЦРУ сформировать полувоенные войска для акции против кубинского правительства.* Устный спор между двумя странами перерос в ряд мер и противодействий. Когда кубинское правительство национализировало у иностранных собственников заводы по очистке бензина после их отказа обрабатывать сырую нефть, купленную у Советского Союза, правительство США отменило кубинскую квоту на сахар. Кубинцы ответили захватом крупнейших американских компаний, действующих на острове. Со стороны США последовал запрет на торговлю с Кубой. Через некоторое время Куба национализировала не только все оставшиеся предприятия, но также крупные фирмы кубинских собственников.
Динамика развития американо-кубинского конфликта заставила революционное правительство ускорить процесс политической и экономической централизации. Кастро правильно рассуждал о том, что неясно вырисовывающаяся конфронтация с Соединёнными Штатами позволит быстро выполнить то, что в действительности являлось более долгосрочной стратегией.

Кризис поляризовал кубинское общество. Именно с этого времени начинается массовая эмиграция с Кубы. С середины 1960 года первая волна эмигрантов покинула Кубу для проживания в изгнании в Соединённых Штатах. Пока это, в большей степени, были выходцы из деловой и профессиональной элиты Кубы, их отъезд устранял потенциальный источник оппозиции новому режиму и ускорил, таким образом, процесс политической централизации.
Наконец, в апреле 1961 года долгожданные отряды интервентов, составленные из кубинских изгнанников, отплыли из Никарагуа вместе с эскортом американского военно-морского флота. Новый американский президент Джон Ф. Кеннеди одобрил план вторжения, разработанный ушедшей администрацией, но запретил использовать силы США в сражении. Высадка происходила в двух местах, одно из которых называется Плайя Хирон, находящееся в Заливе Свиней. Однако план вторжения потерпел неудачу, и интервенты были разбиты. Большую роль в этом сыграло то, что Фидель исследовал вдоль и поперёк эту местность, разрабатывая план осушения болот.

Ещё до середины 70-х годов из Кубы по разным причинам выехало, главным образом в США, более полумиллиона человек, в том числе примерно 0,3 млн. – из Гаваны. Причины отъезда были разные: неприятие революции, семейные обстоятельства, в том числе воссоединение с родственниками, многие из которых покинули Кубу ещё до революции. Среди покинувших страну были врачи, довольно много инженеров, преподавателей, квалифицированных рабочих. Центром скопления враждебной Ф. Кастро кубинской эмиграции в США стал курортный город Майами во Флориде. Сейчас общее количество проживающих на юге Флориды кубинн_и во Флориде. Сейчас общее количество проживающих на юге Флориды куби_нули Кубу ещё до революции. Среди покинувших страну были врачи, довольно много ибными группами, проживающими в Соединённых Штатах. Это самосознание кубинцев США. Каждая диаспора тайно, или же открыто считает себя уникальной, а также той, против которой направлены все действия той среды, в которой она находится. И в этом кубино-американское население южной Флориды – не исключение. Однако, так же, как и евреи, армяне и русские до них, кубинцы Майами стремились рассматривать себя как sui generis. Для изгнанника главное – память, и, прежде всего, память о ранах. Однако то, что может явиться необходимым для группового выживания внутри данной общности, её окружению, которое не разделяет ни воспоминаний, ни ран, непременно покажется болезненным клановым самопоглощением. Именно этот момент присутствует в отношениях кубинской общины на юге Флориды с некубинским населением Майами, и, в более широком смысле, с общественным мнением США в целом.

Необходимо помнить, что первые кубинские изгнанники, которые прибыли после победы Кубинской Революции по-настоящему верили, что вернутся домой через несколько месяцев. В этой вере их укрепляли Соединённые Штаты, особенно при администрации Кеннеди. Во время спонсированного Соединёнными Штатами вторжения на Кубу специальных отрядов, составленных из выходцев с Кубы и натренированных ЦРУ (операция, закончившаяся так плачевно в Заливе Свиней), общественность кубинского Майами верила, что Соединённые Штаты обязались свергнуть режим Кастро. И, несмотря на неудачи, большинству кубинских выходцев хотелось верить, что, по словам предпринимателя Панчо Бланко, «неважно сколько раз они нас подводили, всё равно Соединённые Штаты были нашим лидером».

