73965 (Малахитовая шкатулка П.П. Бажова), страница 2

Сам Бажов допускал просторечные элементы в сказы, но такие, которые не создавали бы впечатления языковых уродств: видать (видно), малость, даровщина, своротить (повернуть) в сторону, цельный (целый), бросовый, ладный, хворый, обробеть, зазорно, вдосталь и подобные.

Разговорные слова в сказах широкоупотребительны, на почти во всех них разговорность выражается не корнем (корень – стилистически нейтральный, литературный), а словообразовательными элементами, главным образом суффиксами: весточка, головушка, запасец, низенько, ноженька, одежонка, шубейка и под.

Колорит «народной речи прошлого» создавался Бажовым употреблением, с одной стороны, историзмов: барин, волость, кабак, лакей, нарочный, оброк, приказчик, с другой стороны – архаизмов: бранный (военный), нарядить (назначить), оказать (проявить, обнаружить), склад (слог), урок (работа) и под.

Иностранные слова, как правило, не допускались в сказы совершенно. Исключение составляют слова, обозначающие горные породы: агат, аметист, алмаз, аквамарин, александрит, топаз, яшма. На среди названий камней есть и русские слова: змеевик, королёк, орлец и др.

Профессиональная лексика привлекалась Бажовым в значительной степени. Её наличие и в сказах подчёркивает первенство русских мастеров в горно-заводской промышленности: фасочки снять, закройки, поддёрново золото, валовой булат, огранка, гранильный, старатель, камнерез.

Образом и источником, художественного мастерства было для Бажова устное народное творчество. Бажов не раз говорил о себе как о писателе, «работающем в фольклоре». «Сказы Бажова не фольклор, – писал В. Перцов, – но нельзя ни понять их, ни оценить по-настоящему вне связи с фольклором, подобно тому, как нельзя оценить и понять исторический роман, не соотнося его с историей… Сказы Бажова относятся к уральскому фольклору примерно так же, как исторический роман к историческим фактам» .⁴

В письме к писателю М.Х. Кочневу он писал: «Если хотите, так в «Путешествии Афанасия Никитина за три моря» уже отчётливо можно найти эти элементы». Это действительно так. Народно-поэтический колорит ярок, например, ещё в «Слове о полку Игореве», а сказки Пушкина, стихи Лермонтова и песни Кольцова, поэма Некрасова, сказы Лескова представляют собой чудесное сочетание литературного языка с народно-поэтическими сюжетами и художественно-избирательными средствами. «Просто этот вопрос – заключил Бажов, – у нас не изучен, а прикоснись к нему и сразу видно, что здесь и речи не может быть о зачине в нашем столетии. Другое дело окраска».⁵

Народная основа сказов требовала постоянного внимания к умеренному использованию художественных народных средств. Объясняя роль слова именно в сказе», Бажов писал, что «всё здесь сводится к тому, чтобы не выйти пределы лексического запаса, которым пользуются люди, от лиц которых ведётся сказ» ⁶.

Обилие народно-поэтических слов в сказах не снижает литературного повествования: дума горькая, запечалиться, люб, молвить, не минучей, пол узорчатый, притуматься, пташки пают – радуют, родимый, сине небушко, скорёхонько и другие.

