141071 ("Массовый человек" в постиндустриальную эпоху), страница 3

Вместе с тем, необходимо отметить, что все обозначенные особенности общества, ориентированного на развитие новейших информационных технологий, отнюдь не являются доминирующими и полностью выявленными. Практика показывает, что тенденции демассификации и в постиндустриальном и в информационном обществе, несмотря на их ощутимость, все-таки остаются достаточно поверхностными, а тенденции к унификации усиливаются.

"Массовый человек" продолжает существовать и по-прежнему выступает как один из наиболее типичных субъектов социального действия. В этой ситуации становится принципиальным вопрос: является ли актуальность стереотипизированного общества и воспроизводство его основного носителя, "массового человека" временным явлением, а массовая культура с неизбежностью уступит место высокоиндивидуализированной культуре и ее носителю персонализированному индивиду, или эта культура в обществе нового типа сохранит свои позиции как система, выполняющая совершенно особые, присущие только ей одной функции?

Пытаясь определить характер и специфику постиндустриального и информационного общества, прежде всего, необходимо учитывать эволюционный, а не революционный характер развития общества, что, в частности, подтверждает и содержание самой постиндустриальной теории, где все этапы социального развития (доиндустриальный, индустриальный и постиндустриальный), во-первых, преемственны по отношению друг к другу, и, во-вторых, не определяются в четких хронологических границах.

Здесь каждый из этапов развития формируется в пределах предшествующего, где новые тенденции "не замещают предшествующие общественные формы как "стадии" общественной эволюции", но "часто сосуществуют, углубляя комплексность общества и природу социальной структуры", когда новые экономические, социальные и политические формы взаимодействуют с установившимися, приводя к значительному усложнению всей социокультурной системы.

Так, переход от аграрного общества к индустриальному сделал доминирующим индустриальный уклад, но не привел к исчезновению сельского хозяйства. На следующем этапе развития все большее значение приобретают наукоемкие информационные технологии, а индустриальный сектор существенно сокращает свою долю в валовом национальном продукте. Эта закономерность проявляется достаточно отчетливо на каждом этапе развития общества, что, в частности, позволило М. Кастельсу сделать вывод о том, что качественного различия между обществом индустриальным и постиндустриальным нет: "когда в самых развитых странах занятость в промышленном производстве достигла пика, рост производительности на базе знаний был чертой индустриальной экономики".

Именно эти складывающиеся новые формы и дают основание предположить, что в рамках старого типа общества в данном случае постиндустриального создаются предпосылки для перехода к качественно новой деятельности человека, где труд как основа экономического производства постепенно сменяется таким новым видом производственной активности, как творческая деятельность, а отношения между человеком и природой замещаются межличностным общением. Между тем даже в рамках информационного общества подобные отношения не выступают в качестве доминирующих, но сосуществуют с продолжающей оставаться актуальной осознанной орудийной деятельностью, осуществляющейся в форме материального производства.

По существу, подобной коррекции может быть подвергнута любая из тех тенденций, которые характеризуют изменившийся тип производительных сил и производственных отношений нового типа общества, что и позволяет сделать вывод о том, что формирование новых производственных отношений в постиндустриальном обществе является лишь тенденцией, но отнюдь не ведущим процессом.

В частности, это касается и такой существенной особенности постиндустриальных обществ, как приоритет сферы услуг и сокращение производственной сферы, в том числе предприятий, где уровень массовизации то есть, концентрации рабочей силы достаточно велик. Вслед за М. Кастельсом, можно сослаться на исследования Коэна и Зисмана, которые утверждают, что многие услуги "зависят от прямых связей с промышленным производством и что промышленная деятельность (отличная от промышленной занятости) является критически важной для производительности и конкурентоспособности экономики".

Это позволяет различать в качестве равноправных две модели экономического развития "модель экономики услуг", представляемую США, Великобританией и Канадой, и "модель индустриального производства", наглядно демонстрируемую Японией и в значительной мере Германией. Таким образом, постиндустриальную экономику можно рассматривать как существенно более развитую индустриальную экономику, а демассификация производства, констатируемая теоретиками постиндустриализма, есть лишь тенденция, не перерастающая, возможно, пока временно, в закономерность.

