69881 (Взаимоотношения полов как проблема культурологии)

Государственный комитет по рыболовству РФ

АСТРАХАНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ТЕХНИЧЕСКИЙ

УНИВЕРСИТЕТ

Институт Экономики

КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА

По дисциплине: «Культурология»

Тема: «ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ПОЛОВ КАК ПРОБЛЕМА

КУЛЬТУРОЛОГИИ »

Выполнил:

Студент группыЗФЭ-88

Серега

Проверил:

Д.Э.Н, О.К.

ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ПОЛОВ КАК ПРОБЛЕМА КУЛЬТУРОЛОГИИ

Взаимоотношения полов в человеческом обществе — одна из важнейших основ культуры, во многом определяющая и ее ценностную систему, и такие фундаментальные свойства, как стабильность или нестабильность, и формы организации человеческого общежития (прежде всего тип и характер семьи), и многое другое. Сами же эти отношения носят диалектически двойственную природу, сочетая в себе чисто физиологический и социокультурный аспекты. Физиология половых отношений обеспечи­вает развитие рода. Даже у высших млекопитающих эта функция остается важнейшей, хотя здесь уже начинает сказываться (правда, в самой малой мере) избирательность половых контактов, что лишь отчасти обусловлено инстинктом продолжения рода: так, в большинстве случаев самка вступает в отношения с тем самцом, который победил соперника и, следовательно, сильнее и может дать более сильное потомство. Но — и это очень интересно - одной этой причиной избирательность животных объясняется не всегда и не в полной мере: у некоторых высших животных наблюдается что-то вроде человеческой семьи: прайд у львов, стадо (в сущности, большая семья) у некоторых приматов; возможно, у дельфинов и т.п. Такие структуры (назовем их «квазисоциальными») представляют, по-видимому, своего рода мостик между животными и человеком.

Собственно же человеческие формы организации половых контактов внешне очень похожи на физиологическую жизнь животных: первой, исходной формой является здесь промискуитет, то есть полная беспорядочность половых связей с отдельными и очень неустойчивыми, недолговечными проявлениями полигамии и, возможно, даже моногамии'. Промискуитет можно считать про­должением того же «мостика» от животного к человеку, о кото­ром мы только что говорили. Интересующимся историей семейно-половых отношений можно порекомен­довать классическое исследование А. Бебеля «Женщина и социализм».       

Для этого момента становления человеческой культуры весьма важно то, что здесь еще не возникает новых ценностей. Продолжение рода и физиологическое удовлетворение по-прежнему составляют основное содержание половых взаимоотношений.

Положение меняется уже в период возникновения полигамии, причем неважно, проходит она по патриархальному или матриархальному типу. Важно другое: в этом типе семьи возникают уже собственно человеческие ценности, собственно человеческие эмоции, пусть они еще и не составляют абсолютного большинства. Глава такого сообщества (которое не назовешь ни стадом, ни социумом, а лишь чем-то средним между ними) уже вкусил, как говориться, сладость власти, то есть ощущение того, что все от него зависят, его почитают, его слово — авторитет и т.п. Этот набор эмоций, разумеется, недоступен даже вожаку любого стада — тому достаточно уже того, что ему достаются лучшие куски, лучшие самки, лучшие шкуры и т.п. Все это эмоции, доставляющие физический комфорт, а следовательно, собственно к культуре не относящиеся.

С другой стороны, члены первобытного сообщества также обретают новые, чисто человеческие ценности и антиценности. К первым из них относится прежде всего ощущение физической защищенности: как правило, вождь и его окружение не порывают с большинством, а осуществляют функции его защиты от разного рода неприятностей и опасностей. Возникает чувство защищенности, стабильности существования — одно из наиболее сильных в культурологическом смысле. К этим же эмоциональным функциям относится и функция защиты ребенка — тоже очень важная для культуры эмоция. А от эмоций этого рода недалеко и до эмоции любви, которая на этом этапе еще не представляет из себя чувства, к которому придет культура высших стадий развития, но все же это собственно человеческое, культурологическое чувство. В любом случае следует отметить, что на этой стадии развития культуры возникает процесс обогащения собственно культурных, человеческих ценностей: в эмоционально-ценностном смысле идет очеловечение животного.

В то же время и по тем же причинам в первобытном обществе возникает и противоположный процесс: становление антиценности. В любом обществе, в том числе и в первобытном, могут и должны возникать «оппоненты» лидирующей в данной момент фигуре — вождю, шаману и т.п. Для них культурный лидер будет ощущаться как культурная антиценность, а это категория совсем другого порядка, нежели отношение первобытного человека к волку или пещерному медведю: первое вырабатывает собственно культурные антиценности, второе принадлежит сфере цивилизации.

