54046 (Последние страницы истории романовской монархии), страница 2

Задачей с.-д. Каждой страны должна быть в первую голову борьба с шовинизмом данной страны. В России этот шовинизм всецело охватил буржуазный либерализм («кадеты») и частью народников вплоть до с.-р. (эсеров) и «правых» с.-д.(меньшевиков)…

Ближайшим политическим лозунгом с.-д. Европы должно быть образование республиканских Соединенных Штатов Европы, причем в отличие от буржуазии, которая готова «обещать» что угодно, лишь бы вовлечь пролетариат в общий поток шовинизма, с.-д. будут разъяснять всю лживость и бессмысленность этого лозунга без революционного низвержения монархий германской, австрийской и русской. В России задачами с.-д. ввиду наибольшей отсталости этой страны, не завершившей еще своей буржуазной революции, должны быть по-прежнему три основные условия последовательного демократического преобразования: демократическая республика (при полном равноправии и самоопределении всех наций), конфискация помещичьих земель и 8-мичасовой рабочий день. Но во всех передовых странах война ставит на очередь лозунг социалистической революции…

Превращение современной империалистической войны в гражданскую есть единственно правильный пролетарский лозунг…» (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 26, с. 16-17, 21-22).

Как видим, в 1914 году о «социалистической революции» в России В. Ленин речи еще не вел «ввиду наибольшей отсталости этой страны».

Отрезвление от оборончества и ура-патриотизма во всех слоях населения, среди всех политических сил наступило в России примерно через год после начала войны. Вслед за разгромом в Восточной Пруссии элитных частей русской армии (1914) и утраты в итоге кампании 1915 года ряда территорий (Польша, часть Прибалтики и т.д.), вряд ли компенсировавшейся успехом в Закавказье, война постепенно стала приобретать характер позиционной, а следовательно, очевидно длительной войны. Теперь все должны были решить внутренние мобилизационные ресурсы воюющих государств, проще говоря, численность населения, стратегические запасы, уровень продовольственного самообеспечения и промышленная мощь страны. Последнее резко повышало политическую значимость и роль буржуазии. Для России это означало актуализацию и обострение вопроса о власти.

Политические партии и вопрос о власти. Противостояние Госдумы и правительства: от лозунга «правительства доверия» к лозунгу «правительства спасения страны».

Неудивительно, что именно тогда буржуазное большинство Госдумы задумалось о «…последней попытке найти мирный исход из положения, которое с каждым днем становилось все более грозным. Средство, для этого употребленное, состояло в образовании, в пределах законодательных учреждений, большинства народного представительства, которое взяло бы в свои руки руководство дальнейшими событиями. Момент для такой попытки был довольно благоприятен (лето 1915 года). Настроение в обеих палатах сложилось однородное, несмотря на различия политических партий. Это был своего рода суррогат «священного единения» -- после того, как оно было разрушено между правительством и страной. Но предстояло превратить это настроение в политический факт» (Милюков П.Н. Воспоминания, с. 404).

«Политический факт» состоялся 22 августа 1915 года, когда 236 депутатов Госдумы и 3 группы членов Госсовета подписали соглашения об образовании Прогрессивного блока, заявив: «Нижеподписавшиеся представители фракций Государственной Думы, исходя из уверенности, что только сильная, твердая и деятельная власть может привести отечество к победе и что такою может быть власть, опирающаяся на народное доверие и способная организовать активное сотрудничество всех граждан, пришли к единогласному заключению, что важнейшая и насущнейшая задача создания такой власти не может быть осуществлена без выполнения следующих условий:

Создание объединенного правительства из лиц, пользующихся доверием страны и согласившихся с законодательными учреждениями относительно выполнения в ближайший срок определенной программы.

Решительное изменение применявшихся до сих пор приемов управления, основывавшихся на недоверии к общественной самодеятельности, в частности:

а) строгое проведение начала законности в управлении; б) устранение двоевластия военной и гражданской власти в вопросах, не имеющих непосредственного отношения к ведению военных операций; в) обновление состава местной администрации; г) разумная и последовательная политика, направленная на сохранение внутреннего мира и устранение розни между национальностями и классами…» (цит. по: Милюков П.Н. Тактика фракции Народной свободы во время войны. Пг., 1916, с. 33).

