54244 (Россия реформируемая), страница 2

- Появилась относительная свобода передвижения граждан между различными социальными стратами. Теперь нет привязанности к своему социальному слою или классу. Тысячи рабочих и лиц интеллектуального труда стали мелкими, средними и даже крупными предпринимателями¹, крестьяне становятся фермерами, а предприниматели и фермеры – разорившимися люмпенами. «И это хорошо, это ведет к динамичности социальной жизни, выдувает запах затхлости из нашего всеобщего дома» ². Правда, эта свобода передвижения имеет и сегодня сильные ограничения, но они в меньшей степени носят социально-политический или национальный характера имеют все большее денежно-финансовое содержание.

- В немногих отраслях и сферах экономики появляется пока еще неявно выраженная конкурентная среда. Это особенно важно для рынка, так как только в конкурентной среде цены приобретают эластичность, не только растут, но и падают. Это замечательное свойство конкуренции можно наблюдать на рынке продовольственных товаров, на жилищном рынке и даже на рынке труда.

Однако граждане России вдоволь ощутили и иные, негативные, стороны рыночной экономики.

- Беспрецедентный в мирное время спад производства так и не преодолен.

- Непривычная для ныне живущих россиян социальная дифференциация граждан становится питательной средой, с одной стороны, для возникновения экстремистских движений правого и левого толка, с другой – для возрождения социалистической идеи, которая, впрочем, никогда не умирала в нашей стране³.

- Почти полная социальная незащищенность граждан – еще одно следствие реформ. Из многовековой патерналистской системы российские граждане были брошены в непривычную среду индивидуализма и эгоизма.² Лишь некоторые смогли «найти себя» в новых условиях: кто-то в бизнесе, а кто-то – в криминальных структурах. Большинство же граждан России почувствовали себя брошенными и растерялись, оставшись один на один с многообразными социальными проблемами. Более всего смущает платность социально важных услуг. Дело в том, что «реформа в этой сфере уже произошла, а реформа в сфере оплаты труда – еще нет» ¹. Вот и исчез дефицит услуг. Но купить их могут немногие.

Эти и многие другие отрицательные результаты реформ могут привести к тому, что слабые ростки рыночных отношений сгниют, не развившись и в очередной раз приведут к контрреформам.

Характерно, что многие результаты рыночного реформирования тоже не новы в нашей истории. Если рассмотреть ретроспективно реформы более ранних исторических периодов, то легко заметить, что ни одна из них не дала стабильных социальных результатов Будь это новая экономическая политика двадцатых годов нашего века, реформы, связанные с именами П. Столыпина и С. Витте и даже не более радикальные реформу Александра Второго.

В этом пункте возникает актуальная исследовательская задача: разобраться с вопросом о том, почему ни одна рыночная реформа в истории России не была доведена до своего логического конца, почему Россия так и не смогла войти полноправным членом в семью европейских народов, живущих в развитых рыночных системах.

Рифат Гусейнов – автор книги «История экономики России», позволил себе версию, объясняющую на гипотетическом уровне этот российский феномен. Если в результате рассмотрения этой версии хотя бы часть гипотез будет признана соответствующей историческим реалиям, то на этой базе вполне логично сделать определенные прогнозы по поводу судьбы нынешних рыночных реформ.

1. Все известные из истории рыночные реформы инициировались сверху, правителями нашей страны будь то царь, генеральный секретарь или президент. Собственно реформы и должны и должны инициироваться сверху. На то они реформы, а не революции. Не в этом главное. Главным является то, что российские реформаторы начинали свои действия, не сообразуясь с намерениями и желаниями граждан. Возникал некий «провал» между реформаторской властью и народом, который зачастую абсолютно индифферентно относился к реформам и не испытывал никакой благодарности по отношению к их инициаторам. Формальное «всеобщее одобрение» на поверку оказалось безразличием или даже саботажем. Особенно остро обнаруживалась эта невосприимчивость к реформам в тех случаях, когда реформаторы пытались внедрить в России готовые модели, импортированные из-за границы, пытались следовать рецептам других обществ, даже если где-то они приносили значительный эффект.

Вспомним 1985 год. К власти приходит М. Горбачев и объявляет своей целью ускорение социально-экономичевкого развития. В очередной раз мы стали догонять своих американских и европейских партнеров. Народ вроде бы согласился и начал ускоряться. На следующий год была заявлена более сложная задача: перестройка. Мы стали дружно перестраиваться. Проблема ускорения ушла на второй план. В 1987 году страна готовилась отметить 70-летие Октябрьской революции. В ходе подготовки к празднествам М. Горбачевым было заявлено о неоходимости строительства такого общества, в котором было бы «больше социализма». Мы стали идти к «большему социализму». Но в 1991 году к реальной власти приходит Б.Н. Ельцин. Перестройка была

отложена и было объявлено о необходимости интенсивного движения к рынку. Наконец, решительный и не отягощенный ответственностью Е. Гайдар откровенно сказал, что Россия идет к капитализму. Мы с этим согласились. Оказалось, что нам вообще-то все равно: больше социализма или капитализма. «Российские граждане так привыкли к постоянно возобновляющимся и столь же быстро отмирающим, реформам что относятся к ним как к прогнозу погоды на завтра: без особых переживаний, но и без восторгов» - Р. Гусейнов.

