24674-1 (Историко-филологическое направление на рубеже XIX - XX вв.), страница 8

С.А.Жебелев родился в Петербурге 10 (23) сентября 1867 г. Происходил он из средней городской прослойки: его отец принадлежал к петербургскому купечеству. Отец рано умер, оставив вдове и детям весьма скромный капитал. Все же Жебелев-сын смог поступить в классическую гимназию, однако уже с 5-го класса должен был зарабатывать недостающие деньги репетиторством, занятием, которое он должен был продолжать и в свои студенческие годы и даже позже. По окончании гимназии Жебелев в 1886 г. поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета. Хотя в гимназии он с удовольствием занимался и историей древности, и древними языками, каковыми успел неплохо овладеть, желание специально заниматься изучением античности родилось у него не сразу: оно вполне сформировалось у него в университете лишь к концу первого курса.

В университете Жебелев получил прекрасную историко-филологическую подготовку. Его наставниками были, в частности, видные ученые-классики К.Я.Люгебиль, П.В.Никитин и В.К.Ернштедт, под руководством которых он сильно углубил свои филологические познания. Что касается собственно античной истории, то его занятиями в этой области руководил признанный глава Петербургской историко-филологической школы профессор Ф.Ф.Соколов. Этот последний привил ему интерес к изучению исторических фактов и реалий и приобщил к занятиям эпиграфикой. Эти занятия, ведшиеся Соколовым, как мы уже упоминали, из года в год по пятницам у себя дома с группою избранных учеников, были для Жебелева высшею школою, где он сформировался как ученый.⁹⁷ Из этих семинарских занятий он вышел подлинным "соколовцем", [266] до конца дней своих исповедовавшим культ конкретного историко-филологического исследования, направленного преимущественно на реконструкцию и истолкование исторических фактов. От Соколова же Жебелев перенял глубинную антипатию ко всякого рода преждевременным обобщениям - антипатию, но не безусловное отвержение. Позднее, в особенности в работах советского периода, он показал себя ученым, вполне способным к историческому синтезу, но только - это было условием sine qua non - на основе предварительно исполненной всеобъемлющей аналитической работы.

Наряду с классическими языками, литературою и историей еще одним предметом, к которому Жебелев рано оказался приобщен, стала археология и тесно связанное с ней античное искусствознание. Не то чтобы Жебелев стал археологом в буквальном смысле этого слова. Он, конечно, посещал места раскопок и в России, и за границей, в Греции и Италии, был хорошо знаком с общими контурами археологических исследований, но сам никогда не копал. Археологом он был постольку, поскольку рано, особенно благодаря близости с выдающимся исследователем византийского и древнерусского искусства Н.П.Кондаковым, приобрел вкус и навыки к изучению вещественных остатков античности, памятников искусства в первую очередь. Вместе со своими более молодыми товарищами М.И.Ростовцевым и Я.И.Смирновым Жебелев даже составил кружок, как они себя называли, "фактопоклонников", объединенных любовью к вещной античности и почитанием общего мэтра - Н.П.Кондакова. Таким образом, по научной природе своей, Жебелев был двойным фактопоклонником: от Соколова он воспринял культ исторического факта, воссоздаваемого через эпиграфический документ, а от Кондакова - то же, по сути, стремление, но опирающееся на памятники античного искусства.

По окончании университетского курса Жебелев по рекомендации Ф.Ф.Соколова был оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию. По порядку, заведенному тем же Соколовым, он должен был отправиться в длительную, на два или три года, заграничную командировку для участия в полевых исследованиях и работы в библиотеках в странах классической культуры, т.е. в Греции и Италии в первую очередь. Однако, в отличие от ряда своих коллег, например, более старших В.К.Ернштедта, В.В.Латышева, А.В.Никитского и более молодого - М.И.Ростовцева, Жебелев не смог воспользоваться этой замечательной возможностью: [267] он должен был поддерживать семью и ему пришлось немедленно определиться на службу. В Петербургском университете он получил должность сначала писца, а потом хранителя при Музее древностей (в то время был такой) с ничтожным, однако, жалованьем. Недостаток средств он должен был компенсировать репетиторством и преподаванием исторических дисциплин в различных учебных заведениях. С 1891 г. он преподавал историю быта в Центральном училище технического рисования барона Штиглица, с 1894 г. стал читать курс истории древнего искусства в Высшем художественном училище при Академии художеств. Защита магистерской диссертации в 1898 г. открыла ему дорогу для преподавательской деятельности в университете сначала в качестве приват-доцента (т.е. практически без оплаты), а затем, после защиты докторской диссертации в 1903 г., в качестве профессора. С этих пор его жизнь становится более или менее обеспеченной, и он вполне отдается своей ученой карьере.

