55543 (Древнерусские «вои» в начальном летописании), страница 3
Описание файла
Документ из архива "Древнерусские «вои» в начальном летописании", который расположен в категории "". Всё это находится в предмете "история" из , которые можно найти в файловом архиве . Не смотря на прямую связь этого архива с , его также можно найти и в других разделах. Архив можно найти в разделе "рефераты, доклады и презентации", в предмете "история" в общих файлах.
Онлайн просмотр документа "55543"
Текст 3 страницы из документа "55543"
С другой стороны, это могут быть новгородцы, автономное в определённом смысле участие которых в социально-политической жизни Древней Руси и, в частности, в войнах началось довольно рано (об этом см. ниже). В этой связи обращает на себя внимание и свидетельство этой же статьи о социально-политической активности «киян». Ведь летописец замечает, что, пока Ярополк находился в Киеве, сделать с ним что-либо было невозможно из-за горожан. Вряд ли это было так, если бы они не были вооружены. Поэтому, на наш взгляд, более предпочтительным кажется предположение о том, что Владимир «сидел» всё же с городскими (новгородскими), а не «племенными» воями, тем более, что подобных совещаний с представителями «племён» нигде зафиксировано не было, а совещания князя во время походов не только с дружиной, но и с городскими «воями», как будет показано ниже, случались.
Следующий пример может служить еще одним подтверждением расплывчатости и многозначности понятия “вои”. Статья ПВЛ под 988 г., в которой сообщается о походе Владимира на Корсунь, начинается так: “Иде Володимеръ с вои на Корсунь, градъ Гречьскии, и затворишася Корсуняне въ гра䇔, а заканчивается следующим пассажем: “Людье изнемогоша водною жажею и предашася. Вниде Володимеръ в град и дружина его...” 48. Вряд ли Владимир вошёл в Корсунь лишь с дружиной, а остальных «воев» оставил вне города. Несомненно, «дружина» и «вои» тут синонимы.
Некоторые особенности взаимосвязи между дружиной и «воями» раскрываются в рассказе о подвиге юноши-кожемяки, помещённом в ПВЛ под 992 г.: «И при‡ха князь Печен‡жьскыи к р‡к‡, возва Володимера и рече ему: “Выпусти ты свои мужь, а я свои, дя ся борета. Да аще твои мужь оударить моимь, да не воюемъ за три л‡та; аще ли нашь мужь оударить, да воюемъ за три л‡та”. И разидостася разно. Володимер же приде в товары, и (РА) посла бирiчи по товаромъ, глаголя: “Н‡ту лi такого мужа, иже бе ся ялъ с Печен‡жиномь?”. И не обр‡теся никд‡же. Заутра при‡хаша Печен‡зи и свои мужь приведоша, и въ наших не бысть. И поча тужити Володимеръ, сля по всем воемъ, и прiде единъ старъ мужь ко князю и рече ему: “Княже! Есть оу мене единъ сынъ меншеи дома, а с четырми есмь вышелъ, а онъ дома... И наоутрия придоша Печен‡зи, почаша звати: “Н‡ ли мужа? Се нашь досп‡лъ”. Володимеръ же повел‡ тои нощи ся облещи (Р) въ оружь, и приступиша ту обои. Выпустиша Печен‡зи мужь свои, б‡ бо превеликъ з‡ло и страшенъ. И выступи мужь Володимерь, и оузр‡ и Печен‡зинъ и посм‡яся, — б‡ бо середнии т‡ломь... Володимеръ же великимь мужемъ створи того и отца его. Володимеръ же възвратися въ Кыевъ с поб‡дою и съ славою великою”49.