Николай II. Григорий Новых (Распутин). Министерская чехарда. Дворцовый переворот правых политических сил – отстранение Николая II от власти. Формирование Временным комитетом Госдумы Временного правительства Г. Львова. Состав Временного правительства.

Но дело не ограничивалось лишь требованием формирования правительства «народного доверия» , т.е. подконтрольного Госдуме. Члены блока предложили и весьма характерный персональный состав этого правительства (впоследствии почти полностью реализованный в виде Временного правительства князя Г. Е. Львова, что, на наш взгляд, говорит о принципиальной приемлемости для буржуазного большинства IV Госдумы сотрудничества с чуть прикрытым флером представительности самодержавием. Предложенный состав правительства выглядел так: «… премьер – Родзянко, министр внутренних дел – Гучков, министр иностранных дел – Милюков, министр финансов – Шингарев, путей сообщения – Некрасов, торговли и промышленности – Коновалов, главноуправляющий земледелием и землеустройством – Кривошеин, военный министр – Поливанов, морской – Савич, государственный контролер – Ефремов, министр просвещения – гр. Игнатьев, обер-прокурор Синода – В. Львов» (Утро России, 1915, 13 августа).

Однако вместо установления контроля за исполнительной властью думская оппозиция неожиданно получила не права, а прямую ответственность за ход войны. Правительство ловким маневром включило парламентариев в состав государственного органа, создав Особое совещание для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства. Положение об Особом совещании по обороне (17, 30 августа 1915 года) гласило: «1. Для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства и для обеспечения армии и флота предметами боевого и прочаго материальнаго снабжения учреждается, под представительством Военного Министра, Особое совещание.

К предметам ведения Особого Совещания, в частности, относятся:

1. высший надзор за деятельностью всех правительственных заводов, арсеналов и мастерских, а также частных заводов и иного рода промышленных предприятий, изготовляющих предметы боевого и прочаго материальнаго снабжения армии и флота;

2. содействие образованию новых заводов и иного рода промышленных предприятий;

3. распределение необходимых, в видах снабжения армии, заказов между русскими и иностранными заводами и иного рода промышленными предприятиями…

2. Особое Совещание есть высшее государственное установление. Никакое правительственное место или лицо не дает Особому Совещанию предписаний и не может требовать от него отчета…

3. В состав Особаго Совещания входят: 1) Председатель Государственнаго Совета; 2) Председатель Государственной Думы; 3) девять Членов Государственнаго Совета и девять членов Государственной Думы… 4) представители от министерств; Морскаго, Финансов, Путей Сообщения…; 5) пять представителей от Военнаго Министерства…; 6) представители Всероссийских земскаго и городскаго союзов (контролировавшихся кадетами), по одному от каждого…; 7) четыре представителя Центральнаго военно-промышленного комитета (находившегося под контролем октябристов)…» (Особые совещания и комитеты военного времени: Свод законов. Пг., 1917, с.7-9).

Увертливость правительства возмутила думскую оппозицию. Тем более что вышеизложенное совпало с устранением с поста Верховного главнокомандующего популярного в Думе великого князя Николая Николаевича и самоназначением 23 августа на этот пост императора Николая II, в связи с чем А. Деникин писал: «В августе 1915 года государь, под влиянием кругов императрицы и Распутина, решил принять на себя верховное командование армией. Этому предшествовали безрезультатные представления восьми министров и некоторых политических деятелей, предостерегавших государя от опасного шага. Официальными мотивами выставлялись, с одной стороны, трудность совмещения работы управления и командования, с другой – риск брать на себя ответственность за армию в тяжкий период ее неудач и отступления. Но истинной побудительной причиной этих представлений был страх, что отсутствие знаний и опыта у нового Верховного главнокомандующего осложнит и без того трудное положение армии, а немецко-распутинское окружение (Николая II), вызвавшее паралич правительства и разрыв его с Государственной думой и страной, поведет к разложению армии.

Ходила, между прочим, молва, впоследствии оправдавшаяся, что решение государя вызвано отчасти и боязнью кругов императрицы перед все более возраставшей, невзирая на неудачи армии, популярностью великого князя Николая Николаевича…» (Деникин А.И. Указ. соч., с.27). Более определенно о последней причине такого поступка царя записал в своем дневнике английский посол во Франции лорд Берти: «Принятие российским императором верховного командования не совсем неожиданно. Он до некоторой степени подозревал, что великий князь Николай вышибет его, если он сам не вышибет великого князя… Император становится не популярным» (Берти Ф. За кулисами Антанты. Дневник британского посла в Париже. 1914-1919. Л., 1927, с. 72). Правда, точнее было бы сказать более определенно: «император давно непопулярен», ибо уже в начале 1912 года, т.е. задолго до начала Первой мировой войны, до празднования 300-летия Дома Романовых, до скандала с делом Бейлиса, общественное мнение так сформулировало свое отношение к Николаю II: «В данное время всякое уважение к царю пропало» (Дневник А.В. Богданович // Три последних самодержца. М. – Пг., 1924, с. 495).

