69804 (Аристотель и начала политической науки), страница 3

Сила дана, старшие благочестивы душой.

Вовсе не нужно одно нам из двух выбирать — не родиться

Или скорей умирать: всякая доля блага.

Действительно, именно для Аристотеля оказалась “всякая доля блата”. Ему совсем не свойственна, по отзывам сотоварищей, мировая космическая скорбь его современника Платона или предшественника Гераклита Темного из Эфеса. Выступать с элегиями, жаловаться Аристотелю было некогда — он сосредоточенно, ежечасно и каждодневно работал, некому — ни у кого не существовало большего авторитета, чем он сам, не на что — он обладал всем, о чем может мечтать ученый, и, наконец, не в его правилах, о чем свидетельствуют факты его биографии, его собственные поступки.

В “Похвалах божественной мудрости” Александр Некам (XIII век) называет Аристотеля “учителем Афин, вождем, главой и славой Вселенной”. Очевидно, что осознать важность и значимость вклада в науку может не обязательно кто-то через полторы тысячи лет, но и сам ученый, находясь в добром здравии. Нет большого смысла сгущать “идеологизм” мотивов или обострять “классовость” точки зрения для оценки вполне благополучного жизненного и творческого пути теоретика и педагога, признанного и уважаемого при жизни, хотя и имевшего по той же причине немало завистников и недоброжелателей. Его воспитанники — а что может доставить большее удовлетворение для учителя, чем успех своих учеников, — достигли многого. Теофраст (υεος — αог, φραστήρ — σказатель, вожатый, советник), полностью оправдав значение своего имени, стал другом, сотрудником и преемником Аристотеля, более тридцати лет верой и правдой продолжал его дело. Схоларх (σχολή — школа, άρχή — βласть) —руководитель, ректор Ликея с 322г. до н.э., он превратил его в научно-образовательный центр национального масштаба, куда сотнями стекалась молодежь со всех уголков Эллады. Распространяться о другом воспитаннике Аристотеля, Александре Македонском, означает ломиться в открытые двери: о нем знает каждый. Отметим только, что первостатейный военачальник и стратег вошел в историю и как выдающийся государственный ум, политик, дипломат и ученый.

Аристотель — его имя (άριστος) переводится с древнегреческого как “самый лучший”, “отличнейший”, “знатнейший” — действительно первый, “самый лучший” сын древней Эллады, “самая всеобъемлющая голова среди древнегреческих философов”, “вершина античной философии”, по известной оценке К. Маркса. Однако употребить превосходные степени уместно и в описании его развесистого генеалогического древа. Будущий учитель Аристотеля Платон отличался знатностью происхождения. Но основатель собственной перипатетической школы и основоположник политической науки мог похвастать не менее глубокими, уходящими в легендарные времена, аристократическими корнями. Он происходил, по преданию, из славного рода Асклепиадов. У Гомера Асклепий — фессалийский князь, сын Аполлона, бог врачевания, обученный этому искусству мудрым кентавром Хироном. В римской мифологии Асклепий переосмыслен в Эскулапа. Лекарем оказался и сын Асклепия Махаон, активный участник Троянской войны. Отец Аристотеля Никомах также работал врачом, придворным врачом македонского царя Аминты II.

Может сложиться впечатление, что Аристотелю не особенно повезло с местом рождения. Городок Стагиры на побережье Эгейского моря, в северо-западной его части, представлял собой небольшую греческую колонию в окружении иллирийских и фракийских племен, находившихся на родовой стадии общественного развития. Он располагался на границе греческой ойкумены, в глухой провинции, жил своей спокойной жизнью, не симпатизируя особенно ни Афинам, ни Македонии. Последняя в начале IV века до н. э. стояла особняком по отношению ко всему эллинскому миру, отличаясь деспотическим правлением, более суровым климатом, более резким наречием, сельскохозяйственным укладом жизни, засильем военно-родовой аристократии во главе с царем. Порядки в столице городе Пелла весьма контрастировали с политическим режимом Афин, Милета, Дельф и даже Спарты с их шумными народными собраниями, многолюдными судами, выборными государственными должностями. Македония выглядела значительно мощнее своих соседей экономически и финаисово. Земельные владения македонской знати не шли ни в какое сравнение со скромными наделами в шесть угеров, полагавшимися крестьянину в греческих полисах или новоселу-колонисту. Ряд побед в боевых стычках и сражениях, одержанных “полуазиатской” Македонией, указывал на ее растущую военную силу.