В защиту тезиса о переходном состоянии современной экономики и культуры можно также отметить, что многие тенденции развития общества, основанного на знании и информации, еще не стали широкой практикой. И это не позволяет говорить о них как о преобладающих, очевидных и доминирующих. Так, по наблюдениям Кастельса, рост работы через телекоммуникации является "самым обычным допущением, касающимся воздействия информационной технологии на большие города, и последней надеждой плановиков городского транспорта, почти готовых смириться с неизбежностью мегапробок". Автор не без юмора отмечает, что имеется больше людей, исследующих работу через телекоммуникации, чем фактически работающих.

Можно привести данные, которые позволяют среди работников через телекоммуникации выделить три категории:

а) людей, которые заменяют работу, ранее выполнявшуюся в традиционной производственной обстановке, работой дома;

б) "самозанятых лиц, работающих on-line из дома";

в) "лиц, берущих на дом из своего офиса дополнительную работу".

Из них первая категория охватывает между 1 и 2% общей рабочей силы, причем, как показало национальное обследование 1991 года, проведенное в США, менее половины из них пользовалось компьютерами, а остальные работали с телефоном, пером и бумагой.

Большие планы здесь связываются с двумя другими категориями, которые становятся все более перспективными и открывают возможности дезагрегации труда и формирования виртуальных деловых сетей, что подразумевает диверсификацию рабочих мест, особенно для самого динамичного профессионального сегмента населения.

Не изменяют принципиальным образом социокультурной реальности и многие виды деятельности, выполняемые on-line, в том числе телемагазины, которые, скорее, заменяют традиционные каталоги заказов по почте, банковские операции с помощью телекоммуникаций, которым в большинстве случаев предпочитается продажа финансового продукта путем персонализированных отношений, медицинские услуги в реальном времени. Несмотря на весьма широкие возможности сетевых коммуникаций, используются они достаточно ограниченно, в противовес сфере электронных развлечений, продолжающих выступать в качестве одной из наиболее прибыльных отраслей экономики.

Если же рассмотреть социальную структуру общества, основанного на знании и информации, то можно отметить, что количественный рост управленческих, профессиональных и технических страт, представляющих собой ядро новой структуры, не является единственной тенденцией. Процесс активного развития сферы, связанной со сложными технологиями, сопровождается ростом неквалифицированных занятий в сфере услуг на нижних ступенях социальной лестницы.

Причем, по абсолютной численности эти рабочие места составляют существенную долю и постиндустриального и информационного социального организма, образуя вместе с расширяющейся интеллектуальной и управленческой элитой поляризирующуюся социальную структуру, взаимодействия между составляющими которой достаточно напряженны и противоречивы.

Соотношение между этими стратами по уровню дохода начиная с 80-90-х годов радикально изменилось и начало устойчиво определяться уровнем образования. Если в 60-е годы, когда доминировали индустриальные тенденции, реальный доход, к примеру, американцев практически не был связан с образовательным уровнем, то в 80-е различие в заработках между людьми с незаконченным средним образованием и выпускниками колледжей исчислялось 49%, а в 90-е приблизилось к 90%. Именно образовательный уровень в большой степени начинает определять и социальный статус.

Статистика показывает, что состав экономической элиты развитых стран за последнее столетие существенно трансформировался. Если в начале ХХ века руководители крупных компаний принадлежали, по преимуществу, к состоятельным фамильным кланам, и их уровень образования на 70% ограничивался пределами средней школы, то уже к 70-м годам присутствие представителей финансовой аристократии в структурах экономического управления сократилось до 5,5%, общий же уровень профессиональной подготовки вырос до 95% имеющих высшее образование и 65% имеющих ученые степени.

Таким образом, сегодня можно констатировать вполне ощутимое имущественное расслоение по признаку образования, где причиной существующих в настоящее время классовых различий становится именно образовательный уровень.