Обращаясь теперь к обзору ученой деятельности С.А.Жебелева, мы должны прежде всего отметить ее завидную целенаправленность и продуктивность. Жебелев безусловно обладал от природы хорошими гуманитарными способностями, отшлифованными до надлежащей высокой степени университетским образованием. Однако, в сравнении с М.И.Ростовцевым, его талант, конечно, был более скромным, да и приверженность к соколовскому направлению, что бы ни говорил сам Жебелев о необходимости и пользе фактологических исследований, сильно сужала поле творчества. И если, тем не менее, общий вклад Жебелева в русскую науку об античности оказался весьма внушительным, то объясняется это его исключительным трудолюбием - чертой, которую он сам вполне справедливо подчеркивал как заглавную в своем характере.⁹⁸ К этому надо добавить известное благоприятствование внешних обстоятельств: надлежащий благоприятный общественный климат и соответственные материальные условия для научной деятельности гуманитара в дореволюционном университете, собственное крепкое здоровье и чуточку везения, позволившие Жебелеву пережить и страшные революционные годы и послереволюционные осложнения.

"В лице С.А.Жебелева мы видим сочетание филолога-классика, эпиграфиста, археолога и историка", - писал в свое время В.П.[268] Бузескул.⁹⁹ Комментируя это определение, Жебелев в своем Автонекрологе делает к нему ряд существенных уточнений. Он указывает, что никогда не был ни филологом, ни эпиграфистом, ни археологом в полном и точном смысле этих слов. В филологии он, по его признанию, не шел далее использования текстов в реальных исторических целях, не слишком интересуясь формальною стороною, т.е. самостоятельным изучением древних языков и литературы ради них самих. В эпиграфике он довольствовался работой с уже опубликованными надписями, поскольку никогда не находил и не изучал их in situ и не занимался их первоизданием. Равным образом и в археологии он оставался кабинетным ученым, который пользовался опубликованными результатами раскопок, но сам никогда в них не участвовал.

По существу, признается Жебелев, более правильным было бы определить его как историка античности, хотя и здесь тоже должны быть сделаны некоторые оговорки. "Историком, - читаем мы в Автонекрологе, - Жебелев является постольку, поскольку некоторые из его работ, правда самые большие по размеру, написаны на исторические сюжеты. Но: 1) эти работы касаются только истории Греции, отчасти истории Рима; 2) они посвящены рассмотрению проблем, связанных почти исключительно с так называемой внешней, политической историей; 3) они почти исключительно аналитического, а не синтетического характера. В своих исторических работах Жебелев занимался главным образом установлением фактов как таковых; тут он всецело - ученик "Соколовской школы". Если Жебелев и может быть квалифицирован как историк, то его работы в этом направлении скорее историко-филологического, чем строго исторического характера".¹⁰⁰

Вообще, по словам Жебелева, из всех его ученых титулов самым дорогим для него было звание "доктора греческой словесности или, что то же, доктора греческой филологии".¹⁰¹ Однако вспомогательная роль филологии в его научных занятиях была очевидна, и он завершает весь пассаж о направлении собственного научного творчества новым и окончательным признанием: "Если уж быть абсолютно точным, предметами его изучения была античная история и так называемые древности, преимущественно греческая история [269] и греческие древности. Для изучения их Жебелев старался привлекать всю античную традицию, т.е. источники литературные, документальные и вещественные, причем главную свою задачу усматривал в критическом анализе этой традиции, в установлении, на основании ее разбора, фактов и только фактов. Он не только не смутился бы, но был бы очень польщен, если бы к нему применили кличку "фактопоклонник". Ибо, по его мнению, в установлении фактов заложены, как фундамент, цель и назначение научного знания: узнать истину или, по крайней мере, подойти, приблизиться к ее познанию".¹⁰²

