17314-1 (Очерки истории общественного сознания Древней Руси XI - XIII веков)

Очерки истории общественного сознания Древней Руси XI - XIII веков.

Изучение древнерусского общества, как и любого другого, невозможно без ответа на вопрос о том, как сам человек воспринимал окружающий мир и свое положение в нем. На современном этапе развития исторической науки это стало общепризнанным фактом. «Общественная практика, как известно, подчас находит в высшей степени причудливое отражение в умах ее агентов. Но, поскольку человеческая деятельность сознательна и люди поступают, руководствуясь идеалами, в которые отлились, трансформировавшись, их жизненные связи, то фантастические образы общественного сознания сами неизбежно включаются в их практику и становятся ее органической составной частью. Историческое исследование не может обойти этой стороны социальной жизни». Поэтому особенно важно попытаться взглянуть на древнерусское общество под новым ракурсом – «изнутри», глазами людей его составлявших.

Для этого необходимо максимально глубоко погрузиться в общественное сознание населения той эпохи. Реконструировать существовавшие в нем представления о социуме, о политической, частной жизни и «внешнем» окружении, по сути, воссоздать картину мира. При этом в равной степени должны учитываться как взгляды образованного книжника, так и рядового «людина». Как профессиональные ученые рассуждения на темы мироустройства и общественного бытия, так и ненамеренно обнаруживаемое обыденное понимание социальной структуры, правил повседневного поведения и пр. Исследователя, взявшегося за нелегкую задачу воссоздания мировоззренческого портрета эпохи должно одинаково интересовать и то, как древнерусский человек сознательно мыслит об обществе, и то, как он неосознанно проявляет себя в обращении с теми или иными понятиями, в своих поступках, суждениях, словоупотреблении. Другими словами в поле его внимания должна умещаться как сфера идеологий, так и ментальности, вместе составляющие комплекс общественного сознания.

Хронологические рамки настоящей работы охватывают XI – XIII вв. Этот временной промежуток в русской истории выделяется в особый период «Домонгольской» Руси, характеризующийся возникновением и развитием первых государственных образований в форме городовых волостей, культурным единством и определенной устойчивостью социальных и этнических процессов.

Источниковая база, позволяющая проникнуть в сознание человека Древней Руси, достаточно широка. Общественное сознание не является обособленным, замкнутым на себе феноменом. Идеологии и ментальность входят в самую ткань социальной жизни. Поэтому корпус используемых источников в историко-психологическом исследовании не будет, по существу, отличаться от того, что используется в работах, практикующих традиционный подход. Отличие в способах работы с ними.

Одним из основных требований к подбору материала для изучения общественного сознания является комплексность. Постижение психологии социума базируется на возможно более глубоком проникновении в культурный контекст эпохи. Этого невозможно сделать без совокупного анализа как можно более полного объема доступных исследователю свидетельств жизни изучаемого общества.

Основой исследования являются вербальные источники. Это понятно, ведь язык – система, моделирующая сознание. Из вербальных, безусловно, наиболее информативны письменные.

Во-первых, летописи. Как известно, время создания древнейших списков русских летописей (кроме НIЛ старшего извода), выходит за пределы обозначенного хронологического периода. Однако после трудов А.А.Шахматова наука позволяет рассматривать тексты, сохранившиеся в составе Лаврентьевской, Ипатьевской и Новгородской I летописи как культурное наследие более раннего времени.

Обычно при классификации исследователи уделяют основное внимание повествовательной стороне летописей. А.С.Лаппо-Данилевский отнес их к «историческим преданиям». А.П.Пронштейн писал, что в летописях «историческая действительность отражается сквозь призму личных наблюдений автора». Отмечается, что источники эти «намеренные» и, следовательно, при работе с ними необходимо учитывать субъективизм летописца. Для исследователя экономической или политической истории этот субъективизм является очевидным и неизбежным недостатком данного вида источников. Для нас же это наиболее ценное их качество т.к. автор летописи – представитель своей эпохи. Запечатленный в повествовании ход мысли – это уникальное по значимости свидетельство из тех, которыми мы располагаем. Вживаясь в ход рассуждений летописца, мы погружаемся в мир средневекового человека. Если придерживаться забытой классификации А.С.Лаппо-Данилевского, которая делит источники на «предания» и «остатки», рассмотренный в указанном ракурсе летописный текст оказывается уже не «преданием», а «остатком».

