HITLER~1 (Гитлеровская диктатура в Германии), страница 2

Всем им присваивались громкие названиям: чем подлее было содержание, тем громче кричали «о благе народа и государства».

Февральский декрет, названный «В защиту народа и государства», отменял свободу личности, слова, печати, собраний. Февральский же «чрезвычайный» декрет «В защиту германского народа» наделял неограниченными полномочиями полицию и т.д.

Неслыханные репрессии обрушились прежде всех и больше всех на коммунистов. Депутаты компартии в рейхстаге были лишены мандатов и арестованы. Сама партия была запрещена (март 1933 года), ее пресса закрыта.

По своему обыкновению, гитлеровцы прибегли к провокации. Они возвели ее, так же как систематический обман, в регулярное орудие политики. Гитлер учил лгать народу и притом лгать крупно, ибо мелкая ложь, как он полагал, вызывает меньше доверия.

В ночь на 28 февраля 1933 года гитлеровцы подожгли здание рейхстага. Сделали они это для того, чтобы получить предлог гонений на компартию. Находившийся в Германии болгарский коммунист Георгий Димитров и некоторые другие коммунисты были арестованы и преданы суду по обвинению в поджоге рейхстага.

Димитров с необыкновенным достоинством и мужеством разоблачил преступление фашистов. Знаменитый Лейпцигский процесс, которым хотели дискредитировать не только германских коммунистов, но и все международное коммунистическое движение, закончился оправданием Димитрова и других коммунистов-обвиняемых.

Тем не менее в стране развертывалась настоящая травля коммунистов. Начиная с 1933 года тысячи членов КПГ были брошены в тюрьмы и концентрационные лагеря. Коммунисты погибали в застенках и при “попытках к бегству”. Был арестован и Эрнст Тельман, выдающийся вождь немецкого пролетариата, руководитель компартии.

Незадолго до донца войны гитлеровцы убили его.

Вскоре наступила очередь всех других партий, включая буржуазные. Право на существование получила одна только нацистская партия.

Преследованию подвергли и социал-демократическую партию; нацисты преподали им практический урок легальности и конституционности.

Профессиональные союзы трудящихся Германии были распущены, средства этих союзов конфискованы. Используя опыт Италии, гитлеровцы создали свои собственные «профсоюзы», в которые насильно загоняли людей.

Нацистская партия стала частью правительственной машины. Пребывание в рейхстаге и на государственной службе связывалось присягой на верность “национал социализму”

Центральные и местные органы фашистской партии имели правительственные функции. Решения съездов партии получали силу закона.

Партия имела особое устройство. Члены партии должны были беспрекословно подчиняться приказам местных “фюреров”, которых (как и в Италии) назначали сверху.

Государственная власть фашистской Германии сосредоточилась в правительстве, правительственная власть - в особе «фюрера».

Уже закон 24 марта 1033 г. разрешал имперскому правительству, не испрашивая санкций парламента, надавать акты, которые «уклоняются от конституции».

Августовский закон 1934 года уничтожал должность президента, а его полномочия передавал “фюреру”, который одновременно оставался главой правительства и партии. Ни перед кем не ответственный, «фюрер» пребывал в этой роли пожизненно и мог назначить себе преемника.

Рейхстаг сохранялся, но только для парадных демонстраций. Иногда - в демагогических и внешнеполитических целях - гитлеровцы проводили «народные опросы». При этом заранее объявлялось, что всякий, кто воспользуется правом голосовать тайно, будет считаться «врагом народа».

Как и в Италии, в Германии были уничтожены органы местного самоуправления. Деление на земли, а соответственно с тем земельные ландтаги, упразднялось “ во имя единства нации”. Управление областями поручалось чиновникам, которых назначало правительство.

Формально не отмененная Веймарская конституция прекратила свое действие.

Свойственные империализму процессы нашли в гитлеровском рейхе свое законченное выражение. Тесная и непосредственная связь существовала здесь между партией, государством, монополиями - экономическими гигантами типа “Фарбениндустри”, авто гиганта “Круппа” и др.

Законом 27 февраля 1934 года в Германии учреждались хозяйственные палаты - общеимперская и провинциальные. Во главе их были поставлены представители монополий. Палаты имели важные полномочия в деле регулирования экономической жизни.

Результаты сказались быстро: средняя продолжительность рабочего дня выросла с 8 до 10-12 часов тогда как реальная заработная плата составляла в 1935 году всего только 70% от зарплаты 1933 года. Соответственно с тем происходил рост прибылей монополий: доходы Стального треста, например, составляли 8.6 млн. марок в 1933 году и 27 млн. в 1940 году.

Используя правительственную власть, хозяйственные палаты проводили искусственное картелирование, в результате которого мелкие предприятия поглощались крупными. Крестьяне и торговцы, ремесленники и кустари, ожидавшие от фашизма экономических благ, были обмануты: ни земли, ни кредита, ни отсрочки долгов они не получили.

С первых дней власти гитлеровцы стали готовиться к «большой войне», которая должна была обеспечить германской нации господство над всем миром.

