54046 (Последние страницы истории романовской монархии), страница 3

…Отъезд царя на жительство в Ставку выдвинул оставшуюся в Петрограде императрицу – посредницу и средоточие всех «безответственных» влияний. Министры, желавшие укрепить свое положение, начали ездить к императрице с докладами. Шайка крупных и мелких мошенников и аферистов окружила царицу и пользовалась своим влиянием, чтобы за денежную мзду обходить закон и доставлять частные изъятия и льготы: назначение на должности, освобождение от суда, от воинской повинности и т. д. Слухи об этих сделках распространились в обществе и совершенно уронили уважение ко двору» (Страна гибнет сегодня… с.6-7).

О последней российской императрице следует сказать несколько слов, ибо Александра Федоровна Романова (урожденная Алиса Гессенская) – фигура несомненно трагическая и для России по-своему роковая, так как, обладая твердым характером, она оказывала на Николая II огромное влияние, направленность которого хорошо видна из ее письма к нему от 25 июня 1915 года: «Россия, слава Богу, не конституционная страна, хотя эти твари (депутаты Госдумы) пытаются играть роль и вмешиваться в дела, которых не смеют касаться! Не позволяй им наседать на тебя! Если им сделать уступку, то они поднимут голову» (Переписка Н. И А. Романовых (1914-1917), т. 3. М.--Пг., 1923, с. 244).

Исповедуя подобные взгляды, писала известная поэтесса того времени З.Н. Гиппиус, «…царица относилась к войне, как к делу семейному. Нам трудно понять, а между тем это естественно. Ведь воюют между собой все «Джорджи», «Вильямы», «Ники». Война – дело Ники, и победа над Вильгельмом будет его победой, его славой.

Царица не забывает о «России». О России, для этого случая, есть все готовые слова, которые следует говорить, как есть и предписания, что следует делать главным заинтересованным лицам: Ники и ей самой. Ей, царице, «матери России» ( и наследника), нужно, прежде всего, стать «утешительницей», ухаживать за раненными, служить «царскому воинству», и она принимается за дело без промедления. Создает лазареты, одевается сама и одевает своих молоденьких дочерей сестрами милосердия…

Именно потому, что война – дело личное, семейное, царица обязано вмешаться в него, бороться радом с Ники не только против «Вильяма», но и против других его врагов – всех, кто может отнять у него славу победы… Ники добр и прост, не видит зла, но она-то, царица, видит. Ведь это ей открывает тот, кто все видит, все знает, -- Бог (через Распутина)» (Гиппиус З. Живые лица. Воспоминания. Кн. 2. Тбилиси, 1991, с. 65-66)

Вот и вновь появляется на наших страницах уже упоминавшийся ранее еще один из героев российской драмы того времени Григорий Новых – «сибирский челдон, с молодых лет отличавшийся пьяной и распутной жизнью, откуда и прозвище Распутин…

Слово, всякий каприз Григория Распутина – стали законом для царицы, а царь уже давно был в полном подчинении у жены. Самые близкие к царю сановники, люди, которых он уважал и ценил, немедленно теряли уважение царя, свои места и положения, как только они обнаруживали малейшую брезгливость к Распутину. С другой стороны, самые отпетые негодяи, тупицы и бездарности получали феерические повышения, назначались на самые ответственные должности, вплоть до министров, если только они умели подделаться к Распутину… Дошло до того, что созыв или роспуск Государственной Думы, смена министерства, война и мир зависели от Распутина…» (Любош С. Указ. соч., с. 271-272).

Последнее – не преувеличение. Вот, например, довольно типичное послание «святого старца» императору и императрице: «Миленькаи папа и мама! Вот бес то силу берет окаянный. А Дума ему служит; там много люцинеров и жидов. А им что? Скорее бы божьего помазаннека долой. И Гучков господин их прихвост, клевещет, смуту делает. Запросы. Папа. Дума твоя, что хошь, то и делай. Какеи там запросы с Григории. Это шалость бесовская. Прикажи. Не какех запросов не надо.Григорий» (Падение царского режима. Т. 3. Л., 1925, с. 435).