С учетом этого обстоятельства время рождения Аристотеля— 384 год до н. э.—также на первый взгляд не выглядит оптимальным. Взлет античной государственности к этому времени сменился упадком в таких мировых центрах цивилизации, как Афины, где экономика, торговля, хозяйство бедствовали. В храмах Акрополя оскудевал золотой запас, таял общественный оптимизм, накапливались усталость, апатия, но не в смысле бесстрастный и, невредимость, а. в Значении бесчувственная тупость и равнодушие. Обострились противоборство и соперничество партий и группировок внутри страны. Усилилось противостояние на границах.

Но драматизировать обстановку, очевидно, не следует. Да, неравномерность развития выдвигала Фракию и Македонию. Истощенная демократией, премудрая, но одряхлевшая Аттика передавала, хотя и неохотно, руководство в более крепкие руки. Шел процесс смены политических и государственно-правовых форм, политического сознания. Но греческий Олимп оставался Олимпом, Зевс — Зевсом для всех эллинов. Великолепие “золотого века”, сосредоточенное в Афинах при Перикле, стало как бы растекаться вширь при Филиппах и тем более при Александре Македонских. Высочайший внутренний расцвет сменился столь же высочайшим внешним могуществом. Среди причин неприятия Македонии, возможно, главной выступала психологическая: чувства рафинированных афинян задевались тем, что “полуварвары” выходили в гегемона нации. Но, строго говоря, это те же греки, которых благоприятные условия и особенности исторического этапа, собственная доблесть и самоотверженность, военная удача выдвинули на роль объединителя Греции и победителя Персии.

Дальновидное руководство и государственная мудрость македонцев впечатляли. Они перенесли столицу к морю, резко развили мореходство и торговлю, подняли боеспособность войска, ввели золотую валюту, расширили территорию, пуская в ход одинаково успешно и оружие и деньги. Им удавалось ставить себе на службу даже научные и технические достижения в покоренных городах-государствах. Их представители, снабженные полномочиями—дипломами, сновали по всем странам. Дипломатическая деятельность (διπλόος — δвойной, лукавый, коварный), победы на всех фронтах множили число их сторонников, особенно среди зажиточной части населения, крупных землевладельцев, объединившихся во влиятельную македонофильскую партию.

Однако будущего философа и политика все это еще прямо не касалось. В молодые лета его больше занимала роскошная южная природа, ослепительная лазурь обращенного на юг Стримонского залива, белые отроги гор, тенистая прохлада померанцевых рощ, цветы и птицы родных Стагир — поэтического уголка с могилой великого Еврипида и “тихим”, впоследствии святым, Афоном. Дни счастливые летели за днями в царском дворце в обществе друга детства, грядущего объединителя и властелина Эллады царя Филиппа II, досуг чередовался с занятиями, учебой, помощью отцу в медицинской практике и подготовкой к тому, чтобы унаследовать его профессию. Но в 369 г. до н. э., когда будущему философу исполнилось всего пятнадцать лет, умирают его родители. Заботы об отроке принимает опекун Проксен, родом из Атарнеи, заменивший ему и отца и мать. Он приобретает книги, прививает вкус к научным исследованиям, учит наблюдать природу, делать гербарии, собирать коллекции. Аристотель сохранил на всю жизнь теплые чувства благодарности, отплатив той же заботой и рачительностью: после смерти Проксена помогал его вдове, усыновил сына Никанора, выдал за него свою дочь Пифиаду.

Поглощенный естественнонаучными изысканиями в дремотных Стагирах, Аристотель тем не менее слышал рассказы об Афинах— культурной столице страны, о ее мудрецах Сократе, Платоне. Он долго размышлял, росло желание учиться в платоновской Академии, слава о которой гремела по всей Элладе. Наконец в 367 г. до н. э. семнадцатилетний юноша покидает семью Проксена и отправляется в путь.

Расположенная на западе города, на некотором удалении от него, в зеленой роще, окружавшей храм мифологического героя Академа (отсюда ее название), — наполненная пением птиц и журчанием источника, с солнечными бликами на мраморе скульптур и обилием цветов, — Академия оставляла неизгладимое впечатление. Она существовала уже около двадцати лет, и здесь же Аристотелю суждено было оставаться также около двадцати лет, сначала слушателем, а затем и лектором. Но сразу познакомиться с ее схолархом не удалось. Именно в то время он уехал во второй раз на Сицилию. Поездка затянулась на целых три года. Возможно, это пошло на пользу Аристотелю. Он постепенно вошел в учебную обстановку, осмотрелся, попытался вникнуть во все сам, а главное, сохранил самостоятельность суждений и критичность подхода, не подпадая под авторитет мэтра, и спокойно готовился к его приезду.

