4849-1 (Современная история России в контексте всемирно-исторических трансформаций), страница 3

Обратимся к примеру термидора из отечественной истории, к периоду, последовавшему за Октябрем 1917 г. Октябрь 1917 г. был уже не буржуазной, а противоположной ей по духу "левой", эгалитаристской революцией. Провозгласив в момент своей кульминации лозунги "Землю крестьянам!", "Фабрики рабочим!", "Власть Советам!", обеспечившие тесную смычку большевистского руководства с народом, революция затем стала все более тяготиться взятыми обязательствами и уже в 20-е годы практически отреклась от них. Революция сменилась термидором, означавшим консолидацию и концентрацию власти в руках политической элиты, оформившейся из "переродившихся" вождей революции и сложившейся уже после нее партийно-государственной номенклатуры. Но и российский термидор трудно назвать контрреволюцией, поскольку он означал не только разрыв, но и преемственность с эгалитаристскими социально-экономическими нормами большевизма. Другое дело, что эти нормы находились теперь во власти партийно-государственной элиты, которая во все большей степени обнаруживала тенденцию "нормировать" не себя, а народ.

Эти примеры, которые могут быть легко умножены, позволяют определить термидор как консервативную фазу революции, сосредоточивающую власть в руках новых элит. В этом его отличие от реставрации, которая, в отличие от термидора, и может быть названа контрреволюцией. Вышесказанное свидетельствует, что термидор выступал в качестве закономерности революционных эпох. По крайней мере, трудно привести хотя бы один пример, свидетельствующий о том, что революции, "левые" или "правые", обещавшие всеобщее счастье, воплощали свои идеалы в жизнь. Термидор подтверждает выводы Гаэтано Моска, Роберта Михельса, Вильфредо Парето, Райта Миллса и многих других политологов и социологов ХХ в. о разделении общества на классы управляющих и управляемых, как бы ни маскировалось это разделение в идеологии управляющих. Другое дело, что отношение между термидором и демократией неоднозначно: "жесткие" термидоры подавляют ее, а "мягкие" сохраняют, выстраивая всевозможные компромиссы между элитами и массами, сохраняя возможность для пересмотра и обновления "общественного договора". При либерально-демократическом режиме возникают модели "демократического элитаризма", "открытых элит", демократические формы расширяются и увеличиваются, налагая на элиты новые обязательства. Расширение демократии редко происходит по доброй воле элит, а чаще всего требует усилий со стороны народа и гражданского общества, требуя их постоянной политической активности и зрелости.

Современный общественно-политический процесс в России, рассмотренный под интересующим нас углом зрения, может быть разделен на два этапа: 1989-1991 гг. - этап либерально-демократической революции; 1992 и последующие годы - элитарно-термидорианский этап.

Одной из главных причин либерально-демократической революции можно считать провал горбачевской перестройки. Он породил в обществе убеждение, которое быстро стало господствующим, что модернизация на социалистической основе невозможна, что рынок и демократия не могут быть привиты социализму, а их укоренение требует смены общественно-политического строя. Эти идеологические установки, равнозначные идеологической революции, были усвоены обществом в 1989-1991 гг., а венцом стала мирная политическая революция 1991 г., нанесшая сокрушительный удар по СССР и социалистическому строю.

Во главе революции выступило радикально-демократическое движение, вобравшее три основных компонента. Во-первых, это относительно небольшая группа диссидентов во главе с академиком Андрей Сахаровым, во-вторых, большая часть научной и творческой интеллигенции, ядро которой составили "шестидесятники", в-третьих, это часть советского партийно-идеологического истеблишмента - Б. Ельцин, Юрий Афанасьев, Руслан Хасбулатов, Геннадий Бурбулис и др., по разным мотивам перешедшая в радикальную оппозицию к Горбачеву. Пестрый состав радикального движения предопределил и пестроту его мотивов, которые вмещали в себя и искренне демократические, как у бывших диссидентов, и замаскированно карьерные, как у большинства представителей партийно-идеологического истеблишмента.

При всех внутренних различиях в радикальном движении ему в целом была присуща ярко выраженная приверженность либерально-демократическим принципам, являвшимся тогда самым надежным способом завоевания масс на свою сторону. Первого политического успеха радикалы добились на весенних 1989 г. выборах народных депутатов СССР, а уже два года спустя одержали триумфальные и окончательно закрепившие их успех победы на президентских выборах в России, а так же в ходе трехдневной августовской схватки с путчистами из консервативного руководства СССР.