Несмотря на то, что стоимость образовательных услуг в частных университетах в высокоразвитых странах с 70-х по 90-е годы выросла почти в 5 раз, инвестиции в образование остаются самой прибыльной сферой размещения капитала, "способной окупить себя в 10-кратном размере, принося в среднем 30% годового дохода в течение 30 лет". Увеличение производственной сферы, требующей квалифицированной рабочей силы, приводит сегодня к интенсификации конкуренции и в секторе массового индустриального производства и в сфере примитивных услуг, где постоянно сокращается количество рабочих мест.

Именно эти слои представляют потенциальных потребителей продукции культуриндустрии: в ее традиционных формах преимущественно, низшими слоями неквалифицированных работников, средним же классом и элитой в новых формах, связанных, в частности, с информационными технологиями.

Заключение

Можно сделать вывод, что постиндустриальное или информационное общество характеризуется не только изменением характера производства, но и, в первую очередь, трансформацией потребностей и ценностных ориентиров человека. Согласно прогнозам и утверждениям теоретиков постиндустриализма и постмодернизма, современная эпоха является эпохой демассификации общества, дестандартизации культуры и персонализации человека.

Во взглядах исследователей на проблему "массового человека" общая идея заключается в выделении и противопоставлении творческой части и инертной, нетворческой массы. Творить и воспринимать ценности способно лишь творческое меньшинство, элита, а массы - нетворческое большинство - даже не воспринимают сознательно эти ценности, а лишь имитируют взгляды и вкусы элиты.

Общественное устройство "постиндустриального общества" характеризуется невиданным усложнением социальной организации, интенсификацией культурных связей и обменов, ростом культурного многообразия, отходом от господствующей в эпоху массового индустриального общества унификации и стандартизации и формированием человека, обладающего критическим сознанием и стремлением реализовать свой творческий потенциал.

Необходимо отметить, что культурная индустрия сегодня ориентируется, во-первых, не на удовлетворение креативных потребностей личности, а на "экономику здравого смысла". Во-вторых, новые экономические формы достаточно стандартизированы, что предполагает и достаточно существенную унификацию культурного продукта. И, в-третьих, "метакультурная индивидуальность" Э. Тоффлера, становящаяся субъектом нового типа культуры и характеризуемая способностью дифференцировать поступающую информацию, точно так же нуждается в рекреации и психологической разгрузке, как и "массовый" человек.

Своеобразие этого периода составляет верховенство индивидуального начала над всеобщим, психологии над идеологией, связи над политизацией, многообразия над одинаковостью, разрешительного над принудительным. Т.е. ведущим в социальной жизни становится комплексное социальное взаимодействие индивидов, а не массовое действо в толпе.

Список использованной литературы

1. Белл Д. Основы постиндустриального общества // MAGISTER. 2000 - № 2 – С. 44-57.

2. Бодрийяр Ж. Система вещей. Ростов: Феникс, 1995. 340 с.

3. Дилигенский Г.Г. Историческая динамика человеческой индивидуальности // Одиссей. М., 1994 - № 6 – С. 92-101.

4. Друкер П. Рыночная экономика завтра // Мировая экономика и международные отношения. 2007- № 4 – С. 66-72.

5. Иноземцев В.Л.: За десять лет. К концепции постэкономического общества. М., 1998.

6. Информационная эпоха и постиндустриальное общество: социально-философский аспект // MAGISTER. 2007 - № 3 – С.34-35.

7. К теории постэкономической общественной формации. Сборник статей. Саратов: Изд-во СГУ, 2005. 130 с.

8. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура / Пер. с англ. ; под науч. ред. О.И. Шкаратана. М., 2000. 420 с.

9. Липовецки Ж. Эра пустоты. Эссе о современном индивидуализме. М., 2001. 198 с.

10. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. СПб.: Азбука, 1996. 334 с

11. Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс. М.: АСТ, 2003. 520 с.

12. Психология господства и подчинения. Хрестоматия. Минск: Харвест, 1998. С. 217.

13. Психология толп. – М.: Институт психологии РАН, "КСП+", 1999. С. 127

14. Тоффлер Э. Шок будущего. М., 2003. 380 с.

15. Шпенглер О. Закат Европы. Брянск: Курсив. 2001. Т. 1-4.