56540 (Александр Герцен - поэт и гражданин)

Муниципальное общеобразовательное учреждение лицей №9.

Реферат по истории

на тему:

«Александр Герцен ─
поэт и гражданин»

Выполнила: ученица 8Б класса
Смирнова Ольга

Проверила: преподаватель истории

Охотникова Галина
Николаевна.

Сибай, 2004.

Белинский причислял Герцена (1812-1870) к тем художникам, для которых «важен не предмет, а смысл предмета». «Поэтому, ─ продолжал критик, ─ доступный их таланту мир жизни определяется их задушевною мыслию, их взглядом на жизнь». Главную силу Герцена Белинский видел в «могуществе мысли». «У Искандера, ─ пишет критик, ─ мысль всегда впереди, он вперед знает, что и для чего пишет; он изображает с поразительною верностию сцену действительности для того только, чтобы сказать о ней своё слово, произнести суд».

Следует помнить, что «могущество мысли» в беллетристических произведениях Герцена нередко истолковывалось как слабость его художественного дарования. Так, критик В. Майков в статье, опубликованной в июльской книжке «Отечественных записок» за 1846 год, рассматривал беллетристику Герцена как «средство выражения его идей в самой популярной форме, возводимой иногда наблюдательностью до художественности…» «В повестях своих, ─ пишет критик о Герцене, ─ он несравненно более поражает умом, чем художественностью». Это ложное представление, укоренившееся впоследствии в работах либеральных и реакционных историков литературы, ничего общего не имеет с мыслью Белинского о роли и месте передовых идей в художественном творчестве Герцена. Герцен был близок критику-демократу именно тем, что его творчество было тесно связано с борьбой передового русского общество против самодержавно-крепостнического строя, социальной несправедливости, лживой морали.

Несмотря на цензурные препятствия, Белинский пытается определить характер этой высокой идейности, присущей творчеству Герцена. Он называет его «по преимуществу поэтом гуманности» и «определяет задушевную мысль Искандера» как «мысль о достоинстве человеческом, которое унижается предрассудками, невежеством, и унижается то несправедливостью человека к своему ближнему, то собственным добровольным искажением самого себя».

Характеристика Белинским этой демократической направленности, «гуманности» беллетристики Герцена содержала подлинную программу общественного поведения человека. Белинский ценил в Герцене-писателе «глубокое знание изображаемой им действительности» и отмечал своеобразие его реализма: «Он может изображать верно только мир, подлежащий ведомству его задушевной мысли; его мастерские очерки основаны на врожденной наблюдательности и на изучении известной стороны действительности… выводимые им лица не суть чистые создания фантазии, это скорее мастерски обделанные, а иногда и вовсе переделанные материалы, целиком взятые из действительности».

Это было написано в связи с романом «Кто виноват?» и «Доктором Круповым» и задолго до первых глав знаменитых художественных мемуаров Герцена «Былое и думы».

Демократическая направленность творчества Герцена вызвала озлобленную критику на страницах реакционной печати. Шевырев еще в 1846 году писал в «Москвитянине» в связи со статье «Капризы и раздумье», опубликованной в «Петербургском сборнике», что мысль Герцена «зачалась в сфере чистого отвлечения» и «отреклась от жизни», «от нечего делать она будет бесплодно заботиться о том, как бы перестроить домашнюю жизнь людей, как будто она может быть разрешена, как философская тема». Тем самым Шевырев пытался убедить читателя в незыблемости крепостнического уклада, бессилии революционных идей поколебать устои самодержавного строя. «Насилие должно быть обезоружено и побеждено любовью страдания», «не время уже в жертве возбуждать ненависть…» («Москвитянин», 1846, № 2, стр. 187-189).

Красочность и неповторимое своеобразие герценовского стиля казались реакционной критике «исчадием современной беллетристики». Шевырев обвинял «современную личность», что она «из самой себя хочет… почерпнуть всю жизнь, все содержание, все воззрение на мир, даже самый язык…». «Герцен Искандер, ─ продолжал Шевырев, ─ развил свой слог до чистого голословного искандеризма как выражения его собственной личности» («Москвитянин», 1848, № 1, стр. 40,41). Для пущего уличения ненавистного «исчадия» Шевырев в том же номере журнала печатает свой «Словарь солецизмов, варваризмов и всяких измов современной русской литературы», открывая его «искандеризмами». Выпад «Москвитянина» подхватывает «Северная пчела». Булгарин полностью разделяет «ученое негодование собрата по поводу «217 нелепостей, безграмотностей, выражений, чуждых духу и грамматике русского языка», опубликованных в «Северной пчеле».

Для нового читателя герценовские неологизмы давно утратили свой необычный характер ─ лучшее доказательство, что они не противоречили законам русского языка, а, наоборот, обогащали его. Шевырев называет «искандеризмами» такие выражения и термины, как: «он унаследовал от отца удачу», «попадья была непроходимо глупа», «возбужденность мысли», «распущенность», «требовательность» и т. д. Даже самого придирчивого читателя вряд ли смутят сейчас подобные «вольности» ─ так вошли они в наш литературный язык. И конечно прав был Белинский, когда на последних страницах статьи «Взгляд на русскую литературу 1847 года» писал, что «придираться к таким мелочам, значит обнаруживать больше нелюбви к противнику, нежели любви к русскому языку и литературе».

В статье «От какого наследства мы отказываемся?» В. И. Ленин указывал, что в период от 40-х до 60-х годов, когда наши просветители, «все общественные вопросы сводились к борьбе с крепостным правом и его остатками». Пафос борьбы с крепостным правом, как основным социальным злом русской действительности, составляет подлинное содержание романа Герцена «Кто виноват?».

И это действительно так. С ранних лет Герцен начал борьбу против самодержавия и крепостничества. До конца жизни он ставил перед собой ту цель, которую поставили перед собой Пестель, Рылеев, братья Бестужевы и многие другие, когда вышли на Сенатскую площадь 14-го декабря 1825 года.