Но все таки, если серьёзно подойти к проблеме, можно сказать, что в этих быстрых переменах курса речь шла об изменениях глобального уровня. Речь шла об изменениях способов производства, формационных и даже цивилизационных сдвигах. Неужели можно всерьёз думать об этом, что изменения такого уровня могут произойти за пять лет или как любил говорить Ельцин, «к осени будущего года»?

2. Думать об том можно, сделать нельзя, считает Р. Гусейнов. Российские лидеры-реформаторы всегда очень серьёзно относятся к собственным способностям. В большинстве случаев они обладали поистине харизматическим мышлением. Люди, как правило, сильной воли, они были уверены, что именно на их долю пришлась задача переделки России. В принципе реформаторы ставили перед собой благие цели: догнать Европу, достичь определенных параметров экономической и социальной эффективности, создать устойчивое общество с высоким уровнем благосостояния, сделать Россию мощной державой. Но ради достижения этих целей они готовы были принести в жертву повседневные нужды граждан. Уверенные в своей божественной миссии, они лучше знали, «что нужно народу», во всяком случае, - лучше самого народ

Но.…Этот настрой говорил о другом. Российские реформаторы не верили в творческие способности народа¹, были уверены, что наш народ нужно куда-то вести, потому что сам он к этому чему-то не придет.

3. Р.Гусейнов рассматривает ещё одну социально экономическую причину. Он считает, что экономика России традиционно основана на элементах, позволяющих условно отнести социально экономическую систему к «азиатскому способу воспроизводства». В России, как и в целом на азиатском Востоке, гипертрофированна роль государства в экономике. Эта гипертрофия делает систему весьма инерционной и плохо приспособленной к рыночным преобразованиям. Значительное присутсивие государства в экономике означает суженное поле для рвзвертыавания конкурентных рыночных сил. Больше государства – меньше рынка.

Государство в России всегда было крупнейшим собственником средств производства и не производственных фондов. В начале XX столетия, накануне первой русской революции, 38% всей земельной площади принадлежали государству. А ведь земля в сельско хозяйственной стране – главное средство производства. Государство было собственником и более чем половины лесных массивов. Все магистральные железные дороги были государственными. Большинство сталелитейных предприятий принадлежало государству и находилось в ведении военного министерства или министерства ВМФ. Университеты, гимназии и реальные училища, даже Академия Наук «богоугодные заведения» – все находилось в собственности государства.

Государство также было крупнейшим инвестором капитала в производственную сферу. Инвестиции в социально-культурные институты были обычным явлением еще со времен Киевской Руси. Понятно, что государство становилось активным субъектом, перераспределяющим национальный доход, регулирующим кредитно-финансовую сферу. Всё это и делало российскую экономику нерыночной.

Тут возникает одна любопытная вещь, характерная для наших дней. Многим российским правителям было присуще обостренное чувство национальной гордости. Традиционная социальная экономическая «отсталость», чаще всего, кажущаяся, чем действительная от великих европейских держав периодически возбуждала их реформаторскую активность. Лидеры прекрасно понимали, что с экономической точки зрения попытка догнать Европу увенчаются успехом только с помощью рыночных преобразования. Некоторые из них такие преобразования решительно начинали. Но по мере того как рыночные отношения действительно развертывались, появлялась относительно независимая от государства автоматическая саморегулирующая система, правитель и его окружение начинали осознавать роковые для них последствия: экономической власти у правителей становилось все меньше.¹

Маятникообразная форма реформаторства в Росси кажется неминуемой и закономерной. Попытки реформ Екатерины II сменились её же Екатерины «откатом» и реакционной политикой Павла I, который довел самодержавную власть до абсурда; либерализм Александра I; «тоталитаризм» Николая I; реформы Александра II. Но самый яркий пример – это, конечно, нэп. ¹

Вспомним. После всех перипетий военно-коммунистического эксперимента В.И. Ленин переходит к политике контролируемого регулирования рыночных сил и даже капиталистических отношений. Система заработала довольно успешно. Уходя в мир иной, Ленин оставил страну если не в цветущем, то в бурно развивающемся состоянии. Постепенно разрешались и острые социальные противоречия. Появились инвестиции, а вместе с ними – занятость, доходы, определенный уровень социально приемлемого благосостояния в городе и деревне, перспективы были вполне оптимистическими.