Вступив в науку в русле историко-филологических занятий соколовской школы, Жебелев даже и во временном отношении отделил для своих исследований тот отрезок античной истории, который в последние годы жизни особенно интересовал его учителя Ф.Ф.Соколова, именно - эллинистическо-римский период греческой истории. Здесь надо подчеркнуть неслучайность особенного интереса Соколова, Жебелева и ряда других русских и зарубежных исследователей того времени к истории эллинистического периода. Поворот внимания к этой эпохе был обусловлен столько же общими сдвигами в историческом сознании, сколь и состоянием источников. "В последние десятилетия прошлого века, - писал по этому поводу В.П.Бузескул, - исследователи греческой истории и древностей стали обращаться к таким сторонам и периодам, которые раньше оставались вне их внимания. Отчасти это стояло в связи с общим направлением исторической науки, с стремлением изучать историю масс, а не только "великих людей", не только события, "деяния", но и состояние, бытие. С другой стороны, это связано с открытием нового для нас материала в виде надписей и затем греческих папирусов, - материала, часто более достоверного, документального, сообщающего новые данные и освещающего темные вопросы и периоды. К этой категории работ принадлежат и главные труды С.А.Жебелева".¹⁰³

Первая печатная работа Жебелева была посвящена анализу дошедшего до нас в значительных фрагментах сочинения греческого историка Флавия Арриана "История после Александра" (Ta meta Alexandron), важного для реконструкции времени диадохов.¹⁰⁴ Греческой [270] истории еще более позднего эллинистическо-римского времени были посвящены два крупнейших историко-филологических труда Жебелева - две его диссертации, магистерская и докторская. В магистерской диссертации "Из истории Афин, 229-31 гг. до Р.Х." (СПб., 1898) Жебелев, используя главным образом эпиграфический материал, разобрал целый ряд сюжетов из достаточно смутного времени афинской истории, крайне недостаточно отраженного в литературной традиции. В частности им много было сделано для восстановления списка афинских архонтов этого периода, каковые в качестве эпонимных магистратов являются важнейшими вехами для распределения событий во времени.

Аналогичный характер носит и докторская диссертация Жебелева "AXAIKA. В области древностей провинции Ахайи" (СПб., 1903). Здесь также изучаются различные неясные вопросы так называемой внешней, т.е. политической истории, и изучаются они также в значительной степени на основе материала надписей. Однако самый предмет взят теперь шире, в рамках всей греческой истории эллинистическо-римского времени. Помимо уточнения различных частных деталей важна и центральная мысль о постепенном формировании римской провинции Ахайи. До Жебелева среди ученых господствовало мнение, что со времени разгрома римлянами важнейшего в эллинистической Греции политического объединения -Ахейского союза и разрушения ими его центра Коринфа (146 г. до н.э.) вся Греция под именем Ахайи составила часть римских владений на Балканах, будучи присоединена к аннексированной еще ранее Македонии. Однако Жебелев, что называется, с фактами в руках доказал, что война, закончившаяся в 146 г. разрушением Коринфа, была войною римлян именно против Ахейского союза и его союзников, а не против всех греков. Соответственно провинцию Ахайю составили первоначально только области открыто воевавших с римлянами греческих государств - Ахейского союза с Коринфом, Беотии и Эвбеи. Из прочих греческих общин многие продолжали пользоваться политической свободой и сохраняли свой государственный строй, по крайней мере формально, вплоть до времени Августа, а некоторые и еще дольше.

Это наблюдение чрезвычайно важно для понимания римской политики на эллинском Востоке, отношений Рима с греками и роли, которую самоуправляющиеся греческие городские общины продолжали [271] играть в составе римской державы. Но важным, конечно, было и другое наблюдение Жебелева о том, что под воздействием римской державной политики эти элементы полисного быта греков постепенно увядали, теряли свое принципиальное содержание и становились формальными аксессуарами низведенных до положения простых муниципиев некогда независимых городов.