Поиски Владимиром человека, способного противостоять «печенежину» проходили в два этапа. Сначала он отправляет биричей в лагерь, и, очевидно, первоначальные поиски охватывали, прежде всего, дружину — отборную, постоянную часть княжеского войска. Затем, когда первая попытка оказалась неудачной, Владимир начинает искать подходящую кандидатуру среди «всех воев», т.е. в том числе и среди недружинной части войска, «собственно воев». Именно среди них и отыскиывается «един стар муж», советующий князю воспользоваться помощью своего младшего сына. Слово «муж» тут не должно вводить в заблуждение, поскольку оно, вопреки встречающемуся в историографии мнению50, далеко не всегда означало именно дружинников — мужами могли называть и просто свободных людей, в том числе и «воев» в узком значении51. Ясно, что, скорее всего, как раз последними и были, с точки зрения летописца, «стар муж» со своими пятью сыновьями: они, вероятно, занимались в спокойное время вполне мирными вещами и вступали в войско лишь в условиях грозящей опасности. При этом их присоединение к княжескому войску было делом добровольным или, по крайней мере, жестко не регламентированным. Иначе трудно объяснить, как дома мог остаться человек столь могучий, как младший сын «старого мужа». К сожалению, трудно сказать, откуда явилась в войско эта семья. По всей видимости, это была семья ремесленников-кожевников. Но это вовсе не означает, что они были обязательно горожанами, ведь существовало и деревенское ремесло52. После победы кожемяки над «печенежином» Владимир делает и отца, и сына «великими мужами», т.е., очевидно, дружинниками. В принципе прав И.Я.Фроянов, делающий отсюда вывод о том, что «во времена Владимира ряды “княжих мужей” еще пополнялись людьми из народной среды, и дружина, следовательно, еще не сложилась в замкнутый коллектив, чуждый народу»53. Но это не является какой-то особенностью Древней Руси. Определённая социальная мобильность была характерна в эпоху раннего средневековья, когда ещё не сложились замкнутые сословия, для всех стран Восточной и Центральной Европы54.
Под 997 г. в известном рассказе о белгородском киселе вои упоминаются как набранные воины, не являющиеся частью постоянного войска, или просто наёмники. О характере их службы данных нет: «Володимеру же шедшю Новугороду по верховьни‡ во‡ на Печен‡гы, 6‡ бо рать велика бес перестани»55. Но отсюда видно, что «верховных воев» (т.е., видимо, жителей областей, находящихся за пределами Руси в узком смысле слова, в данном случае Новгорода) киевские князья набирают в экстренных ситуациях — здесь из-за затянувшейся войны. Следовательно, в обычной ситуации они обходились дружиной и «воями», набираемыми с территории Поднепровья?
В том же повествовании сообщается об упорном сопротивлении, оказанном белгородцами печенегам56. И, хотя термин «вои» по отношению к ним не употребляется, вряд ли это было возможно, если бы они не были вооружены. Следует заметить, что параллельно с постепенным исчезновением данных о «племенных» воях, в летописи появляется всё больше и больше сообщений об участии в боевых действиях горожан.
В этом смысле значительную ценность имеет сообщение ПВЛ под 1015 г. из рассказа об убийстве Святополком Владимировичем Бориса и Глеба. После смерти Владимира «Святополкъ же с‡де Кыев‡ по отци своемь, и съзва Кыяны и нача даяти имъ им‡нье. Они же приимаху, и не б‡ сердце ихъ с нимь, яко братья ихъ б‡ша с Борисомь. И Борису же възъвратившюся съ вои, не обр‡тшю Печен‡гъ, в‡сть приде к нему: “Отець ти оумерелъ”. И плакася по отци велми, любимъ бо 6‡ отцемь своимь паче вс‡хъ, и ста на Льт‡ пришедъ. Р‡ша же ему дружина отня: “Се дружина оу тоб‡ отьня и вои. Пойди, сяди Кыев‡ на стол‡ отни”. Онъ же рече: “Не буди мн‡ възняти рукы на брата своего стар‡ишаго: аще и отець ми оумре, то сь ми буди въ отца место”. И се слышавше вои разидошася от него. Борись же стояше съ отрокы своими»57. Из этого текста отчётливо видно, что Борис мог рассчитывать на три вида воинов: собственную дружину, дружину отца и «воев». О последних можно сказать, что во-первых, они уже не связываются с «племенами» и, скорее всего, имеют отношение к Киеву; во-вторых, они действуют по своей воле: могут после смерти одного князя служить его сыну, а могут и разойтись (что они и сделали).
Косвенным доказательством того, что выше речь шла о «воях» — киевских горожанах, является известие о поведении Святополка после его вокняжения в Киеве: «Святополкъ же оканьныи нача княжити Kыев‡. Созвавъ люди, нача даяти ов‡мъ корзна, а другым кунами, и раздая множьство»58. Логично предположить, что попытка задобрить киевлян была предпринята Святополком для того, чтобы они не поступили с ним, как с Борисом.