4. Карательные органы как главная опора фашистской диктатуры.

В непосредственном подчинении партийного центра находились палаческие «штурмовые отряды» (СА), охранные отряды (СС) и некоторые особые воинские части, укомплектованные фанатичными сторонниками Гитлера.

Преступления, совершенные членами партии, рассматривались особыми судами на тайных заседаниях. Уголовные преступления чаще всего вообще сходили им с рук. Важна преданность, твердил Гитлер, а если при этом сопрут что-нибудь, плевать на это,

Особое мести в системе репрессивного аппарата заняла тайная полиция - гестапо, располагавшая огромным аппаратом, значительными средствами и неограниченными полномочиями.

Как и в Италии, мы видим здесь не одну полицию, а несколько. Гестапо подчиняется правительству. Штурмовики и эсэсовцы - партии. Одна полиция следила за другой, и ни одна не доверяла другой.

Такая система была основой тотальной слежки, что помогало держать власть в стране.

4. Адольф Гитлер.

Адольф Гитлер — «фюрер», диктатор, нечеловек, чудовище ...

Надеюсь, что человечество никогда не забудет, что фанатизм и амбиции одного человека, могут поставить весь мир на грань ...

Некоторые исследователи историки связывали все происходившее в Европе с 1933 по 1945 года с «великой силой великого диктатора», — а это способствовало созданию впечатления, будто национал- социализм вовсе не был явлением, охватывающим целую эпоху, а явился порождением жажды власти у одного конкретного человека, а также комплекса чувств зависти и ненависти у одного беспокойного, жаждущего завоеваний народа, ибо если бы фашизм имел глубокие корни в своем времени и был одним из непременных движений оного, то военное поражение не смогло бы устранить и так круто оттеснить его в забвении.

А ведь фашизм всего лишь за какие-то двенадцать лет придал миру новый облик, и очевидно, что столь мощные процессы едва ли могут быть достаточным образом объяснены капризом дорвавшегося до власти одиночки. Ибо только если этот одиночка является фигурой, интегрирующей разнообразнейшие эмоции, страхи или интересы, если влекут его вперед мощные, приходящие из дальних далей энергии, становятся возможными подобные события. В таком свете еще раз вырисовывается роль и значение Гитлера по отношению к окружающим его силам :существовал гигантский, неупорядоченный потенциал агрессивности, страха, самоотдачи и эгоизма, лежавший в покое и нуждавшийся лишь в том, чтобы некое властное явление разбудило, сфокусировало и использовало его ; этому явлению был обязан тот потенциал своей ударной силой, с ним праздновал он свои колоссальные победы, но с ним же вместе он и рухнул.

Однако Гитлер был не только фигурой, объединившей столь многие тенденции времени ; в еще большей степени он и сам придавал событиям их направление, масштабы и радикальность. Благоприятствовало ему при этом то, что его мысли не были отягощены какими-либо предварительными условиями и что буквально все - антагонизмы противников, партнеров по союзу, нации, идеи - он столь же хладнокровно, как и маниакально подчинял своим чудовищным целям. Его экстремизм соответствовал той внутренней дистанции, которые он сохранял по отношению ко всем силам. Многое говорит за то, что он - вопреки его относящейся еще к юношеским годам претензии, - так никогда и не осмыслил, что есть история ; он видел в ней своего рода настежь открытый для честолюбцев храм славы. Смысла же и правоты свершившегося он не осознавал совершенно. И именно таким образом, с абстрагированной беспечностью, шел он на осуществление своих замыслов. В то время как другие государственные деятели учитывали реальность существующего соотношения сил, он отталкивался от чистого места : точно так же, как начал он без оглядки на существующее проектировать новый мегаполис Берлин, планировалось им и полная перестройка Европы и всего мира ; не только он сам пришел из ниоткуда - из ниоткуда шли и его мысли. Не обращая внимания на границы на географической карте Европы, закрепившиеся в результате войн и изменения соотношения сил, он переделал эту карту на свой лад, разрушил державы и помог подняться новым силам, вызвал революции и положил конец веку колониализма ; в конечном итоге он гигантским образом расширил эмпирический горизонт человечества.

И хотя сам он был фигурой демократического века, он олицетворял собой лишь его антилиберальный вариант, характеризуемый сочетанием манипуляции голосами путем плебисцитов и харизмы вождя. Одним из непреходящих горьких уроков ноябрьской революции 1918 года было осознание того, что существует неясная взаимосвязь между демократией и анархией, что хаотические состояния и являются собственным, неподдельным выражением подлинного народовластия, а произвол - его законом. Отсюда нетрудно истолковать восхождение Гитлера и как последнюю отчаянную попытку удержать старую Европу в условиях привычного величия. К парадоксам явления Гитлера относится то, что он с помощью краха пытался защитить чувства порядка и авторитета перед лицом восходящей эпохи демократии с ее правами решающего голоса для масс, эмансипацией и распадом национальной и расовой идентичности. Но он выразил также и долго копившийся протест против презренного эгоизма крупного капитала, против коррумпирующей мешанины буржуазной идеологией и материального интереса.

