42755 (Культура речи), страница 6

Знакомство с его произведениями показывает, насколько творчески, оригинально включал Пушкин просторечные слова в поэтическую речь, постепенно разнообразя и усложняя их функции. Никто до Пушкина не писал таким реалистическим языком, никто так смело не вводил обычную бытовую лексику в поэтический текст.

Профессор Московского университета С.П. П1е-вырев (1806-1864) писал:

Пушкин не пренебрегал ни единым словом русским и умел, часто взявши самое простонародное слово из уст черни, оправлять его так в стихе своем, что оно теряло свою грубость. Б этом отношении он сходствует с Дантом, Шекспиром, с нашим Ломоносовым и Державиным. Прочтите стихи в «Медном всаднике»:

...Нева всю ночь

Рвалася к морю против бури,

Не одолев их буйной дури,

И спорить стало ей невмочь.

Здесь слова буйная дурь и невмочь вынуты из уст черни. Пушкин вслед за старшими мастерами указал нам на простонародный язык как на богатую сокровищницу.

В дальнейшем в обработке «сырого» материала, в создании и обогащении литературного языка принимали участие все выдающиеся русские писатели и поэты. Особенно многое сделали Крылов, Грибоедов, Гоголь, Тургенев, Салтыков-Щедрин, Л. Толстой, Чехов. Об этом хорошо сказал A.M. Горький: «Неоспоримая ценность дореволюционной литературы в том, что, начиная с Пушкина, наши классики отобрали из речевого хаоса наиболее точные, яркие, веские слова и создали тот «великий, прекрасный язык», служить дальнейшему развитию которого Тургенев умолял Льва Толстого».

Конечно, в обработке русского литературного языка, его совершенствовании принимали участие не только писатели и поэты, но и выдающиеся ученые, общественные деятели, журналисты, а в настоящее время работники радио и телевидения.

«Всякий материал — а язык особенно, — как справедливо пишет A.M. Горький, — требует тщательного отбора всего лучшего, что в нем есть, — ясного, точного, красочного, звучного, и — дальнейшего, любовного развития этого лучшего».

Отличительной чертой литературного языка является также наличие двух форм: устной и письменной речи. Их названия свидетельствуют о том, что первая — звучащая речь, а вторая — графически закрепленная. Это их основное различие. Если спросить, какая из форм возникла раньше, то каждый ответит: устная. Для появления письменной формы необходимо было создать графические знаки, которые бы передавали элементы звучащей речи. Для языков, не имеющих письменности, устная форма является единственной формой их существования.

Письменная речь обычно обращена к отсутствующему. Пишущий не видит своего читателя, а может только мысленно представить его себе. На письменную речь не влияет реакция тех, кто ее читает. Напротив, устная речь предполагает наличие собеседника, слушателя. Говорящий и слушающий не только слышат, но и видят друг друга, Поэтому устная речь нередко зависит от того, как ее воспринимают. Реакция одобрения или неодобрения, реплики слушателей, их улыбки и смех — все это может повлиять на характер речи, изменить ее в зависимости от этой реакции, а то и прекратить.

Говорящий создает, творит свою речь сразу. Он одновременно работает над содержанием и формой. Пишущий имеет возможность совершенствовать написанный текст, возвращаться к нему, исправлять.

Задание 28. Прочитайте высказывание литературоведа И.Л. Андроникова и отрывок из воспоминаний академика Б.М. Кедрова, который рассказывает о докладе известного минералога, одного из основоположников геохимии академика А.Е. Ферсмана, посвященном Д.И. Менделееву. Каковы их суждения об особенностях устной и письменной речи?

1. Если человек выйдет на любовное свидание и прочтет своей любимой объяснение по бумажке, она его засмеет. Между тем та же записка, посланная по почте, может ее растрогать. Если учитель читает текст своего урока по книге, авторитета у этого учителя нет. Если агитатор пользуется все время шпаргалкой, можете заранее знать — такой никого не сагитирует. Если человек в суде начнет давать показания по бумажке, этим показаниям никто не поверит. Плохим лектором считается тот, кто читает, уткнувшись носом в принесенную из дому рукопись. Но если напечатать текст этой лекции, она может оказаться интересной. И выяснится, что она скучна не потому, что бессодержательна, а потому, что письменная речь заменила на кафедре живую устную речь.

