70802 (Пространство как фрагмент языковой картины мира и его отражение в художественном тексте)

Пространство как фрагмент языковой картины мира и его отражение в художественном тексте

Проблема постижения человеком действительности, осмысления человеком пространства давно привлекает внимание отечественных и зарубежных лингвистов.

Пространственный опыт — основа всякого знания человека о мире, ибо взаимодействие человека и мира всегда протекает в системе некоторых пространственных координат, точкой отсчета которой является человек. Пространство является самой большой по своим масштабам, самой важной для восприятия мира и всей жизнедеятельности человека категорией. Пространство дано человеку как целостность, это то, что вмещает человека, то, что он видит простирающимся перед ним; пространство — это среда всего сущего, окружение, в котором все происходит и случается, некая заполненная объектами и людьми «пустота». Пространство можно не только увидеть, но и представить, причем любая абстракция (например, геометрическое пространство) имеет под собой чувственную основу. Как видим, проблема описания пространства тесно смыкается с проблемой его восприятия: «Пространство — то, что является общим всем переживаниям, возникающим благодаря органам чувств» (Краткая философская энциклопедия).

Как же преломляются эти философские рассуждения в лингвистике? Зарубежные лингвисты говорят о том, что важной чертой естественного языка является локализм — тенденция на первоначальном этапе существования человеческой речи выражать в терминах места и пространства любые отношения (Н. Blok), а также о том, что мы концептуализируем нашу деятельность в терминах вместилищ, постоянно воспринимая наши тела и как вместилища, и как вещи, находящиеся во вместилищах (Дж. Лакофф).

В отечественном языкознании проблема «пространство и язык» связывается с проблемой субъективного восприятия действительности, с познавательной деятельностью человека и с тем, как особенности этой деятельности отражаются в структуре языка (А. В. Кравченко); вводится понятие пространственного ориентира, «локуса», т.е. пространства или предмета, относительно которого определяется местонахождение предмета (действия, признака) и характер их взаимоотношений (статический, динамический) (М. В. Всеволодова, Е. Ю. Владимирский); на конкретном материале показывается, что язык интересует пространство обжитое (Е. С. Яковлева).

Современный лингвист Е.С. Кубрякова дает определение концептуальной структуре, соответствующей образу пространства в сознании человека и обозначаемой в русском языке термином «пространство», выделяя следующие его черты:

а) обобщенное представление о целостном образовании между небом и землей,

б) которое наблюдаемо, видимо и осязаемо,

в) частью которого ощущает себя сам человек и внутри которого он относительно свободно перемещается или же перемещает подчиненные ему объекты;

г) это расстилающаяся во все стороны протяженность, сквозь которую скользит его взгляд (пространство) и которая доступна ему при панорамном охвате в виде поля зрения при ее обозрении и разглядывании.

Но пространство, данное человеку целиком, никогда не мыслится как единое целое. На первый план выдвигается некоторый фрагмент, по отношению к которому человек ориентирует или локализует себя (не случайно в древнегреческом и латинском языках нет слова «пространство», а есть только «locus» — «место»).

Таким образом, пространство для человека состоит из пространственных ориентиров (М.В. Всеволодова, Е. Ю. Владимирский), или моделей пространства (С. Ю. Неклюдов, Ю. М. Лотман), которые являются вместилищем физических объектов, духовных и ментальных сущностей. Доказано, что пространство конституируется из вещей (В. Н. Топоров), добавим, что пространство собирается из мест, в которых потенциально может находиться вещь. Установлено также, что процесс восприятия и обработки зрительной информации связан с функционированием двух модулей зрительной перцепции: один обеспечивает восприятие предметов, другой — восприятие мест (А.Н. Леонтьев L. Vaina). Предмет и место — два вида реальности, данных человеку в ощущениях, и на них строится все здание концептуальной картины мира, представленной в языке как знаковой системе.

Последние годы развития лингвистической теории знаменуются широким признанием связи функционирования языка с особенностью получения знания, т.е. с когнитивной деятельностью субъекта (А. Вежбицкая, Дж. Лакофф, Г.В. Колшанский, Т. В. Цивьян, Е. С. Кубрякова и др.).