В 1916 год Россия вступила, по словам А.Д. Протопопова, ставшего в том же году министром внутренних дел, в следующем состоянии: «Финансы расстроены, товарообмен нарушен, производительность страны – на громадную убыль… пути сообщения – в полном расстройстве… двоевластие (Ставка и министерство) на железных дорогах привело к ужасающим беспорядкам… Наборы обезлюдили деревню, остановили землеобрабатывающую промышленность, ощутился громадный недостаток рабочей силы, пополнялось это пленными и наемным трудом персов и китайцев… Общий урожай в России превышал потребность войска и населения; между тем система запретов вызова – сложная, многоэтажные – реквизиции, коими злоупотребляли, и расстройство вывоза создали местами голод, дороговизну товаров и общее недовольство… Многим казалось, что только деревня богата; но товара в деревню не шло, и деревня своего хлеба не выпускала… Единственного пути к установлению цен – конкуренции – не существовало… Таксы развили продажу «из-под полы», получилось «мародерство»… Армия устала, недостатки всего понизили ее дух, а это не ведет к победе» (цит. по: Милюков П.Н. Воспоминания, с. 434).

Итак, «общее недовольство» , «армия устала»… Плюс к этому – очевидный кризис власти: полуразогнанная Дума, господство придворной камарильи, некомпетентный Верховный главнокомандующий в чине полковника… Достаточно было искры, чтобы вспыхнул пожар революции. Поэтому власти с огромным беспокойством ожидали очередной годовщины Кровавого воскресенья. Начальник полицейского отделения по охране общественной безопасности и порядка в столице полковник Глобачев доносил 8 ноября 1916 года: «…отношение различных течений революционного подполья к вопросу о выступлениях 9 января в настоящее время вполне определилось и представляется в следующем виде: социал-демократы меньшевики и инициативная группа социал-демократов ликвидаторов (сторонников исключительно легальных методов борьбы с режимом) решили воздержаться от всяких выступлений, даже хотя бы в виде однодневной забастовки. Социалисты-революционеры… призывают к забастовке и устройству митингов, предоставляя во всем остальном полную свободу действий в зависимости от личной инициативы каждого отдельного члена организации и того, как сложится обстановка.

Что же касается социал-демократов большевиков, то последние стоят на крайней точка зрения, агитируя не только за проведение однодневной забастовки, которую они предполагают перевести в общеполитическую, но и за уличные демонстрации, оказывая вооруженное сопротивление чинам полиции при разгоне ее демонстрантов. Словом, социал-демократы большевики смотрят на наступающее 9 января сего года, как на день начала второй революции…

В целях ослабления предполагающейся забастовки и вооруженного выступления 9 января сего года вверенным мне отделением был принят заблаговременно ряд мер (репрессивного характера)…

Перечисленные выше меры, по указаниям агентуры, подорвали в широких рабочих массах веру в успех вооруженного выступления, по мнению социал-демократов большевиков, могущего, при содействии сочувствующих воинских частей, перейти в открытую революцию, и наступающее 9 января, по всей вероятности, ознаменуется забастовкой лишь наиболее распропагандированных фабричных предприятий столицы, главным образом, расположенных на Выборгской стороне..» (Рабочее движение в годы войны. М., 1925, с. 233-235).

В январе 1916 года социально-политического взрыва в России не было. Однако к осени ситуация в стране вновь стала критической.

Обострению социально-политической обстановки способствовали растущая дороговизна и военная политика правительства, бездарность которой наиболее ярко проявилась в неиспользовании Ставкой блестящего успеха Брусиловского прорыва в июне 1916 года на юго-западном фронте.

Впрочем, не менее оскорбительной для общественного мнения стала открытая торговля царского правительства жизнями, кровью своих солдат с западными союзниками. Современный автор сообщает, что «эти несчастные русские парни, одетые в солдатские шинели, составили впоследствии базу печально известного «Русского региона», который французское военное командование бросало в самые гиблые, горячие места, самые безнадежные операции, наравне с «туземцами», сенегальскими стрелками например.

…Уже весной 1916 года в Марсель и Бордо прибыли две особые пехотные бригады, каждая численностью 10,5 тысячи человек. В августе-сентябре 1916 г. были отправлены еще две пехотные бригады в обмен на поставленные союзниками в Россию артиллерию и снаряды» (Алексеева И.В. Агония сердечного согласия, Л., 1990, с. 205).

