74225 (Революция и Гражданская война в русской литературе: И.Э. Бабель и М.А. Шолохов), страница 2

Новелла «Смерть Долгушова» погружает нас в страшные подробности боя и окружения красных. «Пропадаем, — воскликнул я, охваченный гибельным восторгом...» Долгушов «сидел, прислонившись к дереву. Сапоги его торчали врозь. Не спуская с меня глаз, он бережно отвернул рубаху. Живот у него был вырван, кишки ползли на колени, и удары сердца были видны...» Долгушов просил его убить. Лютов не смог, а его друг Афонька Вида, страдая, спустил курок, крикнув Лютову: «Уйди... убью! Жалеете вы, очкастые, нашего брата, как кошка мышку!» Позже и эскадронный скажет одинокому в этой среде, даже в чем-то отверженному из-за неспособности убивать Лютову: «Я тебя всего вижу... Ты без врагов жить норовишь... Ты к этому все ладишь — без врагов...»

Писательский взгляд Бабеля на революцию изнутри закончился для него трагически — «Конармия» была объявлена отходом от советской действительности (не показана роль партии, слишком резко изображена революция), он сам обвинен в участии в троцкистской организации, шпионаже в пользу французской разведки и расстрелян.

М. А. ШОЛОХОВ

(1905—1984)

«Поднятая целина». В 1927 г. состоялся XV съезд партии, принявший решение о коллективизации. Написанная по «горячим следам» событий, первая книга романа «Поднятая целина» была опубликована в 1932 г. и восторженно принята советской номенклатурой и инициаторами колхозного движения.

Сюжет романа переносит нас на Дон, на хутор Гремячий Лог, куда одновременно приезжают участники и идеологи будущего конфликта: один, Половцев, ночью, как волк, потому что он белогвардеец, другой, бывший путиловский рабочий и красный моряк Давыдов, — днем, открыто. Половцев хочет втянуть казаков в Союз борьбы за освобождение Дона, Давыдов как двадцатипятитысячник должен собрать всех в колхоз, поприжав покрепче кулака. После приезда вожаков стремительно разворачивается сюжетное действие с его основными «узлами»: первым собранием бедняков, принявшим решение раскулачить «богатеньких», сценой раскулачивания Гаева, Лашнинова и прочих, раздачей имущества беднякам, вторым собранием гремяченцев по созданию колхоза, драматическим «бабьим бунтом», сценой пахоты, когда Давыдов сумел организовать социалистическое соревнование бригад. Массовые сцены — художественная особенность нового, советского романа социалистического реализма. Что хотел сказать художник таким построением сюжета? «Течет» народная масса, выявляя свое, заинтересованное отношение к новым идеям, стало быть, народ — хозяин и творец истории. Так ли это?

Половцев сразу взял в оборот местного агронома и крепкого хозяина Якова Лукича Островнова. «Страшно мне на такое дело идтить... не невольте сразу, господин есаул», — признается Островнов в ответ на предложение Половцева перейти на его сторону, потому что он хлебороб и все его интересы вокруг земли.

Давыдов сразу начал подзадоривать бедняков: «Кулак гноит хлеб в земле». И жалобные голоса незамедлительно откликнулись: добро богатых отдать в колхоз. И уже раздался призыв: «Кулаков громить идите!»

«Не желай дома ближнего твоего: не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла, ничего, что у ближнего твоего» (Библия, «Исход», гл. XX). Нарушение этого закона человеком обнаруживает в нем зависть, толкающую и на преступление.

Раскулачивание начинает самый вроде бы безобидный и робкий дед Щукарь: «Не терпится». Люди еще живут в доме середняка Титка Бородина, а Нагульнов уже планирует: «Дом этот под правление колхоза». У Фрола Рваного командует Демка Ушаков: «Уничтожаем тебя как кулацкий класс». Давыдов обвиняет Раз-метнова в слабости и мягкотелости при конфискации имущества у многодетного Гаева: «Они нас жалели? — вот его аргумент. — Враги плакали от слез наших детей?» И имущество отобрали, и детей поделили на «наших» и «не наших». Нагульнов, не «остывший» от военных баталий, словно клятву дает: «Да я... тысячи станови зараз дедов, детишков, баб... Я их из пулемета всех порежу». Давыдов вторит ему: «Выслать... на Соловки... Работать будут — кормить будем».

Философ Иван Ильин в книге «Путь духовного обновления» пишет о неприкосновенности частной собственности, в которой проявляются «естественные, инстинктивные, духовные» свойства человека, а значит, ее надо «принять, признать, оградить». Ильин считает, что иногда человек сводит свои потребности в частной собственности к минимуму либо из-за лени и беспечности, либо ради высшего духовного сосредоточения (индийские йоги, христианские аскеты), но чаще частновладельцем движут иные мотивы: «он не только «поливает потом» свою землю и дорабатывается до утомления, до боли, до ран на теле; он творчески заботится о своем деле, вчувствуется в него воображением, изобретается, вдохновляется, напрягается волею, радуется, огорчается, болеет сердцем».