 Исторический опыт показывает, что ведущей тенденцией половых отношений является моногамия (об исключениях из этого принципа мы скажем несколько дальше). Возникает вопрос: а почему это так? Ответ на него бесполезно искать в сфере чистой физиологии и даже зоопсихологии. С этих точек зрения моногамная семья себя не оправдывает. Для продолжения рода и защиты детенышей (как правило, самки сами могут за себя постоять) нужно, чтоб самок было намного больше, чем самцов (возьмем условное соотношение 10:1). При недостатке самок популяция почти всегда обречена на вымирание, при недостатке самцов — вполне можно выжить и даже обладать известной стабильностью. Если рассмотреть под этим углом человеческие отношения, то, например, владелец гарема (если, конечно, он сам не страдает бесплодием) может быть вполне уверен, что его род не прекратится.

Итак, тенденцию к моногамии нельзя объяснить с точки зрения физиологии или инстинкта продолжения рода. Значит, остается только культурологическое объяснение. (Кстати, объяснить требование моногамии этическими, религиозными и т.п. императивами тоже невозможно, потому что сами они являются лишь производными от собственно культурных требований.) Сохраняя ценностный подход к культуре, естественно предположить, что моногамная семья порождает какие-то новые и важные для человека ценности, которые в иной форме половых отношений не могут возникнуть и не удерживаются, если и появляются в виде исключения. Во-первых, это, конечно, любовь — «тайна, которая велика есть» и объяснить которую мы здесь не беремся. Но есть в контакте двух лиц разного пола и другие ценности, не менее важные (а может быть, они и суть составляющие любви?), — полный контакт и взаимопонимание в интеллектуальной, эмоциональной, сексуальной жизни; потребность прежде всего не брать, а отдавать, взаимная забота, нежность, радость, надежность, уверенность... Практика показывает, что все эти ценности, резко поднимающие степень эмоционального комфорта, полнее всего реализуются в интимных отношениях при моногамии, а достижение душевного комфорта и есть цель и сущность культуры.

Разумеется, я нарисовал здесь лишь идеальный моногамный брак; на практике все гораздо сложнее. В частности, из всего сказанного выше легко понять, что новая ценность обыкновенно порождает и определенную антиценность, и моногамия здесь не исключение. В нашем случае такой антиценностью является дисгармония взаимоотношений между партнерами в моногамном браке, которая может вызываться различными причинами, но любом случае дает эмоциональный дискомфорт.

 Начнем с самого простого — с ситуации неразделенной любви. Это чисто культурологическая проблема — в подавляющем большинстве случаев у животных такая ситуация отсутствует, потому что там действуют более примитивные регуляторы поведения в сходных ситуациях. Для человека же не все равно, с кем вступать в интимные отношения; объекты любовных устремлений здесь не являются взаимозаменяемыми. Неразделенная любовь в человеческих отношениях является настолько мощной антиценностью, что способна привести человека к самым крайним последствиям, от постоянного разлада с самим собой и отказа от личного счастья (Татьяна Ларина в «Евгении Онегине» Пушкина) до самоубийства («Страдания молодого Вертера» Гете). К тем же последствиям приводит и классический «любовный треугольник» (например, Чацкий — Софья — Молчалин в «Горе от ума» Грибоедова).

Тяжелые переживания для личности несет в себе и ситуация, когда у одного из них в полной мере сохраняется любовное чувство, а у другого оно утрачивается (проще сказать — разлюбил или разлюбила); на этой ситуации построен, например, конфликт в романе Л.Н. Толстого «Анна Каренина». Бывает и так, что сходятся люди, изначально противоположные друг другу, и без настоящей любви такой брак ничего, кроме эмоционального дискомфорта, принести, естественно, не может: так, в «Войне и мире» Толстого Пьер принял за любовь чисто чувственное влечение к Элен, и этот брак, конечно, распался, принеся Пьеру состояние тяжелого дискомфорта.

Важной антиценностью, возникающей в системе моногамного брака, является ревность, которая также может привести к тяжелым эмоциональным последствиям и даже к гибели; — классической является здесь ситуация Отелло и Дездемоны. При промискуитете ревность немыслима, при полигамии ей находится место лишь в узких пределах гарема и ее последствия в значительной степени смягчаются, а то и вовсе сводятся на нет отсутствием у женщин хоть какой-то свободы.

Между прочим, причины ревности (как биологические, так и культурологические) до сих пор остаются не совсем понятными, как и причины самой любви.

Здесь стоит заметить, что перечисленные антиценности возникают как бы «внутри» моногамного брака и не подрывают принципа моногамии. Вообще сами факты измены, разводов и т.п. только и возможны при общем моногамном принципе, только в нем и обретают смысл. Хотя женятся далеко не всегда по любви, но изменяют почти исключительно в результате любви новой, но тоже к единственному человеку. Например, толстовская Анна Каренина меняет моногамный брак с Карениным на моногамный же брак с Вронским и о других мужчинах вовсе не помышляет, как и сам Вронский до некоторого предела. В любом случае искать и находить своего Единственного — основная цель любовных исканий человека в новейшее время. Такова, впрочем, лишь общая тенденция — о других мы поговорим несколько позже.

