4395-1 (Москва в преддверии Смуты), страница 2

Ильинка и Варварка были связаны с Фроловскими воротами Кремля. Первая из них, имевшая местное значение, шла к селам Елох, Стромынь и др. А вторая выходя из города за Яузой раздваивалась. Одна дорога вела во Владимир, а другая через Коломну в Рязань.

Другие улицы связанные с торгом у кремлевской стены образовывались в Замоскворечье (южное направление), и в Занеглименье (северное направление). Радиальные улицы Занеглименья переходившие в дороги связывали Москву с Дмитровом, Тверью Новгородом и Смоленском. Дороги к Высокопетровскому монастырю, Дмитровская, Тверская и Новгородская (Никитская) начинались от переправы через Неглинку вблизи северного угла Кремля, а новая Смоленская дорога (по Воздвиженке и Арбату) выходила из Ризположенских ворот Кремля. Старая Смоленская дорога (по линии Волхонки и Пречистенки) шла от Боровицких ворот в сторону Лужников к броду через Москву-реку в районе устья Сетуни у Новодевичьего монастыря.

От Боровицких ворот по линии Знаменки и Поварской к Пресненскому броду улицы шли в северо-западном направлении к Волоцко-Новгородской дороге. Другой брод через Москва-реку находился у самых Боровицких ворот у самого устья Неглинки. Отсюда шли две дороги Замоскворечья: одна по линии Якиманки в Боровск и Калугу, а другая по линии Полянки в обход татарской слободы в сторону Рязани и далее в сторону «Дикого поля».

Для борьбы с заболоченностью почвы городские улицы и проезды мостились. Первое упоминание о московских мостовых относится к XVI веку, когда все главнейшие московские улицы были уже замощены, тогда как археологические наблюдения зафиксировали остатки мостовых уже в XIV веке. Материалом для мостовых служило дерево, для приобретения которого Земский приказ собирал со всех жилых мест «мостовые деньги». Англичанин Д.Флетчер, побывавший в России в 1591 г. в своем сочинении «О государстве Русском» дал описание тогдашнего способа мощения. По его словам, мостовые устраивались из бревен, обтесанных с той стороны по которой следовало ездить. Иногда поперек улицы раскладывались просто неотесанные кругляки, но в таком случае поверх их вдоль улиц настилались барочные доски, а на важнейших царских проездах – брусья. После износа мостового покрытия и нарастания культурного слоя, поверх старого настила укладывали новый ярус. При раскопках в различных частях города находят следы деревянных мостовых уложенных в три-четыре ряда. В отдельных местах, как например на улице Ильинка, количество ярусов уложенных друг на друга достигало двадцати семи.

Основной структурной единицей посада являлся двор (городская усадьба). Подобное деление сложилось еще в более ранний период и оказалось весьма устойчивым, продержавшись в Москве вплоть до первой половины XIX в. На дворе размещались жилые и хозяйственные постройки, иногда торговые лавочки и мелкие производственные помещения (к примеру сапожные мастерские). Часть двора обязательно составлял огород и сад. Самые мелкие дворы имели площадь около 25—30 квадратных сажен, крупные беломестные дворы достигали размеров 500—700 квадратных сажен и более. Так усадьба стольника Петра Хитрово имела площадь около 378 квадратных сажен, а двор боярина Стрешнева на Смоленской улице в длину имел 54 сажени, а в поперечнике 50 саженей с одной стороны и 70,5 саженей с другой т.е. более 2500 квадратных саженей.

Численность жителей отдельных дворов по переписным книгам определить довольно сложно, поскольку учитывалось лишь взрослое, работоспособное население платящее государственные налоги и отбывающих слободское тягло. По различным косвенным данным можно определить среднюю численность двора порядка 8—12 человек. При этом нужно учитывать довольно пестрый социальный состав дворовых жителей. Самые маленькие дворы находились во владении одной небольшой семьи. Но уже средние и крупные дворы, которых в столичном городе было немало, имели достаточно сложный состав населения. Кроме главного владельца и его семьи здесь числились его слуги именуемые «дворниками», люди арендующие у хозяина часть построек (подсуседники, захребетники), а также владеющие имуществом на паях с хозяином – «сябры». Общая численность таких дворов конечно же была больше средней.

Территорию усадебного двора, как и ранее, ограждал тын или замет из прясел в котором обязательно имелись ворота с калиткой. Археологические раскопки в Москве показали, что линия ограждавшая усадьбу нередко прерывалась постройками хозяйственного и производственного назначения – сараями, мастерскими. Кроме этого на усадьбе размещались амбары и погреба, в которых хранили продуктовые запасы, причем погреб или ледник мог представлять собой отдельное помещение. На отдельных усадьбах имелись бани. Сам жилой дом как правило располагался на некотором расстоянии от ограды, так что перед домом обычно оставался участок «чистого» двора иногда даже замощеный. За домом располагались помещения для скота образуя хозяйственный двор. Еще далее помещался сад с огородом.