Но все кончилось быстро. Рынок оказался опасной системой доя политической элиты и многочисленной советской бюрократии. Появилась угроза остаться не у дел. Эту опасность ощутили не только высшие руководители большевистской партии, но и партийные функционеры. Когда ощущение перешли в осознание, судьба нэпа была предрешена. И Сталин сыграл в этом роковую роль. К 1928 году все было кончено. Российские ученые оказались в тюрьме, В Госплане главным идеологом стал Струмилин, ярый противник рыночных отношений.

Некоторые симптомы, подтверждающие гипотезу Гусейнова, проявляется и в наши дни. У нас нет оснований для, безусловно, положительной оценки позиций, на которой стояли в недавнем прошлом Е. Гайдар или министр финансов Б. Федоров¹. Их тактика оказалась безрезультатной, если под результатом понимать социально-экономическое положение граждан и мировую значимость страны. Но эти люди, свободно экспериментировавшие над многомиллионным населением, были ортодоксальными рыночниками. Благодаря их усилиям рынок все таки появился. Однако едва заработали элементы рыночных отношений, как под давлением сил, оба молодых реформатора были лишены реальной власти. Их заменили люди с умеренными взглядами, сторонники активной роли государства в экономике или представляющие интересы естественных монополий². Потом их вновь сменили на «рыночников» – маятник продолжает качаться.

4. Наконец еще одна причина представлена Гусейновым – причина перманентной незавершенности рыночных реформ в России лежит в зыбкой для экономистов сфере социальной психологии и нравственности. Складывающийся веками нерыночных экономический дух народа тоже вносит свою лепту в процессы, затрудняющие процесс реформирование России.

Российскому народу с глубокой древности присущи такие нерыночные черты, как общинность, соборность, взаимопомощь, коллективизм и – оборотная сторона этих позитивных характеристик – круговая порука. Рынок – это система, основанная на индивидуализме, предприимчивости и риске. Истинный рыночный субъект не ждет помощи ни от государства, ни от общины, ни от родственников.

В России же за много веков так никто и не смог разрушить общинный дух, как, собственно, и коллективный формы быта. Мы до сих пор живем большими семьями. Помощь престарелых родителей взрослым детям и внукам – обычное у нас явление. Это – не американский образ жизни. Просто мы живем по-другому, не так, как американцы.

Консервация общинности происходит от того, что община всегда обладала некой автономией, внутри которой все отношения строились недовольно демократической основе¹.

Итак, общинность, коллективмзм и соборность создают основы нерыночого духа русских трудящихся.

Воспитанию нерыночного духа способствовало и тысячелетнее господство в России православия с его нерыночной идеологией.

Характерно, что новейшие социологические обследования показывают, что дух коллективизма, товарищества, взаимопомощи даже в условиях продвинутой рыночной реформы остаются главными этическими ценностями российских трудящихся².

Ограничимся этими четырьмя гипотезами. Если они имеют основания реальной жизни, то легко прийти к довольно скептическим выводам относительно возможности скорого построения рыночной капиталистической экономики в России.

II. Что уже сделано

Как бы мы скептически не относились перспективам рыночного реформирования, продвижения к рыночной системе уже началось. Можно проследить основные способы этого продвижения и обозначить некоторые результаты.

• Еще при М. Горбачеве, в декабре 1990, в России принят Закон о предприятии и предпринимательской деятельности, который разрешал утверждать различные фонды, частных корпоративных и паевых предприятий. Закон создавал достаточные юридически основания для развертывания частнопредпринимательской деятельности, но экономических основ пока создано не было.

• В январе 1992 года были либерализованы цены. Цены на большинство товаров и услуг было «отпущены на рыночную волю». С одной стороны - это была смелая мера, способствовавшая быстрой « рыночной выучке». С другой – это была очень неосторожная мера. Ведь советская экономика была жестко монополизированной. В результате рыночную ценовую свободу получили монополии, которые по определению могут назначать цены, в отличие от фирм функционирующих в конкурентной среде, и способных лишь приспосабливаться уже к имеющимся ценам. Результат не замедлили сказаться. Цены подскочили в 2000 раз в течение года. В России появился новый враг номер 1 – инфляция.

• Рост цен происходил на фоне жестких ограничений денежной массы. Государству, предприятиям и населению в буквальном смысле слова нечем было платить за потребляемые товары и услуги. Начался длительный и непреодоленный до 1998 года процесс неплатежей. Внук большевика, сын коммуниста Е. Гайдар по-большевитски решил проблему «лишних денег» у населения: он их конфисковал с помощью инфляции. Вклады граждан в сберегательные банки не были индексированы и пропали, деньги находившееся «на руках» мгновенно обесценились. Народ, ради которого, как говорили осуществлялась реформа, был просто ограблен. Правда, правительству и Центральному банку приходилось принимать компромиссные меры, чтобы как-то снизить степень финансового ужесточения.

