75441-1 («Университеты» Римской империи (историографические и методологические аспекты проблемы))

«Университеты» Римской империи (историографические и методологические аспекты проблемы)*

Т.Б. Перфилова

На вопрос о том, когда появились первые университеты, не существует однозначного ответа ни в исторической, ни в педагогической литературе. На рубеже XIX – XX вв. немало западноевропейских и отечественных исследователей греко-римского образования были убеждены в том, что университет – феномен не средневековой эпохи, а гораздо более ранней, античной. Представления о высшем образовании в Римской империи и университетском как одной из его разновидностей впервые получили освещение в работах зарубежных специалистов, изучавших историкокультурное развитие народов Средиземноморья в древности.

У истоков использования понятий “университет” и “высшее образование” применительно к эпохе Римской империи стоял Т. Моммзен. Излагая процесс обучения и воспитания в римской державе в органической связи с результатами культурной романизации провинций [1], он нередко использует понятия “студент” (V, 229), “профессор красноречия” (V, 190; V, 432), “кафедра” (V, 432), аутентичные литературным и документальным источникам I – V вв. [2]. Другая часть применяемой автором лексики для характеристики завершающего этапа образовательного процесса – “высшее образование” (III, 394; V, 137; V, 250 – 251) “университет” (III, 83; V, 229) в источниках не встречается, но с лёгкой руки прославленного учёного прочно вошла в лексикон его последователей, известных и менее знакомых читательской аудитории исследователей.

“Об университетских учёных городах” упоминает основоположник цивилизационного подхода изучения истории образования К. Шмидт [3]; об “universitates literarum”, “высших школах”, “высших учебных заведениях” сообщает Ф. Штадельман [4]. Существование университета в Афинах признаётся неоспоримым фактом Э. Ренаном [5] и уже упомянутым Ф. Штадельманом [6].

Университет в Константинополе служит предметом изучения Г. Буассье [7], П. Гизо [7], Ш. Диля [8].

В то же время нельзя утверждать, что все западноевропейские историки безоговорочно приняли мнение Т. Моммзена и его последователей о существовании университетов в Римской империи.

В ряде трудов мы встречаем более осторожные высказывания на этот счёт.

Л.Фридлендер, к примеру, термин “высшее образование” заменяет на “школы высшей ступени” [9], что ставит под сомнение факт существования римских университетов; Т. Циглер упоминает также только о “высших образовательных школах” [10], Ф. Гизо, характеризуя результаты романизации Галлии, называет риторические и философские учебные заведения этой провинции “большими школами” [11].

Не отрицая хорошо налаженной системы обучения в Римской империи, где можно было получить не только “гуманитарное” образование, но и специальное [12], ни один западноевропейский учёный XIX в. в то же время не задался целью изучить типологическую принадлежность школ третьей, высшей ступени, которые завершали многолетний учебный процесс. Как правило, констатацией социальной функции высших школ (подготовкой кадров администрации для аппарата управления Римской империи), кратким обзором программы обучения в риторических школах и рассмотрением взаимодействия “общественных” школ с государственной властью ограничивается спектр поднимаемых в исследованиях вопросов [13].

Русская школа антиковедения, отдельные представители которой занимались анализом образовательно воспитательной практики в Римской империи, формировалась под влиянием западноевропейской науки [14], поэтому нет ничего удивительного в том, что большая часть работ, представляющих собой компиляцию трудов известных зарубежных учёных [15], воспроизвела их концепции, выводы, понятийный аппарат. Даже профессору Московского университета И.В. Цветаеву, автору оригинальнейшей работы “Из жизни высших школ Римской империи” [16], посвящённой преимущественно изучению психологической атмосферы её крупнейших образовательных центров, не удалось в полной мере избежать терминологических заимствований европейских историков, что проявилось в охотном использовании им и понятия “высшее образование” [17], и “университет” [18].

Широкое распространение этих терминов в сочинениях по античной культуре находит объяснение также в приверженности русских специалистов идее модернизации истории, которая позволяла сделать забытые страницы прошлого из далёких и чуждых близкими и понятными. Модернизация, в свою очередь, породила процесс популяризации античного образа жизни, в котором пытались найти аналогии с современными процессами российской действительности XIX в., включая и явления культуры [19]. Внимание многих специалистов, изучавших древнеримские учебные заведения, привлекал поиск подходящих аналогий между древними и пореформенными отечественными образовательными учреждениями. В одних работах мы видим сравнение римских грамматических школ с русскими гимназиями, в других – риторических школ с университетами, академиями [20]. Те исследователи, которые с бoльшей долей опасения относились к прямым отождествлениям, отводили древнеримским учебным центрам место между известными им типами российских учебных заведений.

