26504-1 (Зона освоения и ее образ в американской и русской культурах), страница 2

Развитие этого качества на первый взгляд кажется стоанным. Суровые условия существования в диком краю требуют, наоборот, объединения усилий - например, при совершении дальних переходов, при борьбе с неприятелем, при раскорчевке леса и т.д. Исторические документы свидетельствуют, что и в американском, и в российском порубежье редко кто действовал в одиночку. "Фронтирмены" проявляли завидное умение при необходимости объединяться во временные коллективы (ассоциации, клубы, отряды, ватаги, банды), оставаясь при этом, что называется, "себе на уме".

В подобной индивидуалистической среде мала роль каких бы то ни было общественных норм. Во многих случаях слабела и роль религии. Даже если на фронтире оказывались религиозные фанатики, их обряды и институты менялись в сторону упрощения.

Естественно, снижались и требования морали. Порубежья обеих стран прославились распущенностью нравов и, как сказали бы современные социологи, "тяжелой криминогенной обстановкой".

У жителей порубежья преобладал чисто "материалистический" взгляд на вещи. Развилось неуважительно-ироничное отношение к окружающему, "пересмеивание".

Целью жизни для многих обитателей порубежья было обогащение.

Фронтир и страна

Жаждущие легкой наживы не случайно попадали на фронтир. С одной стороны, эту легкость обеспечивало отсутствие должного государственного и какого-либо иного контроля. Даже состоявшие на государственной службе сплошь и рядом "богатели многим богатством, а государю приносили от того многого своего богатства мало", иначе говоря, бесстыдно обворовывали казну⁴. Обман, грабеж, в более цивилизованном варианте - финансовая авантюра, взятка - неотъемлемые спутники фронтира.

С другой стороны, огромные территории оставались зачастую незаселенными до открытия их богатейших ресурсов. Не просто облегченные условия для махинаций и разбоя, но и реальные природные богатства были нужны территории, чтобы стать кипучим порубежьем. Богатство территории фронтира тем или иным ресурсом, как правило, определяло его роль в экономике страны. Это внутренняя колония: поставщик ресурсов и потребитель продукции промышленности более развитых территорий.

"Европейская Россия представляла компактную симметрично организованную сферу, в состав которой Сибирь не включалась, - отмечал Г. Потанин. - Сибирь входила в общение с этой округленной сферой только по одному направлению - с востока на запад (и обратно, с запада на восток). Самый обмен товаров у Сибири с Россией не отличался тем равноправием, которое... замечалось в обмене между областями внутри Европейской России; из России на восток везлись фабрикаты, на запад из Сибири только сырье. В составе обмена уже укрывалась мысль о противоположности, о контрасте" [12, с. 88].

Считается, что богатые сырьем окраины стимулировали развитие экономики "вширь", т.е. экстенсивным путем (до сих пор отличающим хозяйство обеих стран -США и России - от европейского).

Американские окраины поставляли сначала табак (в XVII веке служивший одной из основ экономики страны), потом хлопок, зерно, золото и серебро, наконец, во второй половине XIX века,мясо.

Важнейшим ресурсом российской окраины первоначально были меха - валюта прошлых веков. В середине XVII века, по разным оценкам, от 1/13 до 1/3 государственных доходов составлял доход от сбора сибирской пушнины. К началу XIX века из-за изменения конъюнктуры мирового рынка, моды, а также уменьшения численности пушных зверей в результате охоты заготовка мехов потеряла свое былое экономическое значение.

В это время Сибирь стала поставщиком различных руд, в том числе серебра (добывающегося с начала XVIII века главным образом на Алтае) и золота. В наши дни, как и в годы застоя, экономику страны продолжают кормить сибирские нефте- и газодоллары, выручаемые за продажу "черного" (нефть) и "голубого" (природный газ) "золота" Сибири.

Сущность фронтира

Можно было бы дать определение фронтира как территории, исключительно богатой каким-либо ресурсом и потому полной всяким "алчущим добычи сбродом". Эдакая "речка Вача" В. Высоцкого: "Я на Вачу еду плача, возвращаюсь - хохоча". Именно так иногда и делается (например, Р. Биллингтон определяет фронтир как "географический регион... где низкая плотность населения и обычно богатые и слабо разработанные природные ресурсы обеспечивают исключительную возможность для улучшения социального и экономического статуса мелких собственников" [7. с. 25]). Однако это не совсем так.

Обратимся к еще одному аспекту взаимоотношений порубежья и остальной части страны - хотя и более спорному, чем названные выше. Ряд исследователей считают. что окраины "оттягивали на себя" массы недовольных. В американском случае — как принято считать - наличие осваиваемых окраин тормозило развитие рабочего движения, увлекая обездоленных в погоню за призрачной мечтой. В России также вместо открытого бунта всегда была возможность "утечь" куда-нибудь подальше от притеснителя. Как писал А. Герцен: "Если б Россия не была так пространна... то без преувеличения можно сказать, что в России нельзя бы было жить ни одному человеку, понимающему сколько-нибудь свое достоинство" [13, с. 9].