Под 1016 г. в НПЛ и под 1015 г. в ПВЛ приводятся известия о начале борьбы Святополка Окаянного и Ярослава за Киев. Они содержат весьма ценную для нас информацию. Думается, что в основу следует положить текст НПЛ, так как он основывается на более раннем, чем ПВЛ, т.н. «Начальном своде». Кроме того, в ПВЛ есть явно фантастические данные о количестве войска Ярослава, что является дополнительным свидетельством в пользу большей аутентичности текста НПЛ59. В то же время, поскольку в историографии существует мнение о том, что известия НПЛ и ПВЛ в равной мере восходят к древним источникам60, важные для нашей темы особенности версии ПВЛ будут отмечаться.
Итак, согласно НПЛ, в начале противостояния Ярослава и Святополка в Новгороде, где княжил первый, произошел конфликт между новгородцами и варягами, нанятыми князем. Горожане обвинили последних в том, что те совершают насилье над “мужатыми женами”, и перебили их. «И се слышавъ, — говорит летописец, — князь Ярославъ разгн‡вася на гражаны, и собра вои славны тысящу, и, обольстивъ ихъ, ис‡че, иже бяху Варягы ти ис‡кл‡; а друзии б‡жаша изъ града». И тут неожиданно сестра Ярослава Предслава прислала ему весть из Киева о том, что его отец умер, а братья убиты Святополком. «И се слышавъ, — продолжает летописец, — Ярославъ заутра собра новгородцовъ избытокъ, и сътвори в‡че на пол‡, и рече к ним: “любимая моя и честная дружина, юже вы ис‡кохъ вчера въ безумии моемъ, не топ‡рво ми ихъ златомъ окупит‡”. И тако рче имъ: “братье, отець мои Володимиръ умерлъ есть, а Святополкъ княжить в Киев‡; хощю на него пойти; потягнете по м퇔. И p‡шa ему новгородци: “а мы, княже, по тоб‡ идемъ”. И собра вои 4000. Варягъ бяшеть тысяща, а новгородцов 3000, и поиде на нь»61.
Существенные для нас отличия версии ПВЛ состоят в том, что что «иссечённые» Ярославом новгородцы называются там не «вои славны тысяща», а «нарочитые мужи» и в отсутствии упоминания о том, что вече было созвано князем не в городе, а на поле62.
Кто такие «тысяча славных воев», созванная и истребленная Ярославом? В литературе уже давно обсуждается этот вопрос в связи с проблемой т.н. «децимальной организации» на Руси. Возможно, А.Е.Пресняков был прав, и это не просто эпитет («тысяча знаменитых воинов»), а «определённые лица», имеющие отношение к новгородским сотням63. В пользу этого в какой-то степени свидетельствует и то, что в ПВЛ эти же лица названы «нарочитыми мужами». Но для нас более существенно другое. И о «воях славных тысяче», и о «воях», собранных Ярославом позже, говорится в летописи одинаково: и тех, и других специально собирают ради определенной цели (в отличие от находящейся в постоянной готовности дружины). И первые, и вторые «вои» бесспорно связаны с городом: их прямо называют «гражанами», они участвуют в вече — органе городском по преимуществу64. При этом, если совещания князя с дружиной носили, судя по летописи, так сказать, камерный характер (в тереме, в шатре и т.д.), то в НПЛ указывается, что Ярослав собрал новгородцев на вече «на поле» — видимо, для того, чтобы, опираясь на поддержку городских «воев», без промедлений выступить в поход.
Кроме того, выясняется, что новгородцы (городские «вои») в этом рассказе — это не представители некой гипотетической общности сельских и городских жителей — «волощан», или «городских и сельских масс», по выражению И.Я.Фроянова65, а именно и только горожане. Есть тому и дополнительные свидетельства. Под 1016 г. читаем в НПЛ о битве у Любеча: «Святополкъ ... собра бещисла множество вои, изиде противу его (Ярослава — П.Л.) къ Любцю, и с‡де ту на пол‡ со множествомъ вои66. Ярославъ же пришед, ста на берез‡ на Дн‡пр‡; стояша ту 3 м‡Ьсяци, не см‡ющи ся соступити. Воевода Святополчь, именемъ Волчий Хвостъ, ‡здя подл‡ р‡ку, укаряти нача новгородци: "почто приидосте с хромчемь т‡мъ, а вы плотници суще; а мы приставимъ вы хоромовъ рубить"67. Вряд ли такое обращение могло быть адресовано дружинникам. С другой стороны, "плотниками", скорее всего, могли быть названы именно горожане, а не сельские жители.