Не составляет труда, расширив эти представления до глобального уровня, распознать в них ситуацию раннего этапа обретения фашизмом своих приверженцев: это те массы среднего сословия, которые - на фоне общих панических настроений -видели себя в медленных удушающих их объятиях, с одной стороны, профсоюзов, а с другой - универсальных магазинов, в объятиях коммунистов и анонимных концернов. И, наконец, явление Гитлера можно понимать и как попытку утверждения своего рода третьей позиции - между обеими господствующими силами эпохи, между левыми и правыми. Это и придало его выступлению тот двуликий характер, который не охватывается всеми определениями, такими как «консервативный», «реакционный», «капиталистический» или «мелкобуржуазный».

Находясь между всеми позициями, он в то же время участвовал в них во всех и узурпировал их существеннейшие элементы, сведя их к собственному, неподражаемому феномену. С его приходом к власти пришел конец и противоборству за Германию, начало которому было положено после первой мировой войны Вильсоном и Лениным, когда один пытался привлечь ее на сторону парламентской демократии, а другой - на сторону дела мировой революции; лишь двенадцать лет спустя это противоборство возобновилось и завершилось недавним объединением разделенной страны.

Хотя третья позиция, к которой стремился Гитлер, и должна была захватить весь континент, но ее энергетическим ядром должна была быть Германия: современная миссия рейха заключалась в том, чтобы дать уставшей Европе новые стимулы и использовать ее как резервуар сил для мирового господства Германии. Гитлер рвался наверстать упущенное на империалистической стадии немецкого развития и выиграть главный из возможных призов - гарантированное гигантской экспансией власти на Востоке господство над Европой, а благодаря этому - над всем миром. Он исходил из того, что поделенный земной шар вскоре уже не даст возможности завоевать какую-нибудь империю, а поскольку он всегда мыслил категорическими альтернативами, то ему представлялось, что удел Германии - либо стать мировой державой, либо же « завершить существование... как вторая Голландия и как вторая Швейцария», а может быть, даже и «исчезнуть с лица земли или стать народом - рабом, обслуживающим других».

То соображение, что его замысел до безнадежного предела перенапрягал силы и возможности страны, никак не могло сколько-нибудь серьезно обеспокоить его, ибо он считал, что задача тут заключается в первую очередь в том, чтобы «заставить колеблющийся перед лицом своей судьбы немецкий народ пойти своим путем к величию». Мысль о связанном с этим риске гибели Германии вызвала у него во время войны лишь замечание : «тогда будет все равно».

Следовательно, и национализм Гитлера также не был однозначен, ибо он, не задумываясь, готов был поступиться с интересом нации. Но тем не менее, этот национализм был достаточно интенсивным, чтобы вызвать всеобщее сопротивление. Потому что хотя Гитлер частично и выражал защитные эмоции времени и континента, а его лозунги оказывали воздействие далеко за пределами страны, так что к Германии Гитлера с уважением, ему так никогда и не удалось придать этому своему оборонительному началу нечто большее нежели узкий и жесткий национальный профиль. В ходе своих бункерных медитаций весной 1945 года он как-то назвал себя «последним шансом Европы» и попытался в этой связи оправдать применение насилия по отношению к континенту : «Она не могла быть покорена шармом или силой убеждения. Чтобы ее заиметь, нужно было ее изнасиловать». Но вот именно шансом Европы Гитлер и не был: не было такого момента, когда он смог бы, перешагнув через себя, войти в игру действительно в роли политической альтернативы. Разве только во время войны, когда речь шла о предположительно не лишенной перспективы попытке придать кампании против Советского Союза европейскую видимость, он раскрылся как тот заклятый враг интернационализма, каким он начинал, - человеком из, так сказать, глубокой европейской провинции.

Эта неспособность к выживанию ощутима на всех уровнях. Как бы ни подчеркивал Гитлер надличностный аспект своей задачи, как бы ни напирал он на свою миссию и как бы ни выдавал себя за орудие Провидения, выше своего времени он так и не поднялся. Поскольку он не мог дать ни внушающей веру картины грядущего состояния мира, ни надежды, ни вдохновляющей цели, то ни одна из его мыслей не пережила его. И идеи, которые он всегда использовал лишь в качестве инструментов, остались после него потрепанными и скомпрометированными. Этот великий демагог не оставил после себя ни единого слова, ни единой запоминающейся формулы, точно так же не дошло до сегодняшнего дня ни единого его строения, а он ведь столь жаждал стать величайшим архитектором всех времен; не осталось даже запланированных им величественных руин. У Гитлера не было тайны, которая выходила бы за рамки его непосредственного настоящего. Люди, чья приверженность и восхищение были им завоеваны, шли не за видением - они всегда шли за силой, и в ретроспективе эта жизнь представляется непрерывным выбросом гигантской энергии. Воздействие этой энергии было огромным, страх, который она внушала, - беспримерным, но сверх этого в памяти мало что осталось.

Заключение