Сказанное о летописях может быть распространено на весь комплекс древнерусской литературы. Наибольшей ценностью обладают, конечно, оригинальные произведения Древней Руси, такие как «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона, «Сказание о Борисе и Глебе», «Слово» и «Моление» Даниила Заточника, «Слова» Кирилла Туровского, «Послание» Климента Смолятича, «Поучение» Владимира Мономаха, «Слово о полку Игореве», «Житие Феодосия Печерского», «Киево-Печерский патерик», «Хождение игумена Даниила», «Слова» и «Поучения» других авторов. Кроме того, немало ценного можно почерпнуть из переводных сочинений, вошедшие в круг чтения средневекового человека. Возможность использования последних обусловлена тем, что сам процесс перевода является, по сути, сотворчеством. С.Франклин, занимавшийся проблемой рецепции византийской культуры славянами, считал возможным подходить к изучению славяно-византийских (в частности русско-византийских) культурных связей как к продукту «мис-трансляции» (mis-translatio), т.е. «искаженного перевода». А если «трансляция» искаженная, значит в переводах уже очень много от переводчиков. Особенно ярко проявилось это в Изборнике 1076 года. По мнению многих исследователей, составитель его – древнерусский книжник, который «подвергал включаемые в сборник тексты стилистической и языковой правке, лишая их подчеркнутой монашеской ригористичности, русифицируя язык, вводя в текст отдельные слова и выражения, отражающие древнерусский быт». Весьма ценным источником является и Изборник 1073 года. Хотя в нем «мис-трансляция», в силу большей корректности вошедших в него переводов, проявляется в меньшей мере. Несмотря на то, что Изборники, а также другие греческие своды нравоучительных сентенций, например «Пчела», не были порождены реалиями русской жизни, анализ их может дать очень интересные результаты. Прежде всего, потому, что содержащиеся в них рекомендации выступали в качестве ориентиров, нравоучительного чтения, для широкого читателя. И хотя часто невозможно судить, на сколько предписанные идеальные нормы воплощались в реальную жизнь, но сам факт создания списков таких произведений говорит об интересе к обсуждаемым в них вопросам со стороны человека Древней Руси. Не менее плодотворным может быть обращение к другим переводным произведениям познавательного и развлекательного плана. В их числе могут быть упомянуты «Повесть об Акире Премудром», апокриф «Сказание отца нашего Агапия», «Сказание об Индийском царстве», «Христианская топография» Козьмы Индикоплова и пр.

Важным источником изучения отражения социальной практики в общественном сознании Древней Руси являются нормативные акты светского и церковного происхождения. К первым относится Русская Правда. Важность этого законодательного свода заключается в том огромном влиянии, которое имели закрепленные в нем нормы на общественную жизнь Руси. Нормирование социального бытия неразрывно связано с его пониманием, поэтому значение этого типа источников трудно переоценить. Еще более интересны акты церковного, канонического права, «инструкции» воспитания исповедальной дисциплины, такие как «Вопрошание Кириково», «Правила митрополита Иоанна», «Поучение епископа Ильи» и пр. Они дают уникальную возможность заглянуть в повседневную, непарадную жизнь средневекового человека. Увидеть его не в тожественном, «фронтальном» развороте, свойственном литературе стиля «монументального историзма XI – XIII веков», а в окружении обыденных проблем, забот, радостей и страхов. Без них было бы невозможно говорить о мировоззрении широких масс населения, о том, насколько полно воплощались в жизнь идеалы, проповедуемые в многочисленных «Поучениях», «Изборниках», «Пчелах». Не менее интересны в этом отношении акты о смешанной юрисдикции – княжеские уставы: Владимира, Ярослава, Всеволода.

Обзор письменных источников будет неполным, если не отметить еще одну важную особенность. Летописи, законодательные акты, богословские и публицистические произведения, переводные сочинения etc. написаны на древнеруссом языке, который сам по себе уже является богатым хранилищем информации. Ведь именно принципами и структурными особенностями языка определяется строй мышления отдельной личности и всего общества.

Помимо письменных вербальных источников, в работе используются данные, полученные при анализе фольклора, и, прежде всего, русского былевого эпоса. Использование былин, для реконструкции общественного сознания XI – XIII вв. сопряжено со многими трудностями (подробный их разбор см. в III очерке). Тем не менее, обходить стороной факты, сохраненные народной памятью, было бы неправильно. Ценность фольклорных источников в том, что они зачастую более верно доносят до нас мировоззрение народной массы средневекового общества, чем книжные свидетельства, в которых голос простого человека в большинстве случаев бывает приглушен и искажен учеными теориями и предвзятостью суждений авторов – представителей интеллектуальной элиты.

Методологически наиболее сложным для исследования в области общественного сознания является работа с невербальными источниками. К ним, прежде всего, относятся вещественные источники. В настоящем пособии читатель найдет возможные варианты истолкования некоторых данных археологии и этнографии, касающихся одежды и похоронного обряда.

