71528 (Культ к Афинам у образованных народов)

Культ к Афинам у образованных народов

Афины, община свободных граждан, весьма ограниченная в пространственном отношении и ничтожная по государственной силе, оказали на мировую жизнь огромное влияние. Выразилось это не в форме великих исторических деяний и международных отношений, а равно и не в непрерывном ряде тех политических и социальных явлений, какие произвел Рим. Наоборот, отразившиеся на всем человечестве творческие силы Афин принадлежали к идейной области, не ограниченной временем. Законы мышления, всестороннее познание мира, науки, язык, литература и искусство, учение о нравственности, способствовавшие облагорожению человечества, — таковы бессмертные деяния Афин.

Отношение человечества к городу Паллады — а ведь в смысле лишь метрополии эллинского язычества и являлся он источником красоты и мудрости, по каковой причине по преданию к нему почтительно относились даже невежественные Средние века, — это почтительное отношение выработалось в единственный в своем Роде культ, идеальный по природе. Культ этот предполагал сознание непреходящей ценности аттической образованности. Можно Даже сказать, единственно тот, кто приобщался к мудрости, оказывался способным уразуметь гений Афин; только умственная аристократия питала почтение к Афинам. Правда, даже варвары могли удивляться властвовавшим над миром мощи и величию Рима, но какое же значение мог иметь для Алариха или Аттилы город Платона и Фидия?

Когда Афины достигли вершины гражданственной своей жизни, Перикл назвал их школой всей Греции. Исократ определяет значение Афин такими словами: они мудростью и красноречием превзошли прочие народы; их ученики сделались наставниками для других народов; коренным свойством греков вообще является ум, и их делает эллинами не столько общность происхождения, сколько афинское образование.

Истинно творческая эпоха Афин обнимала лишь короткий срок времени, но и его оказалось достаточно для создания такой необозримой полноты непреходящих образцовых творений культуры, какой во многих отношениях не могла достигнуть ни единая из последующих эпох.

Вслед за великими освободительными подвигами при Марафоне и Саламине расцвет Эллады в Афинах достиг чудного развития. В аттических литературе и искусстве вылилась вся сумма умственной мощи Греции. Мыслители, поэты, художники этой республики принимаются за воплощение высочайших духовных задач в области фантазии и познания и либо сами разрешают их в совершенных художественных формах, либо неразрешимые вековечные задачи завещают человечеству.

Совершеннейшая красота, чистая идеальность и общечеловечность произведений афинского гения были причиной того, что этот город еще в древности выбился из узконациональных рамок и стал средоточием умственного мира, а равно и образовательным центром для чужестранцев, которые в Афинах все одинаково чувствовали себя словно на родине.

Вполне справедливо замечание Вильгельма фон Гумбольдта, что мы привыкли видеть греков в чудном свете идеалистического преображения. Впрочем, замашка эта повелась не только со времен Винкельманна, Вольфа, Кораиса, Кановы и Шаллера; в таком же преображенном виде рисовались Афины людям и эпох отдаленных. Любовь к блестящим, воспетым в песнях Афинам — этому столпу Греции — охватила весь эллинский образованный мир со времени еще Александра Великого

Когда же достославный город на веки утратил политическое могущество, он, как истая драгоценность древности, оказался под охраной благороднейших чувствований и потребностей человечества. Когда самое богатое гражданство Афин захудало, иноземные государи стали почитать за славу доброжелательствовать и благодетельствовать этой республике и принимали за особенную честь, если их избирали там в сановники. Чудные постройки Афин приумножались благодаря иноземным государям, начиная с Антигона и Деметрия. Птолемей Филаделъф воздвиг превосходную гимназию неподалеку от Тесеева храма. Пергамский царь Аттал I разукрасил акрополь знаменитыми приношениями, Эвмен соорудил галерею, возбуждавшую удивление; а Ан-тиох Эпифан 360 лет спустя после тирана Пизистрата принялся за продолжение сооружения храма Зевсу Олимпийскому. Целый ряд восторженных поклонников Афин насчитывается и среди властителей Рима с той самой поры, как в эпоху Сципионов греческая литературная и художественная образованность проникла в тибрскую столицу.

После продолжительной осады и сильных утеснений Афины, находившиеся в союзе с Митридатом, были завоеваны Суллой 1 марта 86 г. То был черный день в истории города, и с него пошли все дальнейшие для города бедствия. Страшный победитель в первом порыве гнева собирался даже разрушить город; уступив, однако же, мольбам благородных людей, Сулла сознал, что древняя слава Афин обеспечивает им право на почтение и от современников. Плутарх влагает в великого римлянина мышление эллина, когда рассказывает, будто Сулла решил простить «многих ради немногих, живых ради мертвых». Но и впоследствии

Сулла в числе своих величайших удач почитал именно то, что пощадил Афины.

