77081-1 (Москва при царе Алексее Михайловиче), страница 2

В 1649 году он построил там новые хоромы и церковь, которые ставил староста дворцовых плотников Смирной-Иванов. Не прошло и десяти лет, как в 1657 году царь велит ставить здесь еще новые хоромы. Проходит еще десять, и строится новый, еще более обширный дворец для всего многочисленного царского семейства. Строили его русские мастера - плотничий староста Сенька Петров и стрелец Ивашка Михайлов. Дерево, в особенности дуб, привозили сюда издалека; для затейливой резьбы из Нового Иерусалима привозили "мастерские книги по резному делу", принадлежавшие патриарху Никону; котельные мастера делали крыши с прихотливыми гребнями и подзорами. Золото для золоченья выписывалось из-за границы. Внутренность палат украшалась "добрым письмом" под наблюдением знаменитого живописца Симона Ушакова, который расписывал Грановитую палату, и под руководством боярина Богдана Салтыкова. Сам царь нередко ходил смотреть за работами.

Со своими оригинально сведенными чешуйчатыми крышами, изящными башенками, удивительными крыльцами, причудливыми окнами, резными узорочными подзорами, разноцветной раскраской и позолотой, это произведение русского искусства производило чарующее впечатление не только на русских, но и на иностранцев. Блистая золотом, пестрея красками, представляя самые прихотливые сочетания архитектурных линий, постройки Коломенского дворца показались Рейтенфельсу "игрушкой, только что вынутой из ящика". Симеон Полоцкий, очарованный видом дворца, писал:

Седмь дивных вещей древний мир читаше,

Осьмый дивсей дом - время имать наше.

Польские послы, восхищаясь этим дворцом, говорили русским людям, что здесь "место зело весело: хорошо видеть далече поля, всю Москву - монастыри и реку, под самым дворцом текущую... Сенокосы едва оком презрети мочно, по которым, егда разольется река, множество птиц, которым Царское Величество тешится, и соколов на птиц пускает..."

Всю жизнь свою царь украшал любимое Коломенское и оберегал его от пожаров, на случай коих было приготовлено здесь пять металлических пожарных труб. В 1673 году часовой мастер Оружейной палаты Петр Высоцкий устроил для этого дворца рыкающих и движущихся (при помощи особой механики) львов, а на дворцовую башню часы.

Великий грех лежит на XVIII веке, преклонявшемся пред Западом, за то, что он не только допустил до разрушения этот памятник самобытной русской культуры, но и, не дождавшись постепенного разрушения, уничтожил его, по причине ветхости. Выше мы воспроизводим Коломенский дворец царя Алексея Михайловича с редкой гравюры, сделанной за год до разрушения.

Существуй этот дворец до нашего времени, сколько бы плодотворных мотивов давал он для дальнейшего развития на Руси архитектуры, резьбы, орнаментации, живописи и т. п.

Кроме Коломенского, царь Алексей Михайлович заботился и об обустройстве своих подмосковных сел - Измайлова и Преображенского. Точно так же немало забот было посвящено и многочисленным кремлевским садам: нижнему, верхнему, аптекарскому и внутренним, собственно дворцовым. Давались царские указы и "дохтору", а не простым только садовникам, чтобы в этих садах были разные растения; строились в них беседки и другие украшения, ставились там клетки с соловьями и другими птицами.

В это царствование патриарх Никон построил для себя новые великолепные патриаршие палаты, среди которых отличалась своими украшениями Крестовая палата, со времени императрицы Екатерины II обращенная в Мироварную. Окружавший себя необычайным великолепием Никон неоднократно принимал в своем доме царя Алексея Михайловича.

Москва в царствование Алексея Михайловича в своих трех концентрических кругах: в Кремле с Китай-городом, в Белом городе и, наконец, в Земляном городе с Замоскворечьем, достигает окончательного своего развития. Даже процесс образования пригородных слобод, которые после Петра 1 замкнулись в еще более широкий пояс Камер-коллежского вала, в это время почти закончился. В этом уже последнем поясе мы в рассматриваемое время отмечаем присоединение к древним слободам - Сущевской, Напрудной, Кречетниковской и т. д. еще следующих: Пушкарской, Ново-воротниковской, Мещанской, которая была названа по множеству переселенцев из городов (място - по-польски) Западной Руси, где они назывались "мещанами", соответствовавшими нашим посадским, и, наконец, Немецкой слободы. По указу царя стрельцы-пушкари помещены были из разных мест в одно, близ церкви св. Сергия, которая стала с этого времени называться "в Пушкарях". Здесь находился литейно-пушечный завод, а также и колокольный.

Заведовавшие воротами воротники были перемещены от церкви Св. Пимена, близ Малой Дмитровки, в Сущево, где они построили храм Св. Пимена, в Новых Воротниках.