Фронтир, порубежье представлялись землей обетованной, землей надежды. Как правило, это была надежда на улучшение экономических условий, но нередко - и надежда на обретение свободы (физической или духовной, как в случае со старообрядцами, пуританами и представителями других религиозных течений, многочисленных на фронтирах), надежда начать новую жизнь. При этом реальные условия фронтира в расчет не брались - о них просто не было известно. По словам одного из американских писателей, Дж. Стюарта, "дух романтизма опередил пироги Льюиса и Кларка, которые первыми пересекли мутные воды Миссури... Благодаря Ж.-Ж. Руссо наши поэты и романисты стали взирать на Запад как на дикие, но прекрасные просторы, где человеку дышится свободно" [14, т. 2, с. 327, 328].

Так мы подошли к основному "родовому признаку" фронтира - его неопределенности, неустоялости, неустойчивости. Пожалуй, это и стоит принять за основную характеристику фронтира. Здесь истоки всех перечисленных социально-экономических явлений. Фронтир манил своих будущих обитателей, поскольку был загадочен, и каждый мог возлагать на новые земли любые, самые смелые надежды. Как заметил известный исследователь американского характера Д. Бурстин, "если бы Америка не оставалась таинственным континентом в течение почти всего первого века своего национального существования, то едва бы американцы смогли стать столь жизнеспособными и энергичными. Америка питала такое обилие надежд, поскольку являлась притягательным объектом для иллюзий" [10, т. 2, с. 285].

Конечно, фронтир - комплексное, многогранное явление, и ему можно было бы дать развернутую "многоэтажную" характеристику, где были бы упомянуты многочисленные экономические, социальные и политические аспекты. Однако я считаю более предпочтительным комплексный подход к проблеме, а именно поиск ответа на вопрос: "Почему здесь так?". Наиболее подходящий, на мой взгляд, ответ уже дан: "Здесь все неустойчиво"⁵. Отсюда следует определение: фронтир -это зона неустойчивого равновесия.

Попытки организовать, упорядочить фронтир, поставить его под контроль, как правило, оканчивались крахом. В США, например, провалилась попытка организовать на границе Пенсильвании цепь поселений "воинственных фермеров", которые в обмен на налоговые льготы обязались бы охранять внутренние территории от индейцев (т.е. создать своеобразный аналог казачества). "Воинственные фермеры", однако, не пожелали охранять кого-либо, кроме самих себя. Не только в США, но и в России, "задавленной" самодержавным гнетом, "фронтирмены" - казаки безнаказанно позволяли себе неслыханные дерзости в отношении государства. Например, в XVII веке донские казаки отказались "целовать крест" московскому царю, отписав, что "целованье на Дону не повелось", достаточно и того, что "ни к Турскому, ни к Крымскому, ни к Литовскому, ни к иному которому царю и королю служить не ходим, окроме вас, великих государей" [4, с. 464, 465].

В более поздние времена, в XIX веке правительствам как США, так и России не удавалось полностью поставить под свой контроль заселение окраин. Вспомним американских скваттеров (самовольных захватчиков земли); аналогичное явление имело место и в российском порубежьс.

Фронтир существует только по своим собственным зыбким, неписаным законам, иначе это уже не фронтир. У него своя логика, свои правила. Как перегретый газ нельзя описать по законам, верным для обычного газа, так нельзя понять фронтир, основываясь на стереотипах жизни "большого" общества.

* * *

Вспомним еще раз характерный "портрет" человека фронтира. Гордый вольный индивидуалист, авантюрист, легко идущий на риск восприятия нового, стихийный демократ. Такие качества как нельзя лучше подходили для жителей молодого государства США - и категорически противоречили устоям Российской Империи. Отсюда и восприятие самого фронтира в каждой из стран.

Американский образ фронтира: "земля обетованная"

Собственно говоря, вся Америка изначально воспринималась европейцами как место для реализации какой-либо мечты (т.е. как "утопия"). "Как состояние ума и как мечта Америка существовала задолго до того, как ее открыли... С первыми сведениями о Новом Свете возникло ощущение, что эти мечты и стремления становятся фактом, географической реальностью, открывающей неограниченные возможности" [14, т. 1,с.245].

Только что окунувшаяся в эпоху Просвещения Европа была полна самыми разнообразными идеями о новом обустройстве мира. И если в самой Европе для воплощения этих идей в жизнь требовались революции, то "нецивилизованная" Америка представала в глазах европейцев "чистым листом" для творчества. И они поехали за океан - творить.

В качестве иллюстрации к идее Америки как реализованной утопии чаще всего приводят пример пуритан-протестантов, обосновавшихся в колонии Массачусетского залива. Как следует из текстов пуританских проповедей, они считали себя избранными Господом для "строительства Града на Холме" (т.е. демонстрации остальному миру образца праведной жизни).

Еще одним "святым экспериментом" была колония квакеров Пенсильвания; колония Мэриленд задумывалась ее владельцем лордом Балтимором как "храм для гонимых английских католиков".

Мечты поселенцев Виргинии и Каролины были в буквальном смысле более приземленными: их интересовали благоприятные условия для земледелия. В их глазах неведомая земля являлась настоящей "скатертью-самобранкой": "Глубокое отвращение ко всякой работе гонит людей в Северную Каролину, где изобильная природа и горячее солнце позволяют им бездельничать всю жизнь... В мягкую погоду они стоят, опершись на изгородь, окаймляющую кукурузное поле, мрачно раздумывая, не стоит ли немного разогреться с мотыгой в руках, но обычно находят предлог отложить это занятие до другого случая", - рассказывал один из первых американских писателей [14, т. 1,с.84].