Многие политики, публицисты и журналисты радикальной ориентации определяли события 1991 г. как буржуазно-демократическую революцию. Основание для этого имеется, но нельзя не видеть и того, что между революцией 1991 г. в России и типичными буржуазно-демократическими революциями были существенные отличия. В России 1991 г. не было ни экономических факторов (частная собственность и частнокапиталистическое предпринимательство), ни буржуазии, достигших в Европе и Северной Америке накануне буржуазных революций той зрелости, которая и делала эти революции неизбежными. Ничего подобного в России не было. Российское демократическое движение моделировало общественно-политическое устройство по образу и подобию западной цивилизации, не располагая той социальной средой, которая обусловила развитие этой цивилизации на самом Западе.

Типичные буржуазно-демократические революции и современная российская революция, протекавшие в разных социально-экономических средах, обнаруживают в первую очередь идеологическое родство, приверженность либерально-демократическим ценностям. При этом для российского варианта либерально-демократической идеологии был характерен гораздо больший утопизм. Россию предполагали радикально переустроить в течение 500, а то и 400 дней, а торжество западных жизненных стандартов намечалось на 2000-ый год.

Сосредоточив в результате политических схваток и побед 1989-1991 гг. полноту власти в России, радикалы во главе с Б. Ельциным приступили к реализации планов либеральной модернизации. С начала 1992 г. были запущены три главных реформы: введение свободного ценообразования, либерализация торговли, массовая приватизация. И уже после первого "ударного" года реформ российское общество почти единодушно признало, что воплощающаяся в России рыночно-капиталистическая модель является полной противоположностью тем планам и моделям, которые выстраивались в головах радикал-либералов в период борьбы с коммунистическим режимом. В дальнейшем это убеждение только окрепло. Оно находило множество подтверждений, а одним из главных явилась практика массовой приватизации.

Последняя мыслилась и планировалась как народная приватизация, которая должна была обратить массы россиян в средний класс - собственников предприятий и акционеров. Идея народного капитализма потерпела сокрушительный крах. Уже через два-три года после запуска приватизации большинство россиян (более 60%) остались и без ваучеров, и без акций, а большинство среди тех, кто сохранил акции, не знали, что с ними делать и не имели от них никакой прибыли.(5) Реально незначительное меньшинство россиян, которые и составили костяк новой элиты, сосредоточили в своих руках акционерный капитал, собственность и экономическую власть. Конкретная практика столь поразительной реализации плана "народной приватизации" в полной мере еще не исследована. Имеющиеся разрозненные факты процесса присвоения собственности узким меньшинством, ставшие достоянием общественности, раскрывают лишь видимую часть айсберга. Но и из этих фактов ясно, каким образом владельцами госсобственности стали криминально-теневые структуры, отечественные и зарубежные финансовые корпорации, "красные директора" и их окружение. Роль "первой скрипки" в подчинении "народной приватизации" их интересам сыграла госбюрократия, в первую очередь высшая, которая была щедро вознаграждена. Новая элита не случайно получила название финансово-бюракратической олигархии.

Известны и другие, наряду с приватизацией, механизмы формирования экономической элиты. Шведский экономист Андерс Ослунд доказывал, что в складывании класса "новых русских" решающую роль сыграла даже не приватизация, а скрытые экспортные субсидии, дотирование импорта и льготные кредиты (6). Очевидно, что "спецэкспортеры" и получатели "спецкредитов" были незаконно и, понятно, небескорыстно облагодетельствованы высшей бюрократией.

Возможны ли были распределение госсобственности и социальная структурализация новой России "по справедливости", как это предполагалось радикальными лидерами до 1992 г.? В идеале, да. Но идеальная модель предполагает ряд жестких условий: рациональная, обладающая прочными морально-нравственными устоями бюрократия; сильное и беспристрастное государство, уравновешивающее и обслуживающее по закону всех граждан; развитое гражданское общество, контролирующее деятельность государства и бюрократии; наличие у граждан примерно равных предпринимательских способностей. Поскольку подобной идеальной модели не существует, не может быть создано и народного капитализма. Выпущенный в 1992 г. на волю "предпринимательский дух" заработал в социал-дарвинистском режиме, вознаграждая "наиболее приспособленных" к присвоению собственности.

Существен вопрос: как относились к этим процессам те радикал-демократы во главе с Б. Ельциным, которые вошли в государственную власть? Имеющиеся данные позволяют сделать вывод, что радикалы, вошедшие во власть, повели себя как типичные термидорианцы, активно используя свои должности в целях присвоения элитных статусов и обогащения. Сразу после августа 1991 г. стали множиться факты, свидетельствующие, что люди, которые активно боролись со старым режимом под лозунгами уничтожения всех и всяческих привилегий, декларировавшие идеалы "равных возможностей" для всех, без промедления и с поразительным цинизмом стали распоряжаться государственной собственностью как своей личной, присваивая дорогостоящие квартиры и дачи, лучшие больницы, здравницы, восстанавливая спецраспределители и прочие привилегии.