После окончания кубинского ракетного кризиса (рассматриваемого в Майами как ещё одно предательство), Соединённые Штаты воздержались от обещания кубинской общине военной поддержки. Но они молчаливо продолжали одобрять то меньшинство внутри этой общины, которое всё ещё мечтало о военных действиях, направленных на то, чтобы свергнуть Кастро. Соединённые Штаты в значительной мере закрыли глаза на попытки некоторых террористических групп, располагавшихся в южной Флориде, начать атаку Кубы, поскольку каждая администрация, от Кеннеди до Клинтона, за единственным исключением Джимми Картера, приходила в кабинет, перенимая американскую враждебность режиму Кастро и надежду Америки на его возможное исчезновение. Разные администрации уделяли больше или меньше значения кубинской «проблеме» по очевидным причинам. С точки зрения Вашингтона американо-кубинские отношения в большой степени были аспектом американо-советских отношений. Параллельно с тем, как вспыхивала и затухала холодная война, изменялась и интенсивность спонсирования Кубой партизанских движений в Центральной и Южной Америке, а также интенсивность разворачивания Соединёнными Штатами своей кампании против Кубы.
Однако следует отметить, что в основном американское отношение к режиму Кастро совпадало с настроениями внутри кубинской общины в Майами. Доказательство этого – постоянное торговое эмбарго, которое изначально установил президент Кеннеди и которое до сих пор остаётся в силе. Каковы бы ни были начальные цели эмбарго, фактом является то, что советские субсидии вскоре выявили бесполезность этого положения как практического инструмента для свержения режима в Гаване. На протяжении последних 30 лет его действительное значение было скорее символическим – как видимая пропаганда враждебности к режиму Кастро и всему, на чём он был основан. Но всё же доминирующим взглядом на проблему было то, что эмбарго может быть снято только тогда, когда на Кубе будет установлена демократия – что, по сути дела, означало, когда падёт Кастро.
Проблема заключалась в том, что, в то время как для администрации в Вашингтоне проблема Кубы носила в большой степени стратегический характер, то в умах членов кубинской общины беженцев она занимала центральное место. И это привело к постоянному чувству противоречивости и взаимного непонимания в отношениях между кубинскими беженцами в Майами и Вашингтоном. Если бы администрация настояла на том, что она обязуется «восстановить демократию» на Кубе, то американские кубинцы рассматривали бы это обязательство как нечто, что вернёт их домой, так как с точки зрения этих людей такое «восстановление» было затруднено не только существованием режима Кастро, но и тем, что они сами до сих пор не вернулись на остров.

Что же отличает ситуацию с кубинскими беженцами от остальных подобных ситуаций? Это, пожалуй, факт географической близости. У русских, покинувших Санкт-Петербург и Москву, не было возможности отдохнуть, пока они не добрались до Берлина или Парижа; евреи разъехались по всему миру, от Испании до Харбина; то же самое можно сказать и про армян, которые после бегства из Анатолии расселились немного немало в Калифорнии. Кубинцев же забросило на небольшое расстояние от дома, тем не менее, разрыв с прошлым был тотальным. С 1959 по 1979 гг. почти ни одному кубинцу не было разрешено вернуться на Кубу, даже с простым визитом. В то же самое время, всё происходило так, как если бы то, что кубинцы оставались в Майами, означало психологически оставаться в состоянии готовности вернуться домой, как только это станет возможным.
Кубинские беженцы многое привнесли в культуру и жизнь Майами, и это не единственный случай, когда пришлая группа населения трансформирует атмосферу американского города. Но, в отличие, скажем, от ирландцев в Бостоне или евреев в Нью-Йорке, кубинцы никогда не смогут почувствовать себя дома, будучи в Майами, несмотря на то, что они изменили его.
Сплочённость кубинской общины в США всегда сопротивлялась условиям, которые исторически всегда разрушали сплочённость прочих диаспор. Разумеется, многие кубинцы заключают межнациональные браки с не кубинцами, и, в то время как высшие эшелоны профессиональных и деловых учреждений по-прежнему остаются состоящими в подавляющем большинстве из англо-саксонцев, то прибывающие отряды докторов, юристов, брокеров и предпринимателей в большой степени состоят из лиц, имеющих кубинское происхождение.

Число кубинцев во Флориде постоянно увеличивается. Администрации обычно не ограничивали их приток в страну, так как кубинцы имели статус беженцев и связанные с этим особые права. Однако, столкнувшись в 1994 году с более чем сорока тысячами кубинцами, направляющимися на лодках во Флориду, администрация Клинтона нарушила закон и обычай и отказала беженцам высадиться, вместо того, чтобы направить их на американскую базу в заливе Гуантанамо (Куба) вместе с беженцами с Гаити. Это решение ошеломило кубинцев в Майами. Без всякого предупреждения их особый статус был аннулирован. С их родственниками, вместо того, чтобы рассматривать их как беженцев, спасающихся от тирании Кастро, обращались, как с беженцами, которые стоят у «ворот» Америки и шумно требуют чего-то особенного. Здесь чувствовалось возрастающее нежелание принимать нелегальных мигрантов.