В чем тут дело? Дело, мне кажется, в том, что написанный текст является посредником между людьми, когда между ними невозможно живое общение, В таких случаях текст выступает как представитель автора. Но если автор здесь и может говорить сам, написанный текст становится при общении помехой (И.Л. Андроников).

2. Получив слово, Ферсман встал, поклонился, начал говорить, произнес первые слова об оценке Энгельсом научного подвига Менделеева. А потом... Потом вдруг исчезли слова. Произносившиеся фразы звучали, словно переложенные на музыку, сливались в общий аккорд, который, казалось, заполнил собою весь зал. Притихшие люди, потолок и стены, стол президиума и сам докладчик исчезли, остался только голос, рисующий одну картину за другой. Это была подлинно поэтическая импровизация. Мысли оратора, да еще так ярко преподнесенные слушателям, буквально рождались на их глазах.

Докладчик кончил. В зале царила тишина, и все сидели, словно зачарованные, ошеломленные необычностью речи, которая была похожа на стихи.

(Выступление А.Е. Ферсмана решено было опубликовать. Б.М. Кедрову принесли дешифрованную стенограмму.)

Я стал ее читать. Слова были те же, но — серые, обыденные. Вот что значит — лишение слова звуковой формы, где все зависит от интонации, от ударения. На бумагу всего этого перенести нельзя, вся их музыкальность пропадает. И мне стало грустно (Б.М. Кедров).

Задание 29. О каких формах речи и их особенностях пишет А.С. Пушкин?

Я не люблю писать писем. Язык и голос едва ли достаточны для наших мыслей, а перо так глупо, так медленно, — письмо не может заменить разговора.

Задание 30. О каких особенностях письменной и устной речи говорится в пословицах? В чем их смысл?

Что написано пером, того не вырубишь топором. Слово — не воробей, вылетит — не поймаешь.

Задание 31. Прочитайте отрывок из рассказа А.И. Куприна «Волшебный ковер». Скажите, о каких особенностях устной и письменной речи говорится в тексте? Чем вы объясните различие в характере разных форм языка одного и того же человека?

Ученые специалисты обыкновенно бывают самыми скучными, замкнутыми и надменными людьми на свете. Этот ученейший профессор оказался прекрасным и неожиданным исключением в их среде. Он говорил охотно, живо, хотя, может быть, и чересчур громко и — главное — в высшей степени увлекательно. Он обладал удивительной способностью заставить слушателя видеть, слышать, чуть-чуть не осязать тот предмет или лицо, о котором идет речь. Это искусство не стоило ему никаких усилий: он не искал ей метких слов, кк удачных сравнений, они сами приходили к нему в голову и бежали с языка. Любую вещь, любое явление, о которых он говорил, он умел повернуть новой, неожиданной и яркой стороной, иногда забавной, иногда трогательной, иногда ужасающей, но всегда глубокой и верной.

Через много лет Дюмон пробовал читать его замечательные книги: они оказались тяжелыми и скучными даже для специалистов.

Задание 32. Прочитайте текст и скажите, какие требования предъявляет Л.К. Чуковская к языку печатной продукции.

Всякий автор, кем бы он ни был, о чем бы ни писал, какие бы ни ставил перед собою специальные задачи, обязан говорить с читателем на языке правильном, вразумительном, точном: иначе статья его окажется бесполезной. И мало того, что бесполезной — она принесет читателю вред, приучая его неточно думать и небрежно выражать свои мысли. Короче говоря, всякая статья должна быть написана русским литературным языком.

Письменная форма литературного языка — это научная, художественная, публицистическая литература. Беря в руки книгу, мы редко задумываемся: а чего стоило автору ее написать? Сколько времени он на это потратил? Вот что рассказывает Н.В. Гоголь о своем писательском труде:

