4390-1 (Москва и Смутное время), страница 2

1 мая 1606 г. нареченная царица въехала в Москву, торжественно встреченная войсками, придворными и народом. Марину Мнишек сопровождала большая свита, которую, при приказу царя, разместили на дворах бояр, купцов и посадских людей – «и в то время мятеж велик и крик и вопль, что из многих дворев добрых людей метаху вон, а запасы их всякие взимаху на себя, и насилье великое и обиды и позорство бысть всем добрым людем». Москвичи, по словам К.Буссова, были «очень опечалены тем, что у них появилось столько иноземных гостей, дивились закованным в латы конникам и спрашивали живущих у них в стране немцев, есть ли в их стране такой обычай, приезжать на свадьбу в полном вооружении и в латах». Вместе с поляками приехало немало других иноземцев – немцев, итальянцев, евреев, в основном, торговцев, которые намеревались сбыть свои товары на роскошной московской свадьбе польской аристократки и русского царя.

Лжедмитрий готовился к свадьбе. Вскоре после своего воцарения, он приказал сломать каменный дворец Бориса Годунова «на взрубе», а на его месте приказал построить новый дворец для себя и для будущей царицы. Дворец самозванца, возвышался над кремлевской стеной так, что из него открывался вид на весь город. «Внутри этих... палат он повелел поставить весьма дорогие балдахины, выложенные золотом, а стены увесить дорогою парчею и рытым бархатом, все гвозди, крюки, цепи и дверные петли покрыть толстым слоем позолоты; и повелел также внутри искусно выложить печи различными великолепными украшениями, все окна обить отличным карамзиновым сукном», – сообщает И.Масса.

Из окон этого дворца самозванец мог наблюдать за потехами, которые устраивались по его велению на льду Москвы-реки. Так, зимой 1605/1606 года на Москве-реке была построена деревянная крепость по типу традиционного для русской фортификации Гуляй-города. Эта крепость, предназначавшаяся для война с татарами была, по свидетельству того же Массы «весьма искусно сделана и вся раскрашена; на дверях были изображены слоны, а окна подобны тому, как изображают врата ада, и они должны были извергать пламя, и внизу должны были окошки, подобные головам чертей, где были поставлены маленькие пушки». Украшение крепости в виде треглавого ада поразило москвичей. Они прозвали эту крепость «адом»: «ад превелик зело, имеющ у себя три главы. И содея обоюду челюстей его от меди брячало велие: егда же разверзает челюсти своея, и извну его яко пламя предстоящим ту является, и велие бряцание исходит из гортани его; зубы же ему имеюще оскаблены, и ногты яко готовы на ухапление, и изо ушию его яко же пламень расплавляшуся». Склонные верить предзнаменованиям, русские люди впоследствии, говорили, что самозванец воздвиг «ад» в «знамение предвечного своего домовища». Для своего развлечения, Лжедмитрий I приказал устроить маневры и отряду польских всадников штурмовать эту крепость. Самозванец вообще любил военные потехи, одна из которых чуть не закончилась для него плачевно – в подмосковном селе Большие Вяземы он приказал воздвигнуть ледяную крепость, посадил в ней обороняться бояр, а сам со своими телохранителями и поляками пошел на штурм. «Оружием с обеих сторон должны были быть только снежки... Воспользовавшись удобным случаем, немцы примешали к снегу другие твердые вещества и насажали русским синяков под глазами», – пишет К.Буссов. Когда же самозванец штурмом взял ледяную крепость и принялся на радостях пировать к нему подошел один из бояр «и предостерег его и сказал, чтобы он эту игру прекратил, ибо многие бояре и князья очень злы на немцев... и чтобы он помнил, что среди них много изменников, и что у каждого князя и боярина есть длинный острый нож, тогда как он и его немцы сняли с себя верхнее и нижнее оружие и нападают только со снежками, ведь легко может случиться большое несчастье». Самозванец довольно скоро стал опасаться за свою жизнь и создал внушительную охрану, в основном, из поляков и немцев, во главе с иноземными офицерами – французом Яковом Маржеретом, датчанином Матвеем Кнутсеном (Кнудсеном) и шотландцем Альбертом Скотницким) (Лантоном). Охрана состояла из сотни стрелков и двух сотен алебардщиков. Они носили дорогие кафтаны из красного бархата с серебряной паволокой и фиолетового сукна, с отделкой красным и зеленым бархатом, богато украшенное оружие, имели значительное денежное жалование и получили поместья. Сверх того, во всех выездах царя сопровождала польская рота во главе с ротмистром Матвеем Домарацким: «И в хождении и исхождении дома царского и по граду всегда со многим воинством ездяше. Спереди же и созади его во бронях текуще с протазаны и алебарды и с иными многими оружии, един же он токмо по среде сих; вельможи же и бояре далече от него бяху. И бе страшно видети множество оружии блещащихся».

Восстание в Москва 17 мая 1606 года.