Пока же рассмотрим другую проблему — соотношение частной жизни человека с системой общества в целом и его взаимосвязей с правящими структурами. Основой конфликт здесь состоит в том, что человек в своей интимной жизни должен находиться как бы «дома» («Мой дом — моя крепость»), общество же и правящие структуры всегда склонны эту ориентацию отвергать и в теории, и на практике. В самом деле, взаимоотношение полов, поиск оптимального партнера, семейная жизнь в любой ее форме, адюльтеры, мезальянсы всякого рода — дело, безусловно, личное, интимное, и решать возникающие в этой области проблемы могут только отдельные люди, отдельные личности. Это частная жизнь человека, за которую он отвечает только перед самим собой и отчасти перед некоторыми личностями из ближайшего окружения. Между тем существуют два обстоятельства, значительно ограничивающие свободу человека в этой области: это так называемое общественное мнение, нравственно регулирующее личную жизнь человека, и власть правящих структур, прямо (часто посредством закона) регламентирующая эту жизнь.   

История доказывает нам, что закон и обычай управляли интимной жизнью человека с самых ранних времен. Еще в античности существовали уже запреты на некоторые типы брака, которые во всяком случае оценивались отрицательно общественным мнением. (Вообще мезальянсы осуждались практически при любой социальной системе: или в официальных законах, или в общественном мнении, или в обоих формах.) Европейское, русское, азиатское средневековье с их авторитарностью достигли, кажется, максимальной регламентации частной жизни человека (например, инквизиция, русский «Домострой», заповеди Талмуда, Шариата и т.п.

В XVIII в. в Европе и в России регламентация личных отношений на первый взгляд несколько смягчилась, и эта тенденция захватила далее XIX и XX вв. Но, по, сути такое смягчение нравов можно назвать лишь поверхностным. За супружескую измену перестали рубить головы, но отношение к адюльтеру продолжало оставаться резко отрицательным и сопровождалось общественным презрением, которое нередко вынуждало человека к самоубийству (например, в пьесе Островского «Гроза»). По-прежнему гражданский брак (без венчания в церкви) не признавался таковым, а считался грехом и блудом, по-прежнему крайне затруднен был развод. Практически во всех странах христианского мира для расторжения брака единственной возможной причиной была супружеская неверность, которую надо было еще и доказать. В Англии, например, факт измены мужа (именно мужа, в противном случае жена, даже если она была инициатором развода, оставалась без всяких средств к существованию и с неизгладимо отрицательной репутацией) должен был быть подтвержден минимум двумя свидете­лями. В России было еще хуже: чтобы добиться развода даже при установленном факте измены, необходимо было согласие высших церковных властей (что, естественно, требовало больших денег). Чтобы разорвать брак, люди должны были проявлять хитрость и изворотливость (см., в частности, роман Чернышевского «Что делать?» и пьесу Толстого «Живой труп»). Я уже не говорю о том, что во всех странах с авторитарным режимом и существенной ролью церкви в организации частной жизни многие формы внецерковной любви переставали быть интимным делом, поскольку требовали обязательного церковного покаяния. Тайна же исповеди — одно из жестких установлений церковного обихода — сохранялась далеко не всегда.

В XIX в. и особенно в XX в. достаточно последовательно (по крайней мере в таких странах, как Франция, Швейцария, Швеция др., в которых авторитарность явно уступила место демократии) проявляются тенденция либерализации любви и интимных отношений, освобождение их от «опеки» государства и церкви. В целом это процесс, безусловно положительный, хотя и в нем есть свои теневые стороны, о которых мы поговорим ниже. Сейчас же нас более интересуют соответствующие явления в СССР, поскольку это практически первая новая социальная система с довольно богатым опытом организации частной жизни и очень интересно посмотреть, как в ней решался вопрос об интимных отношениях и их взаимосвязи с государством.

Скажем прямо, проблема эта в целом решалась далеко не идеально, но в некоторых случаях более демократично и мягко, чем на Западе. Эта сфера жизни к моменту распада СССР находилась все еще в процессе эксперимента, а поэтому содержала в себе внутренние противоречия. Так, с одной стороны, был отменен церковный брак, но зато оформление брачных отношений через загс было обязательно, и фактическое сожительство без регистрации юридически браком не считалось. Однако — и это важно — подобные отношения хотя и не поощрялись, но и не наказывались, а общественное мнение в разных случаях складывалось по-разному. Еще одна примечательная особенность советского законодательства: брак в некоторых случаях по суду мог быть официально признан и без регистрации (при ведении общего хозяйства, проживания на одной жилплощади, доказанное наличие общих детей и т.п.).