К примеру, О. Гордиевич разъясняет понятие “высшее образование, высшая школа” следующим образом: “Выражение “высшее образование, высшая школа” имело у римлян более широкое значение, чем теперь. Под именем “высшие школы” надо понимать здесь школу грамматическую и риторическую. Эти школы существовали часто вместе, часто отдельно, причём риторическая школа считалась ступенью выше. Лицо, стоявшее во главе такой школы, называлось summus doctor и всегда избиралось императорами из среды учёных. Его … теперь приравнивают… или к декану французского факультета, или же к директору гимназии, так как грамматикориторическая школа напоминает собою теперешнюю гимназию, но часто и университет” [21]. При определении статуса Афинской Академии О. Гордиевич, характеризуя этот главный философский центр Римской империи то как “Афинскую философскую школу”, то как “Афинскую высшую школу”, “помещает” её между “теперешним университетом и академией наук” [22].

А. Истомин, раскрывая политику императоров в отношении высших школ, замечает: “С целью удовлетворить потребности юношества, а также с целью способствовать вообще развитию науки императоры заботились об открытии и поддержании высших школ. Император Гадриан [Адриан] устроил в Риме нечто вроде академии или университета, под названием Афиней [Атенеум], куда собирались слушать знаменитых ораторов и поэтов” [23].

Метод сравнений древнеримских и российских учебных заведений при всей своей ограниченности может, вместе с тем, свидетельствовать о том, что отечественные специалисты обнаружили несоответствие известных им (национальных) и реконструируемых (древних) учебных заведений, но чётко выделить эти отличия не смогли. Признаки, критерии, функции, социальные роли античных “университетов” накануне Октябрьской революции по-прежнему оставались невыясненными.

В современной англо-американской литературе (по изучаемой проблеме) не существует однозначного рассмотрения вопроса о существовании университетов в Римской империи, и использование самого понятия “высшее образование” применительно к античной эпохе нередко ставится под сомнение. Если Д. Абрахамс, У. Бойд, С. Боннер, Р. Буттс, Дж.

Добсон [24] уверенно чувствуют себя при идентификации высшей ступени обучения с высшим образованием (“higher education”), то А. Гуинн, сомневаясь в возможности адекватной передачи сущности образовательных учреждений третьей, высшей ступени, через современный термин “высшее образование”, использует словосочетание “higher studies”, в переводе означающее “высшую ступень приобретения знаний” [25].

Дж. Боуин никогда не использует иного термина, кроме “higher learning” (“высшее учение”) [26]. Нередко для характеристики государственных центров получения образования применяется понятие “высшая школа” [27].

Важно обратить внимание на то, что англо-американские исследователи пытаются аргументировать свою точку зрения по поводу принятия ими терминов “высшее образование”, “университет” или отказа от них. К примеру, Х. Гуд утверждает, что третью ступень образования в Римской империи едва ли можно называть “высшим образованием” в его современном значении. “Сегодня это образование мы назвали бы средним. Университетов в древнем Риме также не было” [28]. Его поддерживает Дж. Брубахер: “Центры высшего обучения не следует называть университетами… Высшее образование было не более чем добровольным объединением учителей и студентов. Правительство и чиновники, наделённые инспекторскими функциями, не руководили им. Фактически корпоративный характер отсутствовал” [29]. Даже центр обучения в Александрии, отмечает он далее, в большей степени организованный, чем другие, имеющий библиотеку, не был университетской корпорацией [30].

Замечу, что Дж. Брубахер – один из немногих современных зарубежных специалистов, стремящихся хотя бы частично осветить уязвимость использования термина “университет” для учебных заведений высшего уровня в Римской империи. Он обращает внимание на отсутствие корпоративного, коллегиального начала при организации их деятельности, что не гарантировало стабильного правового статуса ни преподавателям, ни учащимся.