«Градоподобный» образ крупных посадских дворов, с населением объединенным различными родственными и экономическими связями, усиливался при постройке высоких башнеобразных построек «повалуш» и наличии домовой церкви при главном жилом доме. Однако контраст богатых усадеб с мелкими дворами смягчался тем, что главный жилой дом располагался как правило внутри участка, а на улицу, даже в богатых усадьбах, выходили более мелкие постройки и службы либо жилые избы челяди близкие к рядовой посадской застройке.

Жилые дома средневековой Москвы носили четко выраженный характер севернорусской постройки. Основная часть домов по прежнему оставалась деревянной. Большинство из них представляли из себя наземную избу с деревянным полом и завалинкой или дом на подклете. Даже на богатой боярской усадьбе имевшей небольшой каменный дом остальные постройки были рублеными. Каменные жилые палаты, по сравнению с общем количеством жилых зданий, встречались достаточно редко поскольку при весьма несовершенном печном отоплении в каменном доме с толстыми стенами всегда было несколько сыровато. «Обычай жить в деревянных помещениях, как более здоровых и удобных сохранился в России долгое время, едва ли не до XX века – пишет М.Н.Тихомиров, – даже в XVIII столетии богатые вельможи предпочитали строить обширные деревянные дворцы».

Обычный городской дом этого времени имел двух (изба и сени), или трехчастную конструкцию включавшую белую или черную горницу, клеть и соединяющие их сени. Количество комнат как и этажность постройки зависела от достатка хозяина. У некоторых жителей горница и комната стояли на «жилых подклетах». Горницей же обычно именовалась изба на подклете являвшаяся по отношению к нему «горним», т.е. верхним помещением. Хотя однокамерные постройки несомненно сохранялись еще и в XVI веке. Посетивший Москву в 1564 году Рафаэль Берберини писал о жилищах рядового населения Москвы, что они «малы и неудобны. В них одна комната, где едят, работают и делают все; в комнате для тепла и печь, где обыкновенно спит вся семья; они дают дыму вылетать в дверь и окна».

По сравнению с избами XII—XIII веков в XVI столетия значительная часть изб зажиточного посадского населения топилась по белому, т.е. имела вытяжную трубу. В домах с «белой» печью обязательно имелся потолок нередко присыпанный сверху землей для лучшей теплоизоляции. Окна в такой избе, в отличие от «курной», были не волоковые, а косящатые (от слова косяк) или «красные» изготовленные с использованием слюды и дававшие больше света. Они обычно были расположены по торцевому фасаду выходившему на улицу. Крыши московских домов XVI века, как видно из планов-рисунков того времени, были в основном двухскатными. Предметы меблировки составляли полати с залавками, кутники и грядки относящиеся к неподвижной мебели, а также стол стоявший обычно «под образами» и скамьи.

Избрание Бориса Годунова на царство и первые годы его правления.

6 января 1598 г. скончался царь Федор Иванович. После его смерти не осталось ни наследников, ни завещания. Бразды правления перешли к вдове царя Ирине Федоровне, но она, вскоре, приняла монашество и удалилась в Новодевичий монастырь. Впрочем, первое время, новопостриженная царица-инокиня Александра продолжала считаться правительницей государства – от ее имени издавались указы, посылались грамоты, к ней шли воеводские отписки. За сестру царицу, надо полагать, распоряжался Борис Годунов. Между тем, на пути к трону у Бориса были весьма серьезные соперники – семья Романовых, сыновей Никиты Романовича Юрьева, двоюродных братьев царя Федора. О том, что царь Федор умирая, якобы завещал престол старшему из Романовых – Федору Никитичу, сообщает ряд источников, как русских, так и иностранных. Романовы пользовались большой популярностью, благодаря своему родству с почитаемой в народе царицей Анастасией, первой женой Ивана Грозного, да и их отец Никита Романович был любим москвичами. В то же время, на стороне Бориса был богатый опыт управления страной и значительное количество сторонников в различных слоях общества. Усердно ратовал за Годунова патриарх Иов.

В феврале 1598 г. в Москве открылся Земской собор. На одном из его заседаний – 17 февраля – состоялось избрание Бориса Годунова царем. Земской собор 1598 г. неоднократно воспринимали как видимость представительства, ширму, за которой действовали сторонники Годунова. Однако, тщательное изучение документов собора и обстоятельств его работы, проделанное В.О.Ключевским, убеждает в том, что собор 1598 г. был вполне правомочным, а его решение отвечало истинным настроениям участников, а не являлось подтасовкой. Согласно К.Буссову, участники собора склонились на сторону Годунова поскольку тот «до сего времени... вершил государственные дела так, как не вершил их никто с тех пор, как стоит их монархия...». В то же время, нельзя отрицать и умелую агитацию, и, даже, возможно, подкуп сторонниками Годунова московских стрельцов, купцов и посадских людей. В это время Годунов удалился в Новодевичий монастырь, притворно демонстрируя отказ от борьбы за трон. К Новодевичьему монастырю собрались толпы народа с иконами и святыми мощами, умолять правителя согласиться занять трон. После решительных отказов (Борис даже изображал жестами, что готов скорее удавиться, чем сесть на царство), Годунов внял мольбам и крикам народа и согласился принять царский венец.

