Но в VIII в., когда царство Чжоу разрослось благодаря завоеваниям, правителям становилось все труднее поддерживать порядок в обширной стране. Знать быстро богатела и отказывалась повиноваться, народ сопротивлялся введению налогов. В конце концов после смут и мятежей царство Чжоу стало распадаться и превратилось в несколько княжеств, нередко враждовавших между собой.

Это было неспокойное время; старинные песни полны жалоб на неурядицы и междоусобицы. Соперничество феодальных князей, жестокость и произвол, рост преступности, грозные стихийные бедствия—таковы были черты эпохи. Законы древности снова оказались пустым звуком.

В сердца многих людей начали закрадываться сомнения относительно их спасительности и ценности. Так, в «Великой оде о засухе» царь в горести вопрошает:

Чем провинился наш народ?
Послало Небо смуты нам и смерть.
И год за годом снова голод шлет.
Всем духом я моленья возносил,
Жертв не жалея. Яшма и нефрит
Истощены в казне. Иль голос мой
Неслышен стал и Небом я забыт?''

В этих вопросах слышится затаенное недоверие к культу и ритуалам, которые не принесли ожидаемого спасения. В песнях и одах все чаще повторяются упреки правителям и чиновникам, жалобы на человеческую несправедливость. Это уже нечто новое: берется под сомнение священный уклад нации, возникает скептическое отношение к совершенству мировой системы. А ведь вера в это совершенство—основа магизма.

Но мы видим и нечто большее. Не только цари и церемонии теряют свой ореол,—колеблется доверие к самому Небу.

Велик ты, Неба вышний свод!
Но ты немилостив и шлешь
И смерть и глад на наш народ.
Везде в стране чинишь грабеж!
Ты, Небо в высях, сеешь страх,
В жестоком гневе мысли нет:
Пусть те, кто злое совершил,
За зло свое несут ответ.
Но кто ни в чем не виноват
За что они в пучине бед?(12)

И этот вопрос китайского Иова не просто одиночный голос. «Небо оставило нас без опоры», «Небо лишь беды нам шлет с высоты», «Небо не обладает искренностью», «Нельзя уповать на волю Неба», «Вышнее Небо несправедливо»—так говорят скептики и редко какая литература древности сохранила столь много свидетельств религиозного отчаяния и маловерия (13).

Заколебались опоры, казалось бы прочные, как сама Вселенная. Что произошло с народом? Каких еще жертв требуют предки? «Или они вовсе не люди» и в жертвах не нуждаются? В чем правда для человека, в чем его обязанности? Как привести народ в мирную гавань порядка и спокойствия? В конце концов в этих поисках побеждает исконное тяготение к прошлому. Не были ли люди счастливы во времена древних царей, во времена великого Вэнь Вана? Вот у кого нужно искать ответ на тревожные вопросы! Пусть Небу нельзя доверитьс — будем взирать на великих царей, воплотивших в себе идеал!

Вышнего Неба деянья неведомы нам.
Воле Небес не присущи ни запах, ни звук!
Примешь Вэнь Вана себе в образец и закон—
Стран мириады с доверьем сплотятся вокруг (14).

Религиозные заповеди—нечто туманное и неуловимое. Отечественные предания, напротив, вполне конкретны.

Ясны законы царя Просвещенного,
Вечно да будут блистать!
С времени первого жертвоприношенья доныне
Дали они совершенство стране,
Счастье для Чжоу(15).

С надеждой обращаются мыслящие люди Китая к наследию седой старины. Древний этикет, древние установления, древние обряды и обычаи становятся предметом скрупулезного изучения.

В стране появляется множество наставников и «ученых», которые, странству из княжества в княжество, поучают народ, Дают советы правителям. Каждый на свой лад они истолковывают традицию, предлагают свои рецепты для спасени страны. Они стремятся найти руководящие принципы прежде всего в земной человеческой мудрости, а не в небесных откровениях. Ведь недаром в Китае, предваряя Софокла, говорили о том, что «нет никого сильнее человека».

Поэтому главной целью «ученых» было воспитание Жэнь, т.е. свойств истинно человеческих.

Эти китайские софисты стали подлинными основателями мировоззрения Поднебесной империи. И хотя их выступление было связано с политическим кризисом Китая, оно имело и более глубокие и общие причины. Именно в это время во многих странах возникли новые умственные движения и пробудились новые духовные силы.

Как бы ни был оторван Китай от остального мира, как бы ни отгораживалс от него в гордом самодовольстве, но и его не миновала судьба прочих великих цивилизаций. То таинственное веяние, которое пронеслось над человечеством и всколыхнуло его до самых недр, оказалось сильнее всех преград. Ветер перемен, миновав пустыни и горы, неотвратимо вторгся в замкнутый круг китаизма.

Литература:

1. Сыма Цячь. Исторические записки, 61-63 (русск. пер. «Избранное», с. 57). У Чжуан-цзы приводятся выдержки из «Дао дэ цзина». Сыма Цянь не скрывает сомнительности своих сведений о Лао-цзы. Большинство исследователей полагает, что автор «Дао дэ цзина» жил позже Конфуция, около 400 г. (см.: Л. Васильев. Культы, религии, традиции в Китае. М., 1970, с. 222), а некоторые относят его ко времени после Чжуан-цэы, т. е. к III в. (см.: В. Рубин. Идеология и культура древнего Китая. М.. 1970. с. 119).

2. Лао-цзы. Э. В. Уоттс, (см.: A. W. Walls, The Way of Zen).

3. А. Уэйли (A. Wiiley. The Way and his Power. 1934, p. 86). См. также: Мах Kaltenmark. Lao Tscu et le taoisme. Bourgcs, 1965.

4. Coловьев. Китай и Европа. Собр. соч.. т. VI, с. 118.

5. Юань Кэ. Мифы древнего Китая. М.. 1965, с. 35: Р. Grimol (ed.). Larusse World Mythology. London. 1965. p. 274.

6. Л. Васильев. Культы, религии, традиции в Китае, с. 80).

7. Фань Вень-лань. Древняя история Китая. М., 1958, с. 159.

8. Ши цзии. Изд. А. Штукина и Н. Федоренко. М., 1957. Ill, 2, 10. / Ши цзин. II, 6. 7. /Ши цзин. II. 6. 6./ Ши цзин. III , 3. 1./Ши цзин. 111,  3,  4./Ши цзин, II, 4. 10./ Ши цзин, III. 3, 3; III, 3, 1.

9. Янюн-го. История древнекитайской идеологии. М., 1947; Э. Яншина. Богоборческие мотивы в древнекитайской мифологии. «Краткие сообщения Ин-та народов Азии», 1963, №61.