А. Джоунз, также рассматривая организационные принципы функционирования университетов в древнем Риме, особо подчёркивает личную зависимость преподавателей от государства и муниципальных властей, так как именно эти властные структуры нанимали профессоров – преподавателей свободных искусств – на работу и выплачивали им жалованье. “Тогда не было университетов ни в средневековом, ни в современном значении этого слова, – заключает он, – но в Риме, Константинополе, Афинах, Берите были группы профессоров, нанимаемых и оплачиваемых государством и муниципиями; они имели репутацию выдающихся специалистов в обучении грамматике и риторике” [31].

В ряде исследований и выражение “высшее образование” [32], и слово “университет” [33] взяты в кавычки, что подчёркивает условность используемой терминологии.

Таким образом, среди работ англоамериканских специалистов есть достаточно большая группа сочинений, авторы которых скептически относятся к модернизации процесса обучения в античности и исключают возможность использования современных понятий для характеристики высшей ступени образования в императорском Риме. Однако теоретическая проработка термина “высшее образование”, как и изучение разновидностей учебных заведений, ответственных за предоставление их выпускникам профессиональных знаний в совокупности с энциклопедической образованностью, почти полностью отсутствуют. В названных нами работах лишь привлекается внимание к типологической неоднородности современных и античных центров получения молодёжью полного, законченного образования, но их критерии, признаки, функции по-прежнему остаются нерасшифрованными. Компаративных исследований, посвящённых сходству античных высших школ со средневековыми университетами, а также их отличиям, ещё не создано. По мнению Дж. Брубахера, создание подобных сочинений затрудняется наличием множества вопросов, на которые не существует однозначного ответа: является ли университет местом, где ум наиболее свободен в оценке известного и поисках неизвестного? Должен ли университет давать профессиональное образование или он создан для приобщения учащихся к науке? Может быть, он должен давать свободное образование? Должно ли высшее образование контролироваться и субсидироваться государством и местными властями? [34]. Рассуждения автора о сущности высшего образования, вместе с тем, дают импульс к дальнейшим научным изысканиями и компаративным исследованиям в том числе. Дж. Брубахер отмечает, что высшее образование имеет отношение к более высоким фазам развития общественной культуры. Оно связано не только с уже имеющимися культурными достижениями в наиболее трудных для понимания темах, но, будучи наиболее прогрессивной ступенью обучения, занимает позицию между известным и неизвестным. Высшее образование приводит в порядок нерешённые вопросы и наиболее важные проблемы. Это самая древняя форма выражения свободы человеческого ума, который стремится расширить границы знания [35]. Выделенные Дж.

Брубахером функции высшего образования в интеллектуальной жизни общества и креативной сфере деятельности индивидуума уточняют наши представления о миссии (предназначении) университетов в истории человечества.

Современная отечественная историография античности затрагивает проблему образования в Римской империи лишь вскользь. Крупнейшие специалисты по истории культуры древнего Рима С.Л.Утченко, Г.С. Кнабе, Е.М. Штаерман, М.Е. Сергеенко никогда не обращались к изучению высшей ступени обучения в Римской империи и если упоминали о ней, то только в контексте других, более предпочтительных, с их точки зрения, тем исследования [36]. Информация об образовательном процессе в древнем Риме мозаично, в виде вкраплений, рассеяна в самых солидных академических трудах, посвящённых древнеримской культуре, ранней истории Византии, бытовой истории античности, эстетике греко-римского мира [37], а также в публикациях по социальной психологии древних римлян [38], статьях, ориентированных на анализ римского литературного наследия [39].

Монографии, в которых в той или иной степени поднимается проблема образования, отличаются амбивалентными суждениями в отношении признания факта существования высшего образования, в том числе университетского, применительно к эпохе Римской империи. К примеру, величайший знаток римской истории и культуры М.Е.Сергеенко использует термин “высшее образование”, но слова “университет”, “специальное учебное заведение” берёт в кавычки [40], остерегаясь модернизации основных типов образовательных учреждений в древнем Риме. Составители фундаментального издания “Культура Византии” упоминают о единственном университете византийского Востока – Константинопольском “аудиториуме” [41], в то время как авторы многотомного сборника “Средневековая Европа глазами современников и историков” называют, кроме Константинопольского, “университеты и библиотеки… в таких центрах, как Александрия, Бейрут, Афины” [42].