Интерес к общественному сознанию был свойственен отечественной историографии с самых первых шагов ее развития. Уровень науки изначально, конечно, не позволял историко-психологической тематике выделиться в самостоятельный предмет исследования, но в качестве важной составляющей она присутствовала в трудах российских ученых всегда. «Нравами эпохи» объяснялись особенности протекания политических событий, «странности» социальных институтов и пр. Главным, в данном случае, является понимание того, что сознание, представления, мыслительные и поведенческие стереотипы людей далекого прошлого могут отличаться от современных. Несмотря на кажущуюся очевидность, факт этот отнюдь не всегда принадлежал к числу общепризнанных. Напротив, для XVIII в., времени, с которого мы ведем отсчет существования отечественной истории как науки, характерно было представление о неизменности души человека. При случае, возможность порассуждать о «вечности» человеческих пороков и добродетелей не упускалась. Но, сталкиваясь с фактами реально не укладывавшимися в привычную схему, научная мысль, как правило, не оставалась в плену расхожих представлений.

Начало обсуждению вопросов социальной психологии было положено еще в XVIII веке. Одной из первых, привлекла внимание ученых проблема реконструкции славянского и русского национального характера.

В труде Мавро Орбини, одном из первых переводных гражданских изданий петровской эпохи, посвященных истории, читаем: «Славяне мало почитали книжную науку, и ученых людей. Не предуспевало им время внимати учению и наукам, они бо быша природою варвары, и жительствовали между такими же людьми свирепыми и варварскими...». Т.о. славяне предстают на заре своей истории народом воинственным, жестоким, варварским, ничем не отличающимся от других европейских народов на аналогичной стадии развития. Мысль эта нашла развитие в трудах М.В.Ломоносова. Особенно ярко воинственная храбрость, варварская жестокость, веселый музыкальный нрав, отсутствие коварства и злости были показаны К.Г.Антоном. Грубыми, но не склонными «к мучениям и к насилованию» видел славян М.М.Щербатов. И.Н.Болтин считал, что в развитии своего, говоря современным языком, социально-психологического облика славяне повторяли путь одинаковый для всех народов: «не должно приписывать единому народу пороков и страстей общих человечества».

Совсем по иному выглядят древние славяне в изображении И.Г.Гердера. Они совсем не похожи на германцев или римлян. Главная отличительная их черта - гуманность, миролюбие, покладистостость. Идеи Гердера были результатом не столько научной работы, сколько частью его общеисторических воззрений и проистекали из превратностей личной биографии немецкого философа, которому пришлось оставить Германию и переехать в Прибалтику, где он нашел радушный прием именно у славянского населения. Тем не менее, они получили большую популярность. «Нестрашные оружием, кроткие от природы Простота нравов без всякой злости, откровенность, тихость и человеколюбие составляли отличительное свойство народов Славянских», - писал продолжатель гердеровских идей Л.Суровецкий. Но поистине всеобъемлющую известность получили названные представления после выхода в свет трудов П.И.Шафарика: «...настоящие Славяне укрылись в Подкарпатских ущельях, всегда желая лучше платить дань другим разбойническим народам, нападавшим на них, нежели расстаться со своим мирным образом жизни, земледелием и скотоводством, и подобно прочим грабителям, заниматься убийством и разбоем».

Таким образом, наметились две противополжные точки зрения. Каждая имела своих сторонников. Первый подход поддержали Н.М.Карамзин, М.С.Дринов, Д.И.Иловайский, И.Е.Забелин, А.Н.Пыпин.

В то же время, идеи П.И.Шафарика были восприняты огромным количеством исследователей. Они были поддержаны западнославянскими учеными Я.Э.Воцелем,В.А.Мацеевским. В отечественной науке точка зрения словацкого ученого на долгое время стала господствующей - ее придерживались О.М.Бодянский, В.Н.Лешков, О.Ф.Миллер,А.Котляревский, К.Д.Кавелин, К.Н.Бестужев-Рюмин, С.М.Соловьев. В том же направлении рассуждает М.П.Погодин. Сравнивая детально «начала» русской и западной истории, он писал, «что очень удивительны для мыслящего наблюдателя, совершенно соответственные отличия физические и нравственные». К «нравственным» относятся у него народный характер, религия, образование. «Славяне были и есть народ тихий, спокойный, терпеливый», и «вера Восточная», избранная ими, оказалась созвучна этим качествам. Приняли указанные взгляды славянофилы А.С.Хомяков, К.С.Аксаков, А.Ф.Гильфердинг, И.Д.Беляев.