Сначала нужно набросать все как придется, хотя бы плохо, водянисто, но решительно все, и забыть об этой тетради. Потом, через месяц, через два, иногда более (это скажется само собою), достать написанное и перечитать: вы увидите, что многое не так, много лишнего, а кое-чего и недостает. Сделайте поправки и заметки на полях — и снова забросьте тетрадь. При новом пересмотре ее — новые заметки на полях, и где не хватит места — взять отдельный клочок и приклеить сбоку. Когда все будет таким образом исписано, возьмите и перепишите тетрадь собственноручно. Тут сами собой явятся новые озарения, урезы, добавки, очищения слога. Между прежних вскочат слова, которые необходимо там должны быть, но которые почему-то никак не являются сразу. И опять положите тетрадку. Путешествуйте, развлекайтесь, не делайте ничего или хоть пишите другое. Придет час — вспомнится заброшенная тетрадь; возьмите, перечитайте, поправьте тем же способом, и когда снова она будет измарана, перепишите ее собственноручно. Бы заметите при этом, что вместе с крепчанием слога, с отделкой, очисткой фраз как бы крепчает и ваша рука; буквы ставятся тверже и решительнее. Так надо делать, по-моему, восемь раз. Для иного, может быть, нужно меньше, а для иного и еще больше. Я делаю восемь раз. Только после восьмой переписки, непременно собственною рукою, труд является вполне художнически законченным, достигает перла создания. Дальнейшие поправки и пересматриванье, пожалуй, испортят дело; что называется у живописцев: зарисуешься. Конечно, следовать постоянно таким правилам нельзя, трудно. Я говорю об идеале. Иное пустишь и скорее. Человек все-таки человек, а не машина.

Оказывается, недостаточно быть гениальным, надо быть еще и великим тружеником. Попробуйте, например, хотя бы три раза переписать «Ночь перед Рождеством» или... «Мертвые души», и вы убедитесь в этом.

Во времена Н.В. Гоголя не было еще пишущей машинки, которую изобрели в середине XIX в. В настоящее время на смену ей пришел компьютер. Возникает вопрос: изменилось ли соотношение между устной и письменной речью с появлением компьютера, Интернета, сотового телефона, видеотелефона, аудиокассет? Как вы думаете? Стоит обсудить этот вопрос, обменяться мнением на уроке. Попробуйте.

Один из героев произведений Александра Грина, профессор Грантом, говорит о том, как удивительна, сложна, тонка наша нервная система. Благодаря ей мы различаем фальшивые ноты в разговоре, морщимся от неточного или неверного жеста; мы заражаем своим весельем или подавленным настроением окружающих, угадываем мысли других и поэтому часто слышим и говорим: «Я знал, что вы это скажете», «Это самое я подумал». Мы способны понимать с полуслова или даже при одном взгляде, чего от нас хотят. Мы чувствуем, когда глядят нам в спину, и невольно оборачиваемся. Но все это, по мнению ученого, жалкие и обыденные примеры могущества нашего нервного восприятия. Человек способен на большее. И Грантом спрашивает:

Не думаете ли теперь вы, что, быть может, скоро наступит время, когда в этом сплетении, в этом сливающемся скоплении нервной силы исчезнут все условные преграды и средства общения? Что слово станет ненужным, ибо мысль будет познавать мысль молчанием, что чувства определятся в сложнейших формах?

Действительно, а что будет дальше? Будут ли меняться формы общения? Наступит ли время, когда не нужны будут ни устная, ни письменная речь? Ведь человек пока использует не все способности, не все возможности, данные ему природой.

У А.И. Куприна есть рассказ «Звезда Соломона». Вот что пишет он о своем герое:

С тою же чудесной способностью «двойного зрения», с какою Цвет мог видеть рельеф императрицы и год чеканки на золотой монете, зажатой в кулаке Тоффеля, или угадать любую карту из колоды, — так же легко он читал в мыслях каждого человека. Цвету нужно было для этого, пристально и непринужденно вглядевшись в него, вообразить внутри самого себя его жесты, движения, голос, сделать втайне свое лицо как бы его лицом, и тотчас же после какого-то мгновенного, почти необъяснимого душевного усилия,, похожего на стремление перевоплотиться, — перед Цветом раскрываюсь все мысли другого человека, все его явные, потаенные и даже скрываемые от себя желания, все чувства и их оттенки. Это состояние бывало похоже на то, как будто бы Цвет проникал сквозь непроницаемый колпак в самую середину чрезвычайно сложного и тонкого механизма и мог наблюдать незаметную извне, закутанную работу всех его частей: пружин, колес, шестерней, валиков и рычагов. Нет, даже иначе: он сам как бы делался на минуту этим механизмом во всех его подробностях и в то же время оставался самим собою, Цветом, холодно наблюдавшим мастером.