55542 («Чёрная Африка» в истории России: опыт трёх столетий), страница 3

О тогдашних возможностях российской политики лучше судить не по заверениям царя, а по деловым документам, державшимся в строгом секрете. Важнейший из них — записка В.Н.Ламздорфа, который был тогда товарищем (заместителем) министра иностранных дел, а через несколько месяцев стал министром. Записка датирована 22 ноября 1900 г. (ст. ст.) и озаглавлена «О задачах внешней политики России в связи с англо-бурской войной». В ней оценивалось значение англо-бурской войны для мировой политики: «Разыгравшиеся на Африканском материке с начала осени минувшего года события сосредоточили на себе всеобщее внимание и приобрели в глазах правительств почти всех государств особливую важность по тем неожиданным последствиям, к которым привело столкновение сравнительно ничтожных военных сил двух небольших южноафриканских республик с войсками могущественной Англии».

Исходя из этой оценки, Ламздорф разбирал требования воинственных кругов России, которые хотели максимально использовать время, когда у Англии связаны руки. Мечтали захватить порты в Чёрном и Средиземном морях и даже в Персидском заливе. Ламздорф выступил против таких прожектов, как дорогостоящих и вообще неосуществимых. Даже давнюю мечту российских правительств — захват пролива Босфор — он назвал нереальной. Дипломат обстоятельно рассмотрел замыслы России и других великих держав во всех районах столкновения их интересов, вплоть до Ирана и Дальнего Востока. И сделал вывод: «Настоящее общее политическое положение вещей не вызывает необходимости со стороны императорского правительства принятия каких-либо неотложных, чрезвычайных мер: ни в виде приобретения путем соглашения какой-либо стоянки для нашего флота, ни при посредстве военного занятия какой бы то ни было территории или стратегической позиции».

Единственное, что Ламздорф предложил, это несколько укрепить позиции России в Османской империи, в Ираке и Афганистане — и то не военными, а дипломатическими мерами.

Записка Ламздорфа была послана в несколько других министерств. Военный министр Куропаткин выразил явное недовольство. Он считал, что надо начать давление на Османскую империю, чтобы она уступила России Босфор. Управляющий морским министерством тоже не сдержал пыла. Он пожалел, что Россия ничего не выгадает от затруднений своего старого соперника. Зато министр финансов высказал прямо противоположное мнение. Он возразил даже против предложенных Ламздорфом мер усиления русского влияния в соседних странах Центральной Азии и дал понять, что России вообще ни к чему об этом думать — при её-то тяжелом финансовом положении 24.

Что и говорить, время для России было трудное. Экономический кризис, сокращение промышленного производства, а главное — неурожай и голод в ряде областей империи.

В целом, победила точка зрения Ламздорфа. Призывы вторгнуться в Индию или захватить Босфор так и остались призывами. Но свои позиции в Центральной Азии Российская империя всё же несколько укрепила. В декабре 1899 г. от Ирана добились продления ещё на десятилетие обязательства не давать иностранным державам концессий на строительство железных дорог. В январе 1900 г., дав Ирану заём, Россия добилась на иранском рынке вытеснения английских товаров русскими. А в случае нарушения сроков по платежам этого займа Россия получила право «установить контроль над таможнями, доходом коих упомянутый заем гарантирован» 25. В Османской империи правительство Николая II добилось концессии на строительство железной дороги вдоль южного берега Чёрного моря. А с Афганистаном Россия в начале 1900 г. установила дипломатические отношения, чему Великобритания всегда препятствовала.

Ни для кого не составляло секрета, что причиной этих перемен в Центральной Азии была англо-бурская война. Даже русский либеральный журнал, существовавший в условиях жёсткой цензуры, публично признал это: «Русско-персидский заем и русско-персидские концессии также до известной степени связаны с этими событиями. В Тегеране не решились бы на этот шаг, столь неприятный англичанам, если бы престиж Великобритании не был столь поколеблен южноафриканскими событиями» 26.

На англо-бурскую войну бурно откликнулась и вся российская общественность. «За здравие президента Крюгера служат молебны, от оркестров, играющих в публичных местах, требуют "гимн буров", который повторяется бесчисленное число раз». Это — свидетельство петербургского журнала начала 1900 г. 27

«Буры и все "бурское" интересуют теперь решительно все слои общества, и в великосветской гостиной, и в редакции газеты, и в лакейской, и даже в извозчичьем трактире только и слышны разговоры о бурах и африканской войне». Так говорилось в книжке, изданной в конце 1899 г. Называлась она «В помощь бурам!». А автор назвал себя «Бурофил» 28. А вот и еще: «Нынче куда ни сунься — все буры да буры» 29.