Хорошо соответствует этому выводу и рассказ ПВЛ под 1018 г. о сражении на Буге Ярослава со Святополком и его союзником, польским королем Болеславом: «И рече Болеславъ к дружин‡ своей: "Аще вы сего оукора не жаль, азъ единъ погыну". Вс‡дъ на конь, вбреде в р‡ку и по немь вои его68. Ярослав же не оутягну исполчитися, и поб‡ди Болеславъ Ярослава. Ярославъ же оуб‡жа с 4-ми мужи Новугороду... Ярославу же прiб‡гшю Новугороду и хотяше б‡жати за море, и посадникъ Коснятинъ, сынъ Добрынь с Новгородьци рас‡коша лодк‡ Ярославл‡, рекуще: "Хочемъ ся и еще бити съ Болеславомъ и съ Святополкомь". Начаша скотъ събирати от мужа по 4 куны, а от старостъ по 10 гривен, а от бояръ по 18 гривен. И приведоша Варягы, вдаша им скотъ, и совокупи Ярославъ воя многы»69.
Структура новгородского населения, участвовавшего в формировании войска, представлена здесь достаточно ясно. Это соответственно убыванию финансовых возможностей: бояре, старосты и «мужи». Под «боярами» тут скорее всего следует понимать всю дружинную элиту. На возможность такого словоупотребления указывал, приводя конкретные примеры, ещё А.Е.Пресняков: «Слово "бояре" имело то узкое, то более широкое значение. Часто объемлет оно все, что стоит выше простонародной массы и городского купечества»70. Кто такие старосты, сказать сложно. Содержание этого термина остаётся слабо изученным в историографии, однако, на основании этого текста можно лишь предположить, что, судя по достаточно высоким финансовым возможностям, это были также представители привилегированной части новгородского общества. Наконец, «мужи» в данном случае — это, по-видимому, новгородские горожане.
Это подтверждается и рассказом НПЛ под 1016 г. о вокняжении Ярослава в Киеве после окончательной победы над Святополком: «...Ярослав иде къ Кыеву, с‡де на стол‡ отца своего Володимира; и абие нача вои свои д‡лит‡, старостамъ по 10 гривенъ, а смердомъ по гривн‡, а новгородцомъ по 10 гривенъ вс‡мъ, и отпусти их вс‡хъ домовъ...» 71. Здесь также фигурируют три группы «воев» Ярослава, получающие от него различное вознаграждение. Ясно, что новгородцы, получающие от Ярослава за участие в походе против Святополка по 10 гривен, в социальном отношении родственны (а многие из них, скорее всего, — просто те же самые люди) новгородцам — участникам проанализированного выше конфликта с варягами. Видимо, эти же новгородцы, свободные горожане, как уже отмечалось, были названы в версии ПВЛ «мужами».
Но из этого же отрывка становится ясно, что в его войске были, по всей видимости, не только горожане. По одной гривне получили смерды. Социальный статус смердов является одним из самых спорных вопросов в историографии Древней Руси. Но наиболее распространённым можно считать мнение, что так назывались сельские жители, как свободные, так и зависимые72. Если это так, то бросается в глаза разительный контраст в положении горожан и сельских жителей. Первые находятся в более привилегированном положении. От их решения зависит, получит ли князь поддержку в лице городских «воев». Князь вынужден советоваться с ними, выслушивать их требования, вместе с ними участвует в вече, на котором принимается решение об участии их в походе. Ситуация со смердами (сельскими жителями?) совершенно иная. Их согласия на участие в боевых действиях никто не спрашивает, вознаграждение они получают в 10 раз меньшее, чем горожане. И вновь встаёт вопрос о том, кто такие старосты? Ведь перечисление получающих вознаграждение «воев» — сначала называются привилегированные старосты (наделяющиеся 10 гривнами), потом непривилегированные смерды (1 гривна), потом вновь привилегированные новгородцы (10 гривен) — кажется нелогичным. Не говорит ли это о связи старост и смердов? Впрочем, без подробного анализа употребления понятия «староста» в древнерусских источниках любые предположения на сей счёт будут гадательными.
Главный вывод, который можно сделать на основании разобранных известий о борьбе Ярослава и Святополка, — это несомненное появление в Новгороде «воев», тесно связанных с городом и самостоятельно принимающих решение об участии в военных предприятиях князя. Князь вступает с ними в своего рода договорные отношения.