Обе диссертации Жебелева, изданные в виде отдельных монографий, заслужили высокую оценку таких выдающихся знатоков античной истории и одновременно мастеров эпиграфического исследования, какими были Ф.Ф.Соколов и А.В.Никитский.¹⁰⁵ Они и в самом деле остаются отличными образцами аналитической работы, тщательного изучения и реконструкции исторических фактов. Однако читать их нелегко, особенно тем, кто не имеет законченной классической подготовки. Древние тексты, равно как и выдержки из новейшей иностранной литературы, цитируются, как правило, без перевода, изложение, стремящееся к максимальной полноте и точности, нередко выглядит громоздким, что позднее было осознано и самим автором, осудившим в Автонекрологе такую чрезмерно усложненную манеру.¹⁰⁶ Надо отдать должное С.А.Жебелеву: в позднейших своих работах он, подобно своему учителю Ф.Ф.Соколову, постепенно упрощал стиль и форму повествования, делая свои сочинения более доступными для понимания среднего гуманитарно обазованного читателя.

К политической истории Греции в эпоху эллинизма Жебелев неоднократно возвращался и позднее, особенно к истории эллинистических Афин. Но его научный интерес не замыкался в рамках одной лишь политической истории. Тот же эпиграфический материал давал возможность исследовать и иные аспекты жизни античного общества. Еще в бытность свою студентом, почти в одно время с публикацией первого этюда по истории диадохов, Жебелев начал работу над темой большого медального сочинения о религиозном врачевании у древних греков. Сюжет и материал были указаны Ф.Ф.Соколовым: имелось в виду использовать многочисленные надписи из различных святилищ, в первую очередь, конечно, бога врачевания Асклепия, для изучения той особенной медицины, [272] которая практиковалась жрецами Асклепиадами и, судя по благодарным отзывам их пациентов (в надписях, сохранившихся от дарственных посвящений), подчас давала самые блестящие результаты. Жебелев с увлечением начал работу над этим сочинением. При этом обнаружилось много интересных и не совсем понятных деталей чисто медицинского профиля, за разъяснением которых приходилось обращаться к специалистам-медикам. Завершить работу к заданному сроку автор не успел и медали, естественно, не получил, но зато появилось обширное исследование, изданное им уже по окончании университета, пролившее свет на совершенно еще не изученную область античной культуры и науки ("Религиозное врачевание в древней Греции", СПб., 1897). К надписям из Эпидавра, где находилось одно из самых знаменитых святилищ Асклепия, Жебелев неоднократно обращался и позднее.

Работа над темой религиозного врачевания свидетельствовала о развитии у Жебелева интереса к истории античного быта и культуры. Но тому были и другие свидетельства, связанные с тем рано усвоенным вкусом к археологии и искусству, о котором мы уже упоминали выше. В журнале "Филологическое обозрение", издававшемся в Москве, Жебелев с 1893 г. начал вести "Археологическую хронику эллинского Востока" - обзор новых археологических открытий, связанных с обнаружением различных памятников античной архитектуры и искусства. Эту хронику он вел из года в год без малого в течение десяти лет, а в начале 900-х годов им было опубликовано и собственное обширное исследование археолого-искусствоведческого характера "Пантикапейские Ниобиды" (СПб., 1901). В этой работе Жебелев опубликовал и всесторонне исследовал 25 частью терракотовых, частью гипсовых рельефных изображений Ниобид - детей Ниобы, хваставшейся ими перед Лето, за что они и были погублены стрелами Аполлона и Артемиды. Рельефные эти фигурки-"односторонки" служили украшением одного из древних саркофагов, обнаруженных в Северном Причерноморье. Жебелев уточнил их назначение, датировал их (временем эллинизма), а главное, провел настоящее искусствоведческое изучение, доказав, в частности, что греческие мастера, изготовлявшие такого рода украшения к саркофагам, ориентировались в качестве образца не на статуарную скульптуру, а на рельефы, наподобие того, который украшал трон Зевса в его олимпийском святилище. Для обнаружения такого прототипа им был использован текст сочинения [273] Павсания "Описание Эллады" (II в. н.э.), анализу которого он позднее посвятил специально большую статью.¹⁰⁷