Исследования, в которых интерпретируются пространственные отношения, учитывают фактор наблюдателя (А.Н. Кравченко, Е.С. Яковлева).

Изучение того, как предмет и место отражаются в сознании и преломляются в языке, все более активно проводится на основе художественных текстов (Ю.М. Лотман, В. Н. Топоров, Л.О. Чернейко, Ю. Н. Земская и др.) - в рамках текстологии, анализа художественного текста особенно, все более оформляется топика — исследование образов и мотивов (тем), встречающихся в художественной литературе, в русле этого сделана попытка представить систему пейзажных образов в русской поэзии на основе вычленения «ландшафтных предметов» (наименований объектов флоры и фауны) (М.Н. Эпштейн), рассмотрены возможные «точки зрения» в структуре прозаического текста и соотношение их с композицией произведения (Б.А. Успенский), определены «универсальные смыслы» поэтического текста (И.Я. Чернухина), «поэтика пространственных сужений и расширений» разрабатывается на основе отдельных стихотворений (М.Л. Гаспаров).

Последняя показывает, что от того, насколько гармонично «разработано» в тексте пространственное видение, стихотворение будет восприниматься читателем как талантливое или «обычное», причем восприятие пройдет на бессознательном уровне и осознается только после лингвосемиотического анализа текста. К примеру, М.Л. Гаспаров замечает следующее построение известного фетовского стихотворения «Шепот, робкое дыханье...». Первая строфа: шепот, дыханье (т.е. что-то слышимое рядом) соловей, ручей (т.е. что-то слышимое и видимое с некоторого отдаления); следовательно, пространство расширяется. Вторая строфа: свет, тени (т.е. что-то внешнее) — милое лицо (т.е. взгляд переводится с дальнего на ближнее); следовательно, пространство сужается. Третья строфа — сначала постепенное сужение пространства, затем в последней строчке (И заря, заря!) — внезапное расширение, и на пределе широты стихотворение заканчивается. Вычленив таким образом смысловые парадигмы пространства каждой строфы, найдя их ассоциативное значение, сопоставив их друг с другом, можно вывести «пространственную формулу» стихотворения и понять причину его несомненной гениальности в гармоничной последовательности взгляда лирического героя (и читателя вслед за ним).

Иногда подобный анализ пространственного видения на основе вычленения смысловых парадигм «пространства» помогает осмыслить целостность не только отдельного стихотворения, но и какого-либо литературного направления или авторского сборника (см. статью о поэзии акмеизма в третьей главе этой монографии и приложение).

В статьях Ю.М. Лотмана о семиотике художественного пространства звучит мысль о твердой приуроченности героя произведения к определенному месту. По отношению к герою эти «места» являются функциональными полями, попадание в которые равнозначно включению в конфликтную ситуацию. Лотман пользуется термином locus, заимствованным у С.Ю. Неклюдова. Развернувшееся в последние годы изучение индивидуального пространства писателей позволяет оперировать этим термином шире и в связи с этим пользоваться русским написанием. Причем под локусом может пониматься любое включенное в художественный текст автором намеренно или подсознательно пространство, имеющее границы, т.е. находящееся между точкой и бесконечностью.

Представляется перспективным исследование локусов художественной литературы в следующих направлениях.

1. Локусы национальные и интеркультурные. Во всей художественной литературе одного народа можно выделить устойчивые локусы, которые, выходя за рамки индивидуального авторского сознания и принадлежа сознанию всего народа, характеризуют его целостное восприятие мира. Воссоздав «вертикальные» связи во множестве художественных текстов, можно обрисовать «устойчивое ядро» той или иной национальной литературы в целом. Так, общечеловеческий локус дом в русской литературе предстает как дворянская усадьба, изба, квартира, коммуналка, барак и т.п.

2. Локусы цивилизации и локусы природы (город, дом — море, река, степь и пр.). С этой точки зрения интересно проследить функционирование в художественных текстах «смешанных» локусов — дорога, сад, а также такие «виды» локусов, как: статичные и динамичные (в терминологии Ю. М. Лотмана — точечные и линеарные), горизонтальные и вертикальные, замкнутые и открытые.