5. Малахитовая шкатулка, как магический предмет сказов Бажова

Малахит, который в Европе XIX века называли «русским камнем», – основной символический камень сказов Бажова. Мастер Евлах в «Железковых покрышках» так отзывается о нем: «…наш родной камень, в коем радость земли собрана». Малахит традиционно рассматривается как камень, который возвращает душевное равновесие, отводит зло и оберегает хозяина от злого рока, изгоняет хандру и меланхолию. Как символ жизни и роста, малахит часто выступал в качестве «детского оберега», так как «кусочек малахита, прикрепленный к детской колыбели, отгоняет злых духов» ⁷. Но одновременно он – камень смерти. Виной всему зеленый цвет малахита, который символизировал не только юность, надежду и веселье, но ассоциировался также с несчастьем, печалью и скорбью. Так, негативная символика зеленого цвета проявляет себя в выражении «зеленая тоска». В сказах о Хозяйке малахит символически воплощается в трех предметах: зала малахитовая в царском дворце, камни для которой были вырублены Степаном; малахитовая шкатулка, подаренная жене Степана Настасье, а на деле предназначенная для земной дочери Малахитницы – Танюшки, и, наконец, каменный цветок, создаваемый мастером Данилой. Малахитовая зала петербургского дворца – символ магической власти камня в суетном, тщеславном и корыстном земном мире. Малахитовая палата во дворце, где Танюшка уходит в гору, становится символом каменной силы Медной горы Хозяйки в человеческом мире. Итак, малахитовая глыба, которою можно украсить царские палаты и из которой можно вырубить столбы малахитовые для церкви, как это делает Степан, символизирует в сказах Бажова магию природного камня, приспособленного для земных людских нужд, что в принципе не нравится Хозяйке. Поэтому она всячески стремится продемонстрировать свою власть даже над этим, уже отработанным и, следовательно, очеловеченным камнем. Малахит, отданный во дворец, заставляет дрожать от страха его обитателей при виде растворившейся в стене Танюшки – новой хозяйки Медной горы. Малахит, отданный на украшение главной церкви в Санкт-Петербурге, приводит к исчезновению богатств Гумешковского рудника и его последующему затоплению. При этом рассказчик объясняет это тем, что Хозяйка «огневалась» за столбы, которые «в церкву поставили».

Малахитовая шкатулка – материальный символ «каменной силы» малахита. Это символ красоты, которая дается одному человеку, да и то тесно связанному с тайной силой… Вообще же шкатулка – классический женский символ, «символ сюрприза, загадочного, пугающего и манящего» ⁸. В истории с малахитовой шкатулкой Хозяйка выступает соблазнительницей мужчин и соперницей земных женщин. С этой точки зрения становится понятно, почему она отказывает в помощи женатым мужчинам. И Степан, и Данила общаются с ней до брака. Однако уровень постижения героями «каменной силы» Хозяйки различен. Степан добывает малахитовые глыбы, о дальнейшей судьбе которых он не задумывается. Не С этой точки зрения становится понятно, почему она отказывает в помощи женатым мужчинам. И Степан, и Данила общаются с ней до брака. Однако уровень постижения героями «каменной силы» Хозяйки различен. Степан добывает малахитовые глыбы, о дальнейшей судьбе которых он не задумывается. Не понимает он, и тайны малахитовой шкатулки-завещания понимает он и тайны малахитовой шкатулки-завещания

Шкатулка становится символом тайны, связавшей навечно Степана и Хозяйку, символом совершившегося между ними тайного брака. Она, безусловно, предназначена не для земной невесты Степана Настасьи, которая «простой человек, обыкновенный», а для «чудесного ребенка» Танюшки, классического образца «подменыша» – плода горного духа и смертного человека. Поэтому закономерно, что только одна Танюшка может оценить магию чудесного подарка Хозяйки. Так что «если на Настасью малахитовые украшения… веют холодом, то дочери от них тепло.

6. Образ повествователя – рассказчика дедушки Слышко

Исследователи неоднократно указывали на системность отношений текстов в корпусе сказов П.П. Бажова. Образ рассказчика и характер повествования играют важную роль в формировании единства «сказового мира». В сущности, рассказчик – дед Слышко – выступает в роли единственно-компетентного знатока описываемого мира. Фрагментарность хода повествования определяется положением рассказчика – «наверху и в центре» описываемого мира в буквальном смысле это караулка на Думной горе, откуда на большую часть локальных «привязок» рассказчик может «указывать рукой». Автор формирует безусловное доверие к рассказчику и к тому миру, который он созидает, – включая элементы фантастики. Причем, по словам Д.В. Жердева, «для самого рассказчика «мир сказов» не есть его порождение, но поле коллективного опыта, поле знания сказового социума, содержащее систему архетипов, смыслов, ценностей, эстетических и моральных норм, требований и табу, представлений, сюжетов и навыков этого мира. Слышко же выполняет при этом мире функцию транслятора – медиатора, репрезентирующего этот мир и включающего его в систему отношений мира реципиентов» ⁹.

В сказах 40‑х годов образ рассказчика изменяется. П.П. Бажов отмечал: «В сущности, Хмелинин старым Гумешевским рудником ограничивался, все остальное идет не от его имени» ¹⁰. По словам М.А. Батина, новый рассказчик – «типичный представитель старшего поколения советского рабочего класса, с чертами, присущими только советским людям» ¹¹.