Свое правление царь Борис Федорович начал со щедрых милостей. Летом 1598 г. нареченный царь возглавил поход «по крымским вестям» к Серпухову, во время которого подавал «ратным людям и всяким в Серпухове жалование и милость великую. Они же все видяше от него милость, возрадовались, чаяху и впредь себе от него такова жалования». Еще более щедрые раздачи сопровождали коронацию Годунова, состоявшуюся 3 сентября: «с этого числа целых 12 дней великий князь кормил обедами все звания от высшего до низшего. Всем служивым людям он пожаловал каждому годовое жалование, сколько кто получал по должности за свою службу», – сообщает австрийский посланник М.Шиль.

Начало царствования Бориса было безоблачным. Царю удалось добиться дипломатических успехов в отношениях с державами Запада и Востока. Годунов строил планы сближения с Западной Европой – для сватовства на его дочери Ксении в 1602 г. в Москву приехал шлезвиг-голштинский герцог Иоанн («королевич Яган Фридрикович»), сын датского короля Фредерика II. Королевич был торжественно встречен в Москве и щедро одарен Годуновым. Герцога и его свиту разместили на дворе думного дьяка Андрея Щелкалова на Ильинском крестце. На пирах, устроенных в честь Иоанна царь Борис показывал свое искреннее расположение к будущему зятю. Неожиданно, через месяц после приезда герцог тяжело заболел и вскоре скончался. Он был торжественно погребен в кирхе Иноземной слободы на Яузе.

Иноземные слободы в Москве.

Московская иноземная слобода берет свое начало в правление Василия III (1505—1533). Согласно сообщению С.Герберштейна, великий князь выделил служившим у него немцам-военным поселение на юге Москвы, которое получил название слободы Наливки. Герберштейн объяснял это происхождение этого названия от того, что русским, согласно государевым указам было запрещено пить хмельные напитки, а немцы же имели полную свободу пить и от постоянных призывов: «Налей!» и получила свое название слобода. Она располагалась в районе современной Шаболовки. Свидетельством существования первой иноземной колонии в Москве в XVI в. являются многочисленные находки в этой местности надгробий с надписями на латыни, немецком, голландском, английском и итальянском языках – остатки некрополя при слободе. Среди других надгробий в 1989 г. была обнаружена плита советника Ивана Грозного, лиценциата права Каспара фон Эльферфельдта (ум. ок. 1571). Эпитафии свидетельствуют, что среди жителей слободы были не только военные, но и купцы, переводчики, священнослужители.

В 60—70-е годы слобода переместилась на Таганку, в местность впоследствии получившую название Болвановки. Д.Горсей пишет, что по его совету царь создал из лифляндцев, французов, голландцев, шотландцев и англичан, взятых в плен в Ливонской войне отряд в 1200 человек, которые «сражались с татарами успешнее, чем двенадцать тысяч русских с их короткими луками и стрелами». Вероятнее всего, ливонские пленники, служившие царю и составили основное ядро населения слободы. В 1578 г. после разгрома русского войска под Кесью слобода подверглась разгрому, но уцелела. В следующем, 1579 г. разряды упоминают «на Москве немец 400 человек». При болвановской слободе было и кладбище, плиты с которого обнаружены в кладке церкви Николы на Болвановке. Это надгробия – Варвары дочери Э.Гротхузена (ум. 8.6.1593), уроженца (уроженки) г. Магденбурга (кон. XVI—нач. XVII вв.) и другие. По-видимому, одновременно с болвановской слободой возникла Иноземная слобода за Яузой, называвшаяся еще Кукуем, по названию ручья, протекавшего в той местности. Борис Годунов при своем вступлении на престол пожаловал иноземцам право совершать богослужение на дому, предоставил право купцам-жителям слободы вести торговлю на других городах и приказал давать им большие ссуды из казны. Яузская слобода ожила и расширилась. В 1600 г. доктора, выписанные Годуновым из Германии, добились разрешения построить в слободе кирху, в которой и было похоронено тело герцога Иоанна.

Во главе торжественной похоронной процессии вели восемь коней, один из которых был покрыт черным бархатом. Затем шли трое дворян герцога с тремя его гербами, за ними еще один с короной и скипетром. Далее следовали двадцать дворян герцога, каждый из которых нес герб и зажженную свечу. После них верхом ехали трое придворных со знаменами, далее музыканты с трубами и барабанами. Затем следовала траурная колесница, запряженная вороными конями, на которой везли набальзамированное тело Иоанна в дубовом гробу, обитом крепкими обручами и кольцами черного цвета. За колесницей шествовал «адмирал» с большим гербом Дании и Норвегии, а за ним свита герцога и все иноземцы, жившие в Москве.