• Борьба с инфляцией велась и ведется сейчас самым простым способом – ограничением денежной массы в обращении. С одной стороны это действительно привело к падению темпов инфляции,

но с другой – к резкому сокращению инвестиций в реальный сектор. Нельзя, в самом деле, вкладывать в производство то, чего нет. Хотя теоретически считалось, что победа над инфляцией автоматически приведет к росту инвестиционной активности. Возможно, что когда-нибудь это и произойдет, но в 1998 инвестиции продолжали находиться в состоянии «глубокой заморозки».

• В 1992 году был сделан еще один решительный шаг на пути рыночных реформ: проведена массовая приватизация государственной собственности. То, что без приватизации невозможно создать полусубъектную экономику, не вызывает сомнений, поскольку речь идет о рыночной реформе. Но формы осуществления приватизации могут быть различными. В России был выбран способ бесплатной ваучерной приватизации. Рыночная экономика создавалась нерыночными методами.¹ Ваучерная приватизация была названа её идеологом и реализатором, а Б. Чубайсом «народной приватизацией». Однако народ с самого начала довольно скептически к идее приватизации. Уже при проведении самой операции приватизации в прессе публиковались о том, что народ правильно воспринимал идею и практику приватизации и потому она проходит без социальных эксцессов. Но думается, что большинство граждан отнеслись к операции просто равнодушно, заведомо зная, что в рыночной экономике собственником не может быть народ. В самом деле, слишком странной выглядела бы «народная частная собственность», на основе которой страна двинулась к рынку. В результате произошло то, что и должно было произойти: государственная собственность оказалась в руках тех, кто имел деньги либо сумел «конвертировать» управленческую власть в собственность. В советские времена деньги были или у крупных менеджеров, директоров предприятий или у государственных чиновников, распоряжавшихся государственными финансовыми ресурсами или, наконец, у криминальных структур, часто блокировавшихся с теми и другими.

• Приватизацию проводили люди очень образованные, прекрасно представлявшие её последствия и откровенно признавшиеся в необходимости найти в Росси «эффективного собственника». Правда, они не учли особый менталитет новых русских собственников средств производства. Мало кто из них захотел или смог проявить себя в качестве предпринимателей индустриальной цивилизации. Даже если у них и были деньги, практически никто, за исключением единиц не начал осуществлять производственные инвестиции. Им надо была сначала насладиться своим богатством. Видимо вложения в реальный сектор – удел будущих поколений российских предпринимателей. В результате произошел обвал инвестиционной деятельности. Государство уже не могло ничего вкладывать, а частный собственник не хотел этого делать. Многие сочли более надежным и эффективным для себя вывоз капитала. Экономика стала двигаться по замкнутому кругу: нет инвестиций – нет прибыли – нет накоплений – нет инвестиций¹.

• Несомненным успехом реформаторов было создание рынке жилья благодаря приватизации государственного жилищного фонда. Правда и здесь не обошлось без социальной несправедливости Владельцы комфортабельного современного жилья стали собственниками хороших квартир, а у кого были старые «развалюхи», те их и присвоили. У кого же ничего не было, тот и остался ни с чем. Теперь в России жильё не дают, теперь жильё покупают. Те, у кого есть деньги. У кого же денег нет, не покупают. Рынок прост, но жесток¹.

• Осталась нерешенной самая загадочная проблема российской экономики – земельная. Земля, в принципе должна стать товаром, раз уж мы идем к рынку. Но что-то сдерживает законодателя. Государственная Дума, несмотря на неоднократные протесты президента страны, весной 1998 приняла закон, который фактически запрещает свободную продажу и куплю сельскохозяйственных угодий. Не думаю, что Думу следует укорять за это. Ведь это - Российская Дума, а в России земля никогда не была объектом сводных рыночных отношений. Что касается надежд на фермерское хозяйство, то они во второй раз в XX не оправдались: сельское хозяйство продолжает оставаться в глубокой кризисе.

• Спад производства, естественно, привел к явной и скрытой безработице, к падению жизненного уровня народа и к обострению борьбы трудящихся за свои права. Правительству никак не удается успокоить народ. В 1998 году протесты трудящихся приняли крайние формы: голодовки, блокирование железных дорог и шоссейных дорог, марши и демонстрации буквально потрясли страну. Вспомнили о своей функции защиты прав трудящихся профсоюзы. Правда, как уже было сказано, пока борьба трудящихся не стала классовой, она направлена преимущественно против государства, но как мне кажется ждать осталось недолго. Хотя свою роль может сыграть инстинкт самосохранения истеблишмента, и он вовремя примет меры по своему спасению.

III. Есть люди, которые знают что делать