Таких высказываний от тех времен остались сотни, тысячи. Да что там высказывания — издавалось множество русских книг о той войне. Статей — не сосчитать. А брошюры печатали не только в столицах — Петербурге и Москве — или в крупных городах Российской империи — Киеве, Варшаве, Тифлисе, но даже в Борисоглебске. Фотографии бурских бойцов, генералов, президента Крюгера и его соратников — во всех иллюстрированных изданиях. И с самыми восторженными подписями. Центром организации помощи бурским республикам стал Голландский комитет для оказания помощи раненым бурам. Его председателем был пастор голландской общины Санкт-Петербурга Хендрик Гиллот.

Сколько российских добровольцев сражалось на стороне буров? Известны только подсчёты, сделанные английскими и американскими военными корреспондентами. Они считались наиболее достоверными и приводятся в ряде изданий. Всего российских добровольцев — 225 30. Это, конечно, была малая толика из числа желавших. Уже в самые первые дни войны в редакции газет обращались «лично и письменно, многие лица с просьбою дать им указание, как прикомандироваться к направляющимся в Трансвааль добровольческим отрядам» 31. В гостиной пастора Гиллота, которая до того времени была тихой и спокойной, стали толпиться «люди из всех сословий, все рвутся к бурам» 32.

Широкую известность среди добровольцев приобрели Евгений Яковлевич Максимов — он стал бурским генералом 33, грузинский князь Нико Багратиони, Александр Иванович и Фёдор Иванович Гучковы.

Медицинский отряд Российского общества Красного Креста работал в Южной Африке с января по август 1900 г. В его составе было 6 врачей, 4 фельдшера, 9 сестёр милосердия, 20 санитаров и 2 «агента по административной и хозяйственной части». За шесть с половиной месяцев он оказал амбулаторную помощь 5716, а стационарную — 1090 больным и раненым 34. Второй отряд — Русско-голландский госпиталь — тоже был снаряжён на деньги, собранные в России. В него входили 4 российских врача и 4 сестры милосердия. Он работал в Южной Африке с февраля по май 1900 г. 35

Буров поддержали почти все круги русского общества, а отнюдь не только проправительственные. В истории России можно найти не так уж много примеров, когда общество было так же единодушно. Даже либералы негодовали на Великобританию за её предательство либеральных идей.

Главным было сочувствие слабому, на которого напал сильный, сочувствие тому, кого по-английски называют underdog. Это чувство охватило тогда многие страны. В России оно усиливалось неприязнью к напавшему — к Великобритании.

...Поколение, рождённое в конце XIX столетия, — сколько страшных войн оно повидало, сколько ему пришлось пережить потрясений! И все-таки детские впечатления о той далекой войне не стёрлись, о них помнилось и на склоне лет. У того поколения южноафриканская война так и осталась неразрывно связанной с остальными ранними впечатлениями. Константин Паустовский почти через полвека писал: «Мы, дети, были потрясены той войной. Мы жалели флегматичных буров, дравшихся за независимость, и ненавидели англичан. Мы знали каждый бой, происходивший на другом конце земли... Мы зачитывались книгой "Питер Мариц, молодой бур из Трансвааля"» 36.

Илья Эренбург незадолго до кончины вспоминал, как он сначала «написал письмо бородатому президенту Крюгеру», а потом, стащив у матери десять рублей, «отправился на театр военных действий» 37. Но его поймали и вернули. Аминад Шполянский, впоследствии известный писатель, отправился «помогать бурам» даже не один, а ещё с десятком таких же, как он, гимназистов. Их постигла, разумеется, та же судьба, что и Эренбурга 38.

Те, кто был тогда ещё моложе, играли в войну буров с англичанами, и, конечно, все хотели быть бурами. «Буром был и я, играя на улицах слободки и на гимнастическом дворе», — писал о своем детстве поэт Самуил Маршак 39.

Сёстры Анастасия и Марина Цветаевы изрисовали всю бумагу в доме изображениями буров в широкополых шляпах и шаржами на королеву Викторию. Её они изображали маленькой, толстой и носатой, с короной на голове 40.

Анна Ахматова в стихах 1940 г. писала о начале столетия:

Суровы и хмуры...

С винтовками буры 41.

Каким же сильным был в России отклик на эту войну, если он так помнился этим людям даже через много десятилетий! «Трансвааль, Трансвааль, страна моя», — русская народная песня, родившаяся тогда, помнится до сих пор.

Можно по-разному оценивать отношение разных групп россиян к той войне. Но бесспорно, что именно она впервые привлекла к Африке внимание широкой российской общественности.

Образ Африки в предреволюционной России

Образ Африки для сравнительно широких кругов россиян — во всяком случае для тех, что именовались «читающей публикой», — формировался больше всего литературой. Наиболее читаемой — художественной.