С другой стороны, тот же Сулла цветущую Аттику превратил в пустыню, приказал разрушить и снести долой длинные стены, плотины, укрепления, корабельные верфи и величественный Пи-рейский арсенал, и с той уже поры знаменитый афинский порт пал до совершенного ничтожества. Разрушение части Фемисток-ловой стены, которая охватывала город, словно кольцом, а одновременно с этим, конечно, и укреплений акрополя, превратило Афины в открытый пункт, не способный к сопротивлению. Город обезлюдел, обеднел, его морское могущество и политическая жизнь угасли так же, как жизнь и во всей вообще Элладе. Единственно блеск идеалов, которые словно светлыми лучами пронизывали страны всех трех частей света, долгое еще время покоился на Афинах: они очаровывали даже римлян, которые сами же внесли в город разрушение.

Еще в эпоху Суллы жил в Афинах и прожил целых двадцать лет богач Помпоний Аттик, признанный за благодетеля афинского народа. Уже в 51 г. Аппий Клавдий Пулъхер с помощью награбленных в Сицилии богатств приступил к сооружению роскошных Пропилеев при храме Деметры в Элевсисе, и даже Цицерон мечтал о том, как было бы лестно и ему, в подражание этому величественному деянию, возвести какое-нибудь сооружение в Афинах.

Из бурных гражданских римских войн против нарождавшегося единовластия город Афины-Паллады вышел целым и невредимым, хотя его граждане обделены были политическим чутьем и вечно высказывались за партии, которые впоследствии оказывались побежденными. Так, афиняне примкнули не к Цезарю, а к Помпею, который в Афинах водил знакомство с философами и принес общине в дар 50 талантов для общественных сооружений. Победитель при Фарсале простил, однако же, афинян; он уважал эту страну, как усыпальницу великих умерших героев, но осведомился у афинских послов, долго ли еще их, виновных с собственном современном падении, будет выводить из бед слава, добытая предками/

Цезарь предоставил городу значительные средства для возведения Пропилеев в честь Афины-Архегетис, а за десять еще лет перед тем чужестранец-филэллин, царь Ариобарзан II, филопатор Каппадокийский, восстановил Одеум Перикла, сожженный во время борьбы с Суллой Вскоре после этого богатый сириец Андроник из Кирра на площади близ агоры соорудил красивую мраморную постройку с солнечными часами; существует она поныне и известна под названием «башни ветров».

Когда пал Цезарь, опьяненные свободою афиняне приняли у себя Брута с ликованиями и воздвигли ему и Кассию бронзовые статуи рядом с прославившимися убийством тиранов Гармодием и Аристтитоном. Когда впоследствии Брут и Кассий нашли кончину при Филиппи, Афины опять подпали мести победителей. Но Антоний, который после названной битвы вступил в Грецию со своим войском, помиловал город. Афины, впрочем, потопили гнев победителя в потоках лести, а красоты города, образованность и ласкательства опьянили победителя вконец. Здесь-то Антоний и превратился в грека. Дважды наезжал он опять в Афины, сначала с Октавией, а затем с Клеопатрой; афинянам он подарил Эгину и другие острова. Раболепный народ обвенчал этого фантазера, достойного предтечу Нерона, словно возродившегося бога Диониса, с богиней — покровительницей города Афиной-Полиас, а в Акрополе воздвиг статуи новым божествам, ему и Клеопатре. Не удивительно, что Антоний был очарован этим городом, точно сиреной. Когда после разгрома при Акциуме он бежал в Египет и отправил к Октавиану послов, то умолял победителя, если ему не разрешат остаться на жительстве в Нильской долине, дозволить поселиться хоть в Афинах, чтобы покончить там жизнь частным человеком.

Равным образом и Октавиан пощадил этот город, хотя тот и провинился почетом, оказанным убийцам Цезаря. Поначалу, впрочем, Октавиан отнесся к Афинам холодно, отнял у них Эрет-рию и Эгину и запретил плодившую злоупотребления продажу городом гражданских прав, что некогда порицал еще Демосфен. Тем не менее он позволил посвятить себя в элевсинские таинства и продолжал постройку новой агоры. Его друг Агриппа возвел театр в Керамике и украсил Афины еще другими сооружениями. Афиняне на левой стороне входа в Пропилеи воздвигли Октавиану конную статую, огромный, безобразный фундамент которой с посвятительной ему надписью сохранился поныне. Августу и Риму посвятили они также и круглый храм к востоку от Парфенона, близ большого жертвенника Афины-Полиас; от него по сей еще час сохранились развалины архитрава Преклонению перед Афинами подпал даже иудейский царь Ирод, который в качестве филэллина или, вернее, поклонника Рима удостоил город подарками и, вероятно, кое-какими сооружениями.