До царя Алексея Михайловича иностранцы селились близ Спаса в Наливках и в других местах, но, по повелению государя, для иностранцев (офицеров и техников разного рода), отведено было на Яузе особое место, которое стало называться Немецкой слободою, сыгравшей столь важную роль в годы молодости Петра 1. Здесь построены были кирки и костелы и возник центр новых веяний, кои при Петре 1 привели к огромному перевороту в истории Москвы и всей России, к целому ряду преобразований по западным образцам.

Но прежде чем обратиться к этому последнему предмету, мы должны еще раз вглядеться в личность и быт отца преобразователя России, в то старое, чего он держался, и в то новое, что при нем начинается в Москве.

Кротостью своего характера, склонностью подчиняться влиянию окружающих и глубокою набожностью он похож был на своего родителя. Но он отличался от него большей подвижностью, что выражалось его личным участием в первой польской войне и весьма частыми поездками на охоту. Он превзошел страстью к ней Василия III и Иоанна Грозного. По его приказанию, в интересах охоты, во дворце введен был дневник погоды. Сам государь с задором истинного охотника описывал в письмах свои охотничьи удачи. Как увлекался он поэзией охоты, видно из его собственноручных писем к ловчему А. И. Матюшкину. В одном из них он описывает, как, раннею весною 1657 года (10 апреля), поехал он "отведывать птицу на добычах и между Сущевым и Напрудным наехал прыск (место, залитое вешней водой); там были утки, многие шилохвосты, свиязи и чирята. Пустили на них одного сокола; он высоко взмыл, но не спустился. Пустили другого Дикомыта; он добыл, к радости охотника, хорошую добычу и потешил всех хорошим летом".

В другом письме к заведовавшим соколиным путем царь выражает радость, что улетевшего сокола поймали около Рязани, и пишет: "Я теперь кладуся на вас во всем, как лучше, так и делайте; а будет вашим небрежением Адар, Мурат, Лихач, Стреляй или Салтан (ловчие птицы) умрут, и вы меня, не встречайте, а сокольников всех велю перепороть; а если убережете и вас милостиво пожалую, и сокольников тоже".

Царь засвидетельствовал свою любовь к соколиной охоте составлением устава, или "Урядника сокольничьяго пути". Здесь он называет ее "красною и славною птичьею охотою", ибо "красносмотрителен и радостен высокий сокола лет". Поощряя служилых людей к ней, он собственноручно приписывает следующий "прилог": "делу время, потехе час". Посол германского императора барон Меер-берг, желая снискать царское расположение, всячески выказывал свой интерес к этой охоте. Царь, награждая его за это своим вниманием, посылал к нему своих сокольников для показу, с лучшими кречетами и другими ловчими птицами. Этот дипломат даже снял с любимого государева кречета портрет и приложил его к описанию своего путешествия в Московию.

Но, предаваясь охотничьей потехе, государь прилежно занимался государственными делами; он высоко ставил свою царскую самодержавную власть и оберегал ее от всяких посягательств на нее, хотя бы они шли от "собиннаго друга" и патриарха всех северных стран, каким был Никон. Государь всея Руси, он был одним из последних ее собирателей, присоединив от Польши к Москве Малую Русь. Своим законодательством ("Соборным уложением" - подлинник его в виде столбцов хранится в Архиве Министерства иностранных дел), он продвинул вперед русское право вообще, и в особенности государственное, оградив Царское Величество не только от восстания на него и неповиновения, но и от малейшего его оскорбления. На Москву свою он смотрел, как на новый Цареград, и был очень рад поместить в первопрестольном соборе икону Влахернской Богоматери, которая считалась покровительницею второго Рима. Относительно блеска своей обстановки, он для Восточной Европы был тем же, чем для Западной был Людвиг XIV. Ни один из государей не окружал себя таким величавым этикетом и такой ослепительной роскошью, как Алексей Михайлович. Это обуславливалось не одним только накоплением царских сокровищ в Москве, но и самыми воззрениями и чувствованиями государя. Он внес живую мысль и искреннее настроение в те величавые и роскошные обряды царских выходов, приемов послов и церковных празднеств, кои, будучи совершаемы без подобающего одушевления, обращаются в блестящий формализм. В этом, как и в семейной жизни, государь был верен заветам и уставам своих царственных предшественников.

Государь был любящим супругом и примерным отцом своей семьи. Мы привели уже портрет первой его супруги царицы Марии (Милославской). Воспроизводим портрет и второй супруги его Натальи Кирилловны (Нарышкиной). Она, по словам одного иностранца (Рейтенфельса), была блестящей красоты, стройная станом, с челом возвышенным, пленяла звонкой сладостной речью.