После приезда невесты самозванец с удвоенной силой предался развлечениям: в кремлевском дворце играла музыка и шли танцы. Балы чередовались с охотой, к которой бывший чернец весьма пристрастился и даже проявлял чудеса храбрости. На охоте в подмосковном селе Тайнинском самозванец бросился на медведя и с одного удара убил его рогатиной так, что даже рукоятка сломалась, а затем, саблей отсек ему голову. Свадьба, состоявшаяся 8 мая, еще больше вскружила голову самозванцу, и возмутила москвичей нарушением православных канонов и традиций.

«Весь народ да весь пошел на службу на христианскую,

А Гришка до разстрижка со своею царицею Маришкой,

Мариной Ивановной, князя Литовского дочь,

Они не на службу христовскую пошли,

Пошли в парную баенку,

В чистую умывальню...»,

– говорит поздняя историческая песнь, доносящая отзвуки накопившейся ненависти к самозванцу и поляками, наводнившим Москву в мае 1606 г.

Недовольство москвичей умело использовали враги царя – бояре Шуйские, – давно и умело готовившие заговор против самозванца. К Шуйским примыкали и другие бояре. Их ненависть к самозванцу понятна – интриговавшие против Годунова, они тем более не желали подчиняться безродному выскочке, беглому расстриге и самозванцу. Шуйские внушали своим сторонникам и те, распространяли в Москве слухи, что новый царь – еретик и самозванец, собирается при помощи немцев и поляков истребить всех бояр, уничтожить церкви и искоренить православную веру, а распространить на Руси «латинство». О том, насколько широко были распространены эти слухи свидетельствует множество источников – от записок иностранцев до русских повестей начала XVII века. Согласно грамоте царя Василия Шуйского, Лжедмитрий I намеревался «вести наряд пушечной болшой с города и из казны вессь для стрельбы, и ехать ему было за посад, а бояром и дворяном и всяким людям быти было с ним на стрельбе, а литовским людем всем, конным и пешим, быти было с ним же всем вооруженным, с копьи и с пищалми, будто для потехи, и приехав было к наряду всех бояр и думных людей и болших дворяне побить». Умелая агитация способствовала успеху заговора. 17 мая Шуйские подали знак к мятежу. Стража самозванца, во главе с верным Басмановым была перебита. Лжедмитрий пытался бежать, но был схвачен; его допрашивали и истязали, пока не убили. Обезображенный труп самозванца был брошен на Лобное место, на живот ему положили скоморошью маску, в рот вставили дудку, а на грудь положили волынку. Вместе с самозванцем, восставший народ расправился со многими поляками и другими иноземцами, приехавшими на царскую свадьбу: «...и толико множество побито, что на всех улицах и по переулкам и по площадям и по всем дворам в трупе мертвых поганых человек пройтить никак не возможно». Труп Лжедмитрия, три дня пролежавший на площади, был брошен в скудельницу, а затем сожжен в содеянном им «аде», за Москвой-рекой, в местности Верхние Садовники, т.е. рядом с государевым аптекарским садом, занимавшим северную часть Замоскворечья. Пепел самозванца зарядили в пушку и выстрелили из нее в сторону Польши. Так, бесславно закончилось правление Лжедмитрия I – первого русского самозванца, который был и единственным, кому удалось достичь престола.

Болотниковцы.

Через два дня после убийства самозванца бояре участники переворота провозгласили царем князя Василия Ивановича Шуйского. Современники отмечают, что избрание нового царя не было делом всего народа, а результатом сговора узкой группы лиц: «малыми некими от царских палат излюблен бысть царем князь Василий Иванович Шуйский... никем от вельмож не пререкован, ни от прочего народу умолен, – пишет Авраамий Палицын, – И устроися Росиа вся в двоемыслие ови (одни) убо любяще его, ови (другие) же ненавидяще». В то же время, именно Василий Шуйский, согласно «лествичному порядку» наследования престола, имел наибольшие права на трон – князья Шуйские происходили от князя Андрея Ярославича, младшего брата Александра Невского, родоначальника московских князей. Таким образом, род Шуйских был, по генеалогическому старшинству, следующим за пресекшимся родом князей московских. Однако, в первые же месяцы правления Василия Шуйского, призрак «царя Димитрия», как и ранее, при Годунове, вновь стал знаменем для недовольных и мятежников. Царь Василий Шуйский предпринял все меры, чтобы предотвратить развитие новой самозванческой авантюры. Труп Лжедмитрия I был сожжен, а царевич Дмитрий Угличский признан святым мучеником, убиенным от злодея Бориса Годунова. Мощи царевича были перенесены из Углича в Архангельский собор в Москве, от них свершались чудеса и исцеления, подробные описания которых были разосланы по городам. Другие грамоты извещали о самозванчестве Гришки Отрепьева, который прельстил всех людей чернокнижеством и ведовством, о его злых умыслах искоренить православную веру и перебить бояр.