В результате такой правительственной политики, инспирируемой двором и придворной камарильей, директор департамента полиции имел все основания для того, чтобы 30 октября 1916 года сообщить в МВД: «Сравнение настроения населения Петрограда и Москвы и отношения его к центральному правительству в данное время и в период 1905-1906 гг. устанавливает, что теперь оппозиционность настроений достигла таких исключительных размеров, до которых она далеко не доходила в широких массах в упомянутый смутный период. Вся тяжесть ответственности за переживаемые родиной невзгоды возлагается ныне уже не только на правительство, в лице совета министров, но даже и на верховную власть…

Таким же напряженным, но все же в несколько меньшей мере, нежели в столицах, рисуется настроение во внутренней России. Здесь, однако, необходимо оговорить, что в данном случае речь идет лишь о городах…

Общее же недовольство в городах, а также даже среди казаков земли войска Донского, настолько разрослось вширь и вглубь, что… стихийные беспорядки могут вспыхнуть повсеместно при ближайших к тому поводах или под влиянием слухов о возникновении таких беспорядков в столицах. Характерным представляется заключение начальника кронштадского жандармского управления о том, что возрастающая дороговизна и недостаток продуктов первой необходимости создают обстановку, при которой даже в крепости, находящейся на осадном положении, возможно возникновение среди рабочих беспорядков, причем на подавление их войсками гарнизона рассчитывать нельзя…

В связи с описанным находится и наблюдаемое повсеместно и во всех слоях населения как бы утомление войной и жажда скорейшего мира, безразлично, на каких бы условиях таковой ни был заключен.

Такому охлаждению высокопатриотического настроения начала и первого года войны (даже среди крестьян), помимо некоторых неудач нашего оружия, содействуют в значительной степени частные призывы ратников, особенно старших возрастов, а также злоупотребления при призывах, благодаря чему люди вполне здоровые, но состоятельные или имеющие протекцию, во множестве избавляются от несения службы в действующих войсках, устраиваясь в тыловые учреждения и переполняя их. Как результат охлаждения к войне, можно рассматривать растущее дезертирство из армии и массовые сдачи в плен («уходы в плен»)…

Обращаясь к оценке отношения к Государственной Думе, должно сказать, что, судя по донесениям с мест, отношение народных масс к ней в последнее время серьезно изменилось, ибо деятельность Думы в прошлую сессию сильно разочаровало массы: в борьбе с наиболее насущными вопросами (дороговизной, продовольственными затруднениями) Дума ничего не сделала, а то, что сделала (закон о мясопустных днях), лишь еще ухудшило положение.

Такое ослабление веры в народное правительство в широкой народной массе особенно озабочивает кадет, которые собираются в предстоящей сессии продемонстрировать перед народом, что они являются столь же деятельными, как и левые партии…

Совокупностью всех имеющихся в департаменте полиции данных об общественно-оппозиционных и революционных движениях устанавливается, что хотя, действительно, весьма энергичные и планомерные действия руководителей и главных участников этих движений под предлогом обороны и спасения России от гибели направлены к изменению существующего строя, но, во-первых, как оппозиционные, так и революционные силы сами, вследствие распыленности их, не сорганизовались и не объединились для решительных выступлений в данный момент или в ближайшем будущем, а во-вторых, несмотря на все попытки представителей революционного и оппозиционного движения им до сего времени не удалось революционизировать в должной мере и сорганизовать крестьянские массы и, надо полагать, не удастся этого сделать в близком будущем, благодаря… благоприятно сложившимся для деревни экономическим условиям. Между тем, как показал революционерам опыт возбуждения частичных вооруженных восстаний, подобного рода выступления без участия в них крестьянских масс не могут достигнуть поставленных целей и неизбежно повлекут за собой лишь новый и на этот раз окончательный, по их мнению, разгром революции.

Такое положение вещей в революционном лагере, в связи с неимением в распоряжении революционеров оружия для вооружения боевых дружин, и делает близкие революционные выступления неосуществимыми…» (Буржуазия накануне Февральской революции 1917 г. в документах и материалах. М.—Л., 1927, с. 136-139).

Процитированный документ чрезвычайно интересен тем, что, написанный в канун февральских событий 1917 года, он, признавая внутриполитическую напряженность, возможность рабочих беспорядков в крупных городах, вместе с тем напрочь отрицает наличие в стране конкретных условий для осуществления революции.

Примерно о том же – о подготовленности почвы для политических эксцессов – сообщал по инстанции и начальник Петроградского губернского жандармского управления: «Исключительная серьезность переживаемого страною исторического момента и те неисчислимые катастрофические бедствия, коими могут угрожать всему жизненному укладу государства, возможные в близком будущем бунтарские выступления озлобленных тяготами повседневного существования низов населения империи… властным образом диктуют крайнюю необходимость спешных и исчерпывающих мер к устранению создавшейся неурядицы и разрежению излишне сгустившейся атмосферы общественного недовольства…

Почва для подобных эксцессов вполне готова: экономическое положение массы, несмотря на огромное увеличение заработной платы, более чем ужасно.