Алексей Михайлович много заботился об обучении не только своих сыновей, но и дочерей, коим в учителя дал ученого Симеона Полоцкого. В новый (1 сентября) 1674 год он объявил старшего сына, тринадцатилетнего царевича Феодора, своим наследником. "Действо" (церковно-государственный обряд) происходило в этот раз на Красной площади, в присутствии двора, духовенства, народа и иноземцев. При этом царевич поздравлял отца и патриарха с Новым годом и говорил речь. Царевича показывали в этот день в Архангельском соборе иностранным послам и находившимся в Москве малороссиянам (сыновьям гетмана Самойловича).

За два года перед тем, 30 мая 1672 года, родился царевич Петр. Народ в своей песне так сказывал об этом событии:

Как светел, радостен в Москве

Благоверный государь Алексей, царь Михайлович,

Народил Бог ему сына, царевича Петра Алексеевича,

Первого императора на земле...

Ранним утром колокола Кремля и Москвы разнесли повсюду весть об этом событии, и царь-отец уже в 5 часов утра был на благодарном молебне в Успенском соборе и ходил к Михаилу Архангелу и в Вознесенский и Чудов монастыри. В Благовещенском соборе возвел в окольничьи отца царицы Кирилла Нарышкина и ее воспитателя Матвеева. Во дворце в этот день угощали бояр и думных людей и других поздравителей водкой, фряжскими винами и плодами, а 1 июля был обед для бояр в царицыной палате. 29 июня в Чудовом монастыре происходило крещение младенца; крестным отцом был брат царевича Феодор, а крестной матерью тетка, царевна Ирина Михайловна. На следующий день был крестильный стол в Грановитой палате. Так встречен был в Москве на заре своей жизни Петр 1...

Царь Алексей Михайлович еще с пятилетнего возраста начал учиться грамоте. С этого времени, кроме разных игрушек и музыкальных инструментов, дедушка его Филарет Никитич и бояре стали дарить ему книги, а отец приставил к нему в учителя дьяка Василия Прокофьева, который прилежно учил его чтению, письму и даже церковному пению. По дошедшим до нас сведениям, ученье его заключалось в чтении книг Св. Писания и церковного богослужения. При живых способностях и любознательности царственного ученика учебные годы не пропали для него даром. Разнообразным чтением и беседами с образованными людьми он всю жизнь пополнял свои познания. По смерти своего отца, он заметно выдавался из ряда своих современников своим умом и интересом к образованию. Молодой государь не только писал отличным, как мы видели, почерком, но имел склонность к писательству. Он любил писать длинные письма, выражавшие способность живо подметить и картинно передавать свои мысли и чувства. Немало осталось от него записок, заметок и даже описаний походов, московских событий и даже случаев на охоте и т. д. Государь любил и устно говорил речи, как, например, при отпуске воевод в поход и при других торжественных случаях. Даже в одном письме его к Ромодановскому мы видим опыт царя писать стихами...

Царь сочувствовал развитию на Руси образования и ее сношениям с государствами Запада, начиная с Франции и Германии, и Востока, кончая Китаем и Индией, и не чуждался перемен и нововведений.

Нечего и говорить о том, что царь Алексей Михайлович не мог быть сторонником того умственного застоя, который выразился в расколе, в протопопе Аввакуме и им подобных, и готов был содействовать насаждению в России школ и разных нововведений, поддерживал и приближал к себе лиц такого же направления.

Представителями их являются патриарх Никон, Ф. М. Ртищев, А. Л. Ордин-Нащокин и А. С. Матвеев. Пред этими русскими людьми открывались два пути образования: один греко-славянский, верный началам православия, другой путь - западный, проложенный в чуждом нам католическом и протестантском мире.

Запад пережил уже к этому времени эпохи открытий и изобретений, возрождения наук и искусств и реформации. Ко времени Алексея Михайловича Италия, например, выставила уже не только предтеч Возрождения, какими были Данте, Петрарка и Боккачио, и великих художников Возрождения, какими являются Рафаэль, Микеланджело, Леонардо да Винчи, таких представителей науки, как Макиавели и Галилей; Германия - Эрамза и Рейхлина, Коперника и Кеплера; Франция - Декарта и Рабле, а там начался славный век Людовика XIV, с Корнелем, Расином, Мольером и другими; Англия уже имела Шекспира, Бэкона, Мильтона, Ньютона и других.

Но русские люди, в силу исторических условий отделенные от общей жизни Запада, опасливо относились к западно-европейской образованности, как основанной на католическом и протестантском инославии. Однако потребность в образовании чувствовали сам царь и те люди, коих он приближал к себе; но все боялись учиться у людей Запада, как у инославных. Предпочтение оказывалось грекам и западно-русским ученым, усвоившим западноевропейскую образованность, потому что те и другие были православными и не могли стирать особенностей в верованиях, воззрениях и обычаях русских людей. Только некоторые обращались к полякам и западным славянам, неправославным. Патриарх Никон входит в сношения с греческими патриархами и посылает на Восток за древними греческими и славянскими рукописями Арсения Суханова.