Однако, это не помогло. Южные окраинные города восстали против царя Василия, называя его похитителем престола. «Царь Димитрий», как говорили его сторонники, уцелел во время переворота 17 мая 1606 г. и скрылся. Вскоре в Путивле появился человек, называвший себя «большим воеводой царя Дмитрия» – Иван Исаевич Болотников, который и возглавил движение против Шуйского. Биография Болотникова весьма примечательна – он был боевым холопом князя Андрея Андреевича Телятевского, затем, казаковал на Волге и Дону, стал атаманом, и был взят в плен татарами и продан в рабство в Турцию. Как и многие русские полоняники, Болотников, был гребцом на галере, и во время одного из морских сражений, турки потерпели поражение, а невольники обрели свободу. Болотников решил вернуться в Россию. Путь его лежал через Венецию, Германию и Польшу. В польском городе Самборе, во дворце Юрия Мнишка, Болотникова принял человек, назвавший себя «царем Дмитрием», который и поручил атаману возглавить войска против Шуйского. Вероятнее всего, под личиной чудесно спасшегося царя предстал перед Болотниковым, один из приближенных Лжедмитрия I – Михаил Молчанов, бежавший после московского погрома 17 мая 1606 г. в Польшу.

Успехи И.И.Болотникова впечатляют. Через несколько месяцев, в октябре он уже взял Серпухов, из которого открывался прямой путь на Москву. В столице началась паника. «Мы своими глазами видели, что бежали многие их знатные бояре с женами из Москвы, услышав о большом войске под Серпуховым», – пишет поляк-очевидец событий. Одновременно с Болотниковым, к Москве двигалось войско, во главе которого стояли рязанские дворяне – Истома Пашков и Прокопий Ляпунов. В 50 верстах от Москвы, на Коломенской дороге у села Троицкого-Лобанова Истома Пашков разгромил войска воеводы князя Ф.И.Мстиславского, и 28 октября подошел к Коломенскому. Передовой отряд казаков армии Пашкова встал укрепленным лагерем у села Заборье перед Серпуховскими воротами Земляного города. В Коломенском восставшие также поставили крепкий острог. Через несколько дней к Пашкову присоединилась армия Болотникова, который принял на себя верховное командование осадой Москвы. При этом, Болотников занял Коломенское как старший воевода, а Пашкову пришлось довольствоваться менее удобным местом для своего стана, и рязанский дворянин затаил обиду на Болотникова.

Положение столицы было критическим. Дворянская армия практически распалась, провинциальные служилые разъехались по городам. Ядро царской армии составляли дворяне, так называемого, «московского списка», носившие придворные чины стольников, жильцов, стряпчих, «московских дворян», их количество вряд ли достигало более одной тысячи человек. На тысячу столичных дворян приходилось несколько тысяч боевых холопов, однако, их надежность была сомнительной. На сторону восставших перешли и часть стрельцов московского гарнизона. В то же время, армия Болотникова и Пашкова насчитывала около 20—30 тысяч человек. В Москве не было достаточных запасов продовольствия, ни казны на жалование ратным людям. Цены на хлеб в Москве выросли в два-три раза, подвоз продовольствия прекратился. Подмосковье было охвачено восстанием – казаки и другие «разбойники» взяли Боровск, Верею, Можайск, Волоколамск, Вязьму и другие подмосковные города.

Василий Шуйский предпринял решительные меры для того, чтобы укрепить боеспособность столицы. И.Масса пишет, что в Москве была организована перепись всех жителей старше шестнадцати лет, которым выдали оружие. Вооруженные пищалями, саблями, топорами, рогатинами, москвичи были расписаны «в осаду», и число защитников города таким образом, возросло не менее чем на десять тысяч человек. Одновременно с этим, в города были посланы грамоты с призывом служилым людям собираться для обороны Москвы. Возглавил войско, сосредоточившееся в Замоскворечье молодой талантливый воевода, родственник царя князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. Ежедневно царские войска вступали в бои с восставшими под Даниловым монастырем и за Яузой. Перед Серпуховскими воротами путь болотниковцам преграждал деревянный Гуляй-город.

Между тем, в лагере восставший начался раздор. 15 ноября 1606 г. на сторону Шуйского перешли часть рязанских дворян, стрельцов и казаков во главе Прокопием Ляпуновым и Сунбуловыми. При подходе к Москве значительного подкрепления из Смоленска царские воеводы начали наступление. В решающем бою под Коломенским, 2 декабря Истома Пашков со значительной частью восставших перешел на сторону царя Василия. Болотников был разбит и с остатками своей армии бежал к Серпухову, а оттуда в Калугу. Царские воеводы потратили три дня на осаду казаков, засевших в укрепленном лагере в Заборье. Острог обстреливали из пушек, намереваясь зажечь его, но осажденные тушили ядра сырыми кожами. Наконец, казаки сдались на милость победителя.