При выявлении связи между прошлым, настоящим и будущим особую значимость приобретает мотив памяти. Так, в сказе «Шелковая горка» рассказчик, критикуя авторов книг по истории Невьянского завода, замечает, что не сами Демидовы сделали себе славу, а замечательные мастера, оказавшиеся незаслуженно забытыми. Целью повествования становится рассказ о «тех людях, кои самих Демидовых столь высоко подняли, что их стало видно на сотни годов» ¹². В настоящем, когда «старинная работа в полную силу оценена» ¹³, наградой талантливым предкам становятся память и признательность благодарных потомков. Таким образом, выявляется роль рассказчика: как и другие заводские старики, он служит поддержанию связи времен, напоминает о значимости механизма памяти. Через категорию исторической памяти, через механизм воспоминания (повествования) о давно прошедшем, талантливые мастера обретают вторую – подлинную, по мысли рассказчика, – жизнь в настоящем времени. Как отмечала Л.И. Скорино, именно заводские старики выполняют важную социокультурную функцию: они являются хранителями мировоззренческого и социального опыта. По словам исследовательницы, «приисковые старые рабочие служат великому делу – связи времен» ¹⁴.

7. Хозяйка медной горы

Хозяйка Медной горы – владелица земных богатств, демоническое создание; в любом контакте с ней содержится потенциальная опасность: «Хозяйка эта – Малахитница-то – любит над человеком мудровать» ¹⁵; «Худому с ней встретиться – горе, и доброму – радости мало» ¹⁶. В то же время очевидна женская природа Хозяйки, этим объясняется поведение мужчин: «Парень испужался, конечно, а виду не оказывает. Крепится. Хоть она и тайна сила, а все ж таки девка. Ну, а он парень – ему, значит, и стыдно перед девкой оробеть» ¹⁷.

Малахитница ищет себе жениха, поэтому часто заманивает в свои владения молодых мастеров и испытывает их. В сказе «Травяная западенка», основанном на пародировании кладоискательских тайн, подчеркивается, что Хозяйка Медной горы «женатым не пособляет» ¹⁸. В своих поисках жениха Хозяйка использует различные мотивы, в том числе и жажду познания человеком тайны прекрасного. Малахитница испытывает мастеров – Степана, Андрюху Соленого, Данилу – на смелость («Мне как раз такого и надо, который никого не боится» ¹⁹; «Видно, Хозяйка горы смелость мою пытает. Это, говорят, у ней первое дело» ²⁰, некорыстливость («…не обзарился ты на мои богатства…» [I, 56], верность («…не променял свою Настеньку на каменну девку…» ²¹. Самым трудным испытанием оказывается испытание памятью: «Все будет устроено, и от приказчика тебя вызволю, и жить безбедно будешь со своей молодой женой, только вот тебе мой сказ – обо мне, чур, потом не вспоминай. Это третье мое тебе испытание будет» ²². Степан не может забыть слез «каменной девки», как не может изменить слову, данному Настеньке. Он «принимает смерть» с этими слезами, оказавшимися «редкостным камнем», – медным изумрудом – на Красногорском руднике, где встретил Малахитницу в первый раз.

Последствия контакта с Хозяйкой Медной горы проявляются в дальнейшем в жизни и смерти мастеров. Степан находит «малахитовую глыбу во сто пуд», поскольку «он все нутро горы вызнал и сама Хозяйка ему пособляла» ²³. Данилу все называют «горным мастером. Против него никто не мог сделать» ²⁴.

Печать «потусторонности» лежит на детях мастеров – Танюшке и Митюньке. Танюшка «на заводских девчонок будто и вовсе не походит» . Степан сравнивает зеленые глазки дочери с малахитом, черные волосы – с землей и зовет девочку Памяткой. Только ей впору украшения из малахитовой шкатулки, подаренной Хозяйкой Медной горы Настасье. Она, неласковая даже к членам своей семьи, «льнет» к малознакомой страннице; та называет ее «доченькой да дитятком», ни разу не поминая «крещеное имечко». Настасья же на вопрос, кем ей приходится Танюшка, отвечает: «Дочерью люди зовут» . Ненароком, будто бы случайно Настасья определяет истинную – сверхъестественную, инфернальную – сущность Танюшки. Все выявленные маркеры «инаковости» позволяют предположить, что Танюшка – дочь Степана и Хозяйки. Вероятно, Малахитница подменила ребенка, что проговаривается и самой Настасьей: «Красота-то красота, да не наша. Ровно бы кто мне подменил девчонку»