При новом управлении, которое Август даровал Греции, Афины остались по-прежнему вольным союзным Риму городом с самостоятельными городскими установлениями. Но город постепенно падал все ниже, наравне с прочими греческими городами, тогда как новые поселения, заводимые римлянами, процветали, как, например, торговый город Коринф, колония Цезаря, служивший местопребыванием римского проконсула в Элладе или в провинции Ахее, или как, например, Патра и Никополь — колонии Августа. Вся Греция находилась уже в упадке ко времени Стра-бона. Хотя Афины продолжали пользоваться славой превосходнейшего музея древностей и школой эллинской науки, тем не менее, еще Овидий и Гораций называют Афины пустым городом, от которого сохранилось одно имя. Это замечание, допуская даже, что оно преувеличено, указывает на чуждую истории тишину, в какую начинали впадать Афины

Так как торговля города пала, военное значение сгибло и сам город ограничен небольшой областью, то значение за Афинами удерживали лишь их прежняя слава и школы; благодаря этому, как и во времена Цицерона и Марка Антония, Брута, Горация и Виргилия, Афины продолжали оставаться целью паломничества для образованного мира. Если народившаяся империя и оказалась бессильной вполне прекратить в Греции фискальные хищения, тем не менее, система тех разбоев, какие пускались в ход Верресом и Пизоном, отныне прекратилась. Все почти императоры вплоть до прекращения династии Антонинов относились к Афинам с почтением, и лишь немногие осмеливались посягать на художественные сокровища города.

Зато Калигула и Нерон безо всякого уже стыда опустошали Грецию. Первый приказал доставить в Рим из Теспии знаменитого Праксителева Эроса, и единственно чудо спасло от подобной же участи Фидиева Олимпийского Зевса и Поликлетову Геру. Нерон, который распорядился из одних Дельф вывести до 500 бронзовых статуй, едва ли вполне пощадил Афины, но для города оказалось истым счастьем, что он, не постеснявшийся даже и матереубийством, не побывал там из страха перед мстительными Эвменидами.

После Нерона прекратился вывоз из Афин художественных произведений в Рим; по крайней мере, точные сведения об этом отсутствуют Но несмотря на не прекращавшиеся со времен Муммия разграбления, Греция настолько изобиловала художественными сокровищами, что, по замечанию Плиния, на одном Родосе было до 3000 статуй; не меньшее число их находилось в Афинах, Олимпии и Дельфах.

Хищничество проконсулов в эпоху римской республики, а потом и некоторых цезарей могло лишать афинян статуй богов, но несравненно труднее оказалось для христианства, которое развивалось одновременно с монархией, лишить афинян самой веры в древних олимпийских богов. Едва ли появление в Афинах какого-либо иного смертного, воплощавшего в себе мировую идею, было столь удивительно, как посещение этого города апостолом Павлом. Тут против великой системы мышления и яркой культуры античного мира выступила в неприметной личности апостола вся будущность человечества. В летописях христианского подвижничества едва ли найдется более отважное деяние, чем проповедничество Павла в Афинах, этой твердыне язычества, в то время еще увенчанной ослепительным сиянием искусства и литературы.

Апостольский вестник, поклонник Иисуса, вознегодовал, узрев изображение языческих богов в виде образцовых творений греческого искусства, переполнявших город, а равно блистательные храмы, к мраморным колоннадам коих притекали процессии жрецов и народа. Он призывал языческий город к поклонению Христу, но сознавал, что Афины всеми помыслами чуждаются евангельского благовестия. Любознательные стоики и эпикурейцы посмеивались над чужестранцем из Тарса, который проповедовал о пришествии Мессии, о воскресении из мертвых и о Страшном суде и остроумно указывал на эпиграфическую надпись на известном жертвеннике, гласившую о неведомом грекам божестве. Из скудных сведений, сообщаемых нам апостольской историей, мы можем лишь догадываться, что именно восторженный проповедник вещал афинским философам: он утверждал, что чудный греческий мир неключимо обречен на смерть, ибо слишком узок и бездушен, опираясь на преимущества национальной исключительности, на рабство и на горделивое презрение к варварам; поэтому грекам не возвыситься до высшего идеала человечества и его Творца, перед лицом которого нет ни греков, ни евреев, ни варваров, ни скифов, ни рабов, ни вольных людей, ибо все объединены в единое тело, проникнутое единым духом». Да и кто мог бы в те времена провидеть, что по прошествии ряда веков именно новая религия, которую провозвещал апостол Павел афинянам, окажется единственным палладиумом, которому эллины будут обязаны сохранением в неприкосновенности своей народности, литературы и языка?