Действительно, называя землю «матушкой», пахарь не только любит ее, но тоскует без нее; садовник не просто «копается в саду», но творчески чует жизнь своих цветов и деревьев»; человек, строя дом, «устраивает себе лично интимный угол на земле, свой священны! очаг». А вместе они «как бы продолжают дел Божьего миротворения», и их хозяйственны труд имеет, по Ильину, религиозный смысл. «Погромщик и поджигатель страшны не столько убытками, сколько неутомимой завистью и дикой ненавистью к чужому достижению и совершенству, презрением к чужому творчеству...»

Но Ильин знал также, что частная собственность может разбудить в человеке, «богатеющего не в Бога» (в делание добра, милосердия, самоограничения с целью освобождения времени для духовной, внутренней работы), болезненную страсть стяжательства, алчности, вседозволенности в отношении к природным богатствам и другим людям, зависть, тщеславие.

И поэтому, утверждая, что только духовно воспитанный человек может сделать свою частную собственность источником цветущего социального благосостояния и судьбы каждого из нас, ибо духовно развитый человек не допустит, чтобы чужие дети голодали, а сосед спивался от крайней нужды — он умеет любить и совершенствовать свои земные дела по Богу.

Такое отступление от романа нам понадобилось с одной целью — понять происшедшее в Гремячем Логу с позиций духовных, непреложных для освобождения человека от звериных инстинктов, ведущих к междоусобицам и драмам. Вернемся к роману «Поднятая целина», повествующему о создании колхоза. Все заинтересованы, равнодушных не было. Мужик в лисьем треухе предложил собрать бедняков в один колхоз, середняков в другой, а лодырей — на выселки. Николай Люшня убежден: «колхоз — дело добровольное, хочешь иди, хочешь — со стороны гляди», то есть он за свободу выбора. Доводы Кондрата Майданникова, середняка, привлекают, но не убеждают. Он верно назвал причины незащищенности единоличного хозяйства — и засуха, и проливные дожди, и неурожай, и свалившаяся вдруг на работника хворость, и смерть хозяина. Он серьезен и обстоятелен, этот человек, который, трепеща, принимал у своей коровы маленького, дрожащего бычка, растил, как ребенка, а теперь, голосуя за колхоз, отдавал свою «худобу» в чужие руки, возможно, ленивые и равнодушные. Правда Кондрата трогает нас, ибо его трудовые мозоли, любовь к родному наделу, животине свидетельствуют о глубокой укорененности в жизни и понятном каждому страхе за будущее. Предпосылки трагедии уже обозначены в итогах собрания. «Ты нас не силуй», — прозвучал голос одного из многих. «Таких, как ты, всех угробим», — пообещал коммунист Давыдов, выполнявший задание партии.

Жизнь в Гремячем Логу встала как «норовистый конь перед препятствием»: кто-то сводил на общий баз свою скотину, кто-то убивал коров и телушек, объедаясь до болезни мясом, кто-то приходил на конюшню покормить своего коня. Брожение усилилось, когда стало известно, что соседи из другого колхоза претендуют на часть семенного фонда. Мужики готовы были развязать новую гражданскую войну: «Ярские приехали забирать семфонд!», а в ответ: «Вас в Соловки надо сажать, собаки на сене!», «Наел мурло, разуйте его, бабы!» — кричали своему же односельчанину Разметнову. «Ключи давай! Распущай колхоз!» Страшные по свирепости и жестокости сцены! К счастью, Давыдов смог на время приостановить конфликт: поверили бабы, что бессребреник Давыдов о будущем счастье Федоток печется.

В драматических коллизиях романа раскрываются характеры интересные, самобытные, описанные ярко, пластично, с мягким юмором. Не может читатель не сочувствовать Давыдову с его широтой души и внутренней правдивостью, ставшему, однако, носителем командно-административной системы и заложником ее. Не может не горевать над неустроенностью жизни, несогретостью Нагульнова, верящего в мировую революцию и готового за нее жизнь отдать.

Значение романа «Поднятая целина» бесспорно: и в мало-мальски правдивом изображении деревни 30-х гг. на фоне парадной советской литературы, и в том, что Шолохов, по существу, открыл своим романом «деревенскую прозу» нового века. Наиболее ярко в нашей литературе она будет представлена произведениями Ф. Абрамова, В. Распутина, В. Тендрякова, В. Шукшина, В. Белова.