Глава Академии — Аристокл оказался человеком крепкого сложения, с широким лбом и полностью оправдывал прозвание, данное ему еще Сократом, — Широкий (πλάτων). Ρ небрежно переброшенным через плечо плащом — гематионом (сам Аристотель одевался щегольски), меланхоличный и неулыбчивый, он как бы иллюстрировал бытовавшую поговорку: “Грустен как Платон”. Потом они близко сошлись. Шестидесятилетний учитель, находившийся в зените своей славы, стал другом молодого воспитанника, которому не исполнилось еще и тридцати. Надо знать, как в античности высоко ставили дружбу, чтобы понять значение этого обстоятельства. Платон оценил живой, инициативный характер Аристотеля, его интеллектуальные данные, талант, назвав его “чистым разумом”. Сравнивая его с другим выдающимся, но медлительным учеником, Ксенократом, Учитель говаривал: “Первый нуждается в узде, а второй — в шпорах”.

Аристотель глубоко уважал Платона, но был независимым в своих суждениях и не терпел предписаний. Он усиленно занимался, но имел и досуг. Собственно, σχολη θ означает свободное время, праздность, чтение, беседы. Аристотель любил жизнь во всех ее проявлениях, не бросал медицинскую практику, успевал многое...

В жизнеописании Аристотеля трудно привести какой-то свежий поворот: все факты, которые можно было отыскать за сотни лет, найдены, события рассмотрены, документы изучены. Но комбинации этих фактов, а может, и фактиков, их истолкование зависят от “угла зрения”, от авторской позиции, ее аргументированное™. Мы воспользуемся методологическим советом А. С. Пушкина, данным П. А. Вяземскому в ноябре 1825 г. из Михайловского в Москву: “Оставь любопытство толпе и будь заодно с гением”. Хотя варианты возможны самые разные: дореволюционный (Б. Ф. Литвинова. Аристотель. СПб., 1892), советский (В. П. Зубов. Аристотель. М., 1963), зарубежный (А. Боннар. Греческая цивилизация. М., 1996).

Семнадцать лет, проведенных рядом с Платоном, пролетели незаметно. Обнаружилось своеобразное родство душ. В “Никомаховой этике” Аристотель сознается в том, как морально тяжело истины ради ему критиковать Учителя. До последних дней жизни Платона он сотрудничал с Академией, преподавал логику, риторику, выступал с диалогами. Появились свои ученики. Один из них, раб аторнейского тирана Гермий, особенно талантливый, благодаря своим способностям и дружбе с тираном стал преемником последнего.

В 348 г. до н. э., в возрасте восьмидесяти лет, умирает Платон. Аристотель тяжело переживает смерть близкого человека, откликается стихами на это трагическое событие. По его мнению, Платон доказал своей жизнью и учением, что быть добродетельным и счастливым — это две стороны одного и того же стремления. Аристотель не может более пребывать в Академии. Причин отъезда, видимо, было несколько: изменение обстановки и климата в Академии, где схолархом утвердился недалекий племянник Платона, наследник его имущества. Возможно, стало психологически трудно находиться там, где все, казалось, проникнуто духом Учителя, где везде слышался его голос. Вероятно, к тому времени Аристотель все больше убеждался в бесплодности научного направления, избранного Академией. А может статься, он воспользовался примером самого Платона, который после смерти Сократа счел за благо отправиться в путешествие для расширения кругозора. Так или иначе, Аристотель вместе с Ксенократом выезжает Из Афин, но не так далеко, как Платон, не в Египет и Палестину, а в город Ассос к Гермию на малоазийский берег того же Эгейского моря.

Гермий, правитель города, в прошлом дважды проданный в рабство, затем вольноотпущенник, затем слушатель платоновской Академии, давно звал Аристотеля к себе. Ассос — не Афины, но для ученого главное тишина и надлежащие условия для плодотворного труда. Почти три года длилось безмятежное бытие, определяемое греческим словом “идиллия”: общение, неспешные беседы на научные, политические темы. Обсуждался вопрос и о желательности освобождения всех греческих городов в Малой Азии от персов. Но горе-стратеги сами оказываются жертвами заговора. Гермий гибнет, захваченный врагами. Аристотель тяжело переживает утрату друга, посвящает ему два прочувствованных стихотворения, позже ставит монумент в Дельфийском храме. Он женится на младшей сестре (по другим версиям, на приемной дочери или племяннице) Гермия, Пифиаде, ибо она оставалась одна. Обстановка сгущается. Гнев персидского владыки Артаксеркса готов обрушиться на оставшихся в живых. Ксенократ возвращается в Афины, Аристотель — погостить к другу и ученику Теофрасту на остров Лесбос, где проводит очередное трехлетие. Жизнь постепенно налаживается, жена дарит Аристотелю дочь, которую он нарекает ее же именем. Однако вскоре поступает новое приглашение от самого Филиппа II.