Локусы реальные (исторические, наблюдаемые в действительности) и виртуальные (воображаемые, мыслимые, фантастические), а также использование писателем одного и того же локуса как реального и фантастического одновременно (например, «нехорошая квартира» в «Мастере и Маргарите» М. Булгакова).

1. Зависимость использования какого-либо набора локусов от рода, жанра, направления или течения (например, локус ОРЕНБУРГ в оренбургской литературе в XIX веке используется только в прозе, оренбургская же поэзия предпочитает урал, яик, рифей, степь, берег).

2. Локусы интертекстуальные внутри национальной литературы (т.е. присущие многим художественным тестам, например, город, дом, дорога) и индивидуальные, формирующие идиолект писателя (например, КОТЛОВАН А. Платонова, ЛАЗ В. Маканина, остров крым В. Аксенова и др.).

3. Локус как концепт, формирующийся из «подлокусов» и представленный в художественном произведении в виде текстовой тематической группы или лексико-семантического поля (например, локус ДОМ может формироваться из: пол, потолок, порог, окно, степа, лампа и пр., несущих собственный смысл в контексте произведения.

4. Включение локуса в оппозиции (дом — антидом, дом — бездомье, дом — сад, столица — провинция, город — деревня и т.п.).

5. Соотнесенность: «локус — персонаж». Ю.М. Лотман говорит о героях «пути» («замкнутого локуса») и героях «степи» (открытого пространства). К первым можно отнести Пьера Безухова, Левина, Веничку Ерофеева (как героя «Москвы — Петушков»), ко вторым — деда Ерошку, Хаджи-Мурата, лирических героев поэзии символизма и т.п.

Кроме этого, существует и другая сторона вопроса обширного и неисчерпаемого: пространство умозрительное, ментальное. В этом случае и точка может оказаться локусом: Я (сознание, индивидуум) как пространственная, физическая точка предстает в художественном тексте как внутренний мир.

В заключение напомним известный в психологии эксперимент, основанный на представлении человеком ограниченного пространства (локуса). Испытуемым предлагают нарисовать дом. Слово-стимул ДОМ рождает в сознании респондентов и на бумаге три возможных рисунка-ассоциации: деревенскую избушку, сказочный замок и типовую многоэтажку. Далее психолог в зависимости от картинки делает вывод об эмоционально-мыслительной норме испытуемых излишней погруженности в мечты или о крайней форме прагматизма, приземленное™. Лингвист же скажет, анализируя эти рисунки, о возможной интерпретации действительности человеком, интерпретации, зависящей от множества факторов: эмоционального состояния, интеллектуальных возможностей, возраста, настроения человека и многих других. Интересно, что большинство рисующих выбирает избушку, даже если всю жизнь жили в городе. По-видимому, здесь играет роль «коллективное бессознательное» и архаические структуры сознания, где такой главный для человека пространственный локус, как дом, отложился в виде устойчивой ассоциации и удерживается в ментальных структурах независимо от окружающей в данный момент действительности.

Проблема пространства в культуре и краеведении

Современный этап развития общества характеризуется неудовлетворенностью прежней образовательной системой, созданной в соответствии с потребностями научно-технической цивилизации, стремлением «преобразовать эту систему, подчинив ее интересам гуманитарно ориентированной культуры», превратить школу из инструмента «образования» и «обучения» в институт культуры (М.С. Каган).

Проблемы «человека культуры», «культурного человека данной культуры», культуры как «второй природы», «диалога культур» и т.п. заставили вновь обратиться к историко-культурным, культурологическим, философским концепциям О. Шпенглера, А. Тойнби, К. Леви-Стросса, М. М. Бахтина, Ю.М. Лотмана, М. К. Мамардашвили, С.С. Аверинцева, Л. М. Баткина, А.Я. Гуревича, В.С. Библера и др.; к размышлениям психологов о том, что «система личности есть не что иное, как индивидуализированная система культуры», и в основе культурно-антропологического подхода всегда лежат этнологические данные (А.Н. Леонтьев).