Хотя думская оппозиция заявляла, что создание Прогрессивного блока – это шаг в сторону ее сотрудничества с исполнительной властью, Николай II и его близкое окружение пришли к иному мнению, и «… 29 августа (1915 года) И.Т. Горемыкин (тогдашний премьер-министр) выехал в Ставку к государю. Еще через день (31 августа) он вернулся и… сообщил коллегам, что Государственная дума 3 сентября должна быть распущена…

Протянутую руку оттолкнули. Конфликт власти с народным представительством и с обществом превращался отныне в открытый разрыв. Испытав безрезультатно все мирные пути, общественная мысль получила толчок в ином направлении. Вначале тайно, а потом все более открыто начала обсуждаться мысль о необходимости и неизбежности революционного исхода» (Страна гибнет сегодня. Воспоминания о Февральской революции 1917 года. М., 1994, с. 5).

Подобная оценка событий конца лета 1915 года возлагала ответственность за все случившееся в дальнейшем (1917 год) непосредственно на царя. Императорское же окружение, естественно придерживалось версии прямо противоположной. Уже хорошо известный нам автор считал, что «императорский строй мог бы существовать до сих пор, если бы «красная опасность» исчерпывалась такими людьми, как Толстой и Кропоткин, террористами, как Ленин и Плеханов, старыми психопатками, как Брешко-Брешковская (народница, одна из создателей эсеровской партии, эмигрантка с 1919 года, известная в демократических кругах как «бабушка русской революции».) или же Фигнер, или авантюристами типа Савенкова или Азефа. Как это бывает с каждой заразительной болезнью, настоящая опасность революции заключалась в многочисленных носителях заразы: мышах, крысах и насекомых… Или же выражаясь более литературно следует признать, что большинство русской аристократии и интеллигенции составляло армию разносчиков заразы. Трон Романовых пал не под напором предтеч советов или же юношей-бомбистов, но носителей аристократических фамилий и придворных званий, банкиров, издателей, адвокатов, профессоров и др. общественных деятелей, живших щедротами Империи. Царь сумел бы удовлетворить нужды русских рабочих и крестьян; полиция справилась бы с террористами. Но было совершенно напрасным трудом пытаться угодить многочисленным претендентам в министры, революционерам, записанным в шестую книгу российского дворянства, и оппозиционным бюрократам, воспитанным в русских университетах» (Великий князь Александр Михайлович. Указ. соч., с. 162-163).

Парадоксальность великокняжеской оценки чисто внешняя, поскольку она базировалась на реалиях последних лет царствования Николая II, когда личность этого императора стала неприемлемой для всех слоем российского общества – это во-первых, а во-вторых, свержение царя (и в итоге монархии), действительно, произошло отнюдь не только «снизу», как утверждала советская историография, но и «сверху», т.е. методом традиционного дворцового переворота, опиравшегося на военно-бюрократическую верхушку империи. Впрочем, об этом позже.

Итак, с осени 1915 года пути Госдумы и царского двора разошлись. Отныне император сделал ставку на единственную политическую силу, которая осталась ему верной, -- на черносотенцев, к которым он всегда относился с искренней симпатией. В результате, «обломки провинциальных отделов «Союза русского народа» были восстановлены и принялись за ту же работу, которой занимались в 1905-1907 гг.: они резко нападали на Прогрессивный блок, на Городской и Земский союзы, видя в оживившейся деятельности общественных организаций подготовку революционного выступления. Под их влиянием назначенная «не позднее 15 ноября» (1915 года) сессия Государственной думы была отсрочена без точного указания срока созыва -- первый случай за время существования законодательных учреждений. Съезды Городского и Земского союзов, назначенные на 5 декабря, были запрещены. Депутация этих союзов с жалобами на роспуск Государственной думы и с требованиями «министерства доверия» не была принята государем…