С романа «Приключения молодых боеров» (боерами назвали буров) издательство М.О.Вольфа в 1864 г. начало публиковать 20-томное собрание сочинений Майна Рида, озаглавив его «Охотничьи рассказы из жизни африканских и американских обитателей» (СПб., 1864 — 1876). Затем романы Майна Рида об Африке выходили и у И.Д.Сытина и у П.П.Сойкина. Вслед за книгами Майна Рида — романы Жюля Верна «Приключения трёх русских и трёх англичан в Южной Африке» и «Пять недель на аэростате. Путешествия и открытия в Африке, совершённые тремя англичанами». Много раз издавался роман Луи Жаколио «Берег чёрного дерева». В 1882 г. вышла его книга «Путешествие в страны негров и обезьян. Нравоописательные очерки из жизни негров и главных животных Центральной Африки». Ещё большее распространение получили романы Райдера Хаггарда.

В подражание этой переводной приключенческой литературе выходили и отечественные произведения. Например, изданный в 1902 г. объёмистый, более тысячи страниц (но без имени автора), роман «Роза Бургер, бурская героиня, или золотоискатели в Трансваале».

Известный просветитель Н.А.Рубакин написал книгу «Доктор Гассан. Рассказ о приключениях в Алжире и Сахаре» и в 1902 — 1913 гг. издал её 4 раза.

Слово «Африка» в массовом сознании связывалось больше всего с такими именами, как Ливингстон и Стенли. А обобщённо — это мужественный европеец с обветренным загорелым лицом, в пробковом шлеме, во главе отряда чёрных носильщиков сражается со львами, носорогами и крокодилами, прорубается сквозь скалы и через тропические леса, переправляется через горные стремнины, открывая для соотечественников новые и новые края. «Африка существовала как земля для путешественников, для разных Стенли и Ливингстонов», — писал Константин Паустовский о тех временах, о годах своего детства. «Мне, как и другим мальчишкам, — вспоминал он, — Африка, "где мы бродили в мечтах", — это была охота на львов "с рассветами в песках Сахары, плотами на Нигере, свистом стрел, неистовым гамом обезьян и мраком непроходимых лесов"». И с мечтами о том, чтобы, «таинственную Африку» пройти «от Алжира до мыса Доброй Надежды и от Конго до Занзибара» 42. В начале XX в. эти мечты ярко передал Николай Гумилёв (сам он побывал в Африке четыре раза, и для него она была «отражением рая»).

Африка попала в произведения многих лучших писателей и поэтов предреволюционной России. Не избежали интереса к ней Бальмонт и Василий Иванович Немирович-Данченко. Даже Бунин, казалось бы сосредоточивший все творческие силы на русской жизни, русской природе, написал стихотворения: «У нубийских черных хижин» и «То было в полдень, в Нубии, на Ниле». А искусствовед Владимир Иванович Матвей (В.Марков) объездил многие европейские столицы, разыскивая в музеях предметы африканского искусства. И написал книгу «Искусство негров».

Выходили в России труды как наиболее известных зарубежных путешественников по Африке, так и отечественных (А.К.Булатовича и многих других). Издавались французские и немецкие фундаментальные работы о природе и животном мире Африки, о жизни и быте её обитателей (Э.Реклю, Ф.Гельвальд, Ф.Ган, Ф.Ратцель).

Российский читатель получил представление и об африканском фольклоре. В 1912 г. в Москве издали сборник »Сказки африканских народов». В нём представлены сказки всех регионов Африканского континента. Предисловие завершается словами: «Говорит нам эта народная литература о горе и радостях негров, об их трудах и заботах, она открывает нам их миросозерцание, их характер, их душу» 43.

По характеру и разнообразию сведения об Африке в России соответствовали тем, что были распространены в Западной Европе. Но в дореволюционной России не было каких-то определённых концепций о политике в Африке. Не было и научных центров по её изучению.

Место Африки в политике Коминтерна

Первая родившаяся в Москве концепция политики по отношению к Африке связана с Коминтерном.

Те, кто создавал Коминтерн, поначалу вряд ли особенно задумывались об Африке. В манифесте, принятом учредительным конгрессом Коминтерна в 1919 г., провозглашалось: «Мы, коммунисты, представители революционного пролетариата разных стран Европы, Америки и Азии...» 44 Африка не упомянута. Но всё же стремление распространить на неё свою деятельность проявилось в Коминтерне вскоре после его возникновения. Цели в Африке были те же, что и на других континентах: находить возможные революционные потенции, стараться вызвать их к жизни, активизировать и направлять в русло коминтерновской политики.