Термидорианские тенденции, получившие выражение в концентрации экономической власти и возможностей в руках новой элиты, были подкреплены термидорианскими переменами в политической системе. Здесь они выразились в первую очередь в пересмотре схемы разделения властей в направлении концентрации властных полномочий в руках исполнительной, особенно же президентской власти, в формировании "партии власти" и попытках превращения ее в закрытую элиту, в целенаправленных устремлениях поставить средства массовой информации под контроль новой элиты.

Среди политических перипетий в период после августа 1991 г. наибольшую известность и наибольшие разногласия в обществе вызвал конфликт законодательной и исполнительной власти в 1992-1993 гг., завершившийся вооруженной схваткой между ними, победой президентской стороны и ликвидацией Советов. Президентская сторона всю ответственность за кровавые события возложила на Верховный совет и законодательную власть. Антипрезидентская сторона обвинила в узурпации власти Ельцина, а действия законодательной ветви и ее защитников приравняла к подвигу, призванному спасти разделение властей, конституционный строй, законность.

В свете же развиваемой мною концепции термидора напрашивается иная, третья оценка. Действия исполнительной власти осенью 1993 г. должны быть признаны важнейшей фазой процесса консолидации власти в руках новых элит. Но в отношении августа 1991 г. они отнюдь не были контрреволюцией, а тем более реставрацией. Реставрационные намерения и попытка свершения контрреволюции была заключена как раз в действиях законодательной власти и ее защитников. Анализ программ, идеологии, социального состава законодателей и их сторонников убеждает, что их целями было восстановление СССР и старого общественного строя. По сути их намерения не отличались от намерений ГК ЧП в августе 1991 г. Подчинив своему контролю законодательную власть в России, они жестко блокировали действия исполнительной власти, в результате чего вся российская государственность к осени 1993 г. зашла в тупик.

Схватка, от которой зависела судьба России, являлась схваткой Термидора и Реставрации. Победа президентской стороны нанесла серьезный удар по реставрационным намерениям "слева" и закрепила те социально-экономические и политические тенденции, которые укоренились в 1992-1993 гг. Последующее принятие декабрьской конституции 1993 г. ускорило консолидацию власти в руках новых элит, упрочило их экономические и политические позиции. Современные российские политологи пришли к выводу о складывании в рамках российской элиты политико-финансовых групп, участники которых связаны патронально-клиентельными связями.(7) Властвующая элита приобретает все более закрытый характер, мобилизует огромные ресурсы для сохранения всего, что было приобретено ею после августа 1991 г. Общество ежечасно видит, как разрастаются сферы ее влияния и контроля, как сужаются реальные возможности противодействия ей. Одной из важных тенденций борьбы финансово-политических элит за монопольную власть в обществе стали ее мощные и эффективные усилия по скупке акций и подчинению средств массовой информации. В России возникли информационно-издательские империи, управляемые лидерами новой элиты.

Разрыв между содержанием и тенденциями общественно-политического процесса в России 1989-1991 гг., с одной стороны, и 1992-1999 гг., с другой, очевиден. Но, констатируя этот разрыв, невозможно отрицать и то, что между ними существуют разнообразные преемственные связи. Современный российский термидор, нанесший удар по идеологемам, риторике, иллюзиям 1991 г., доказал, что всеобщее благоденствие при новом порядке утопия не меньшая, чем при старом. Но он же сохранил и закрепил ряд основополагающих принципов 1991 г. В 1992 г. и в последующий период укоренилась и развилась частная собственность, потеснившая с господствующей позиции собственность государственную. Экономический либерализм, святая святых идеологии 1991 г., так же пустил корни в российском обществе. В России сохраняется многопартийность, политический плюрализм и разделение властей, хотя в сравнении с идеологемами 1991 г. они имеют ущербный характер. Регулярно проводятся свободные выборы, на которых соперничают политические партии и их лидеры. Политический спектр России очень широк, вмещая в себя полюса от крайне левого до крайне правого. Российский термидор не уничтожил либерально-демократическую революцию 1991 г., а превратил ее в реалию, соответствующую закономерностям общественных взаимосвязей в буржуазном обществе, а не прекраснодушным представлениям о нем. Главное в этой реалии состоит в том, что общество, как и прежде, остается разделенным на элиту, концентрирующую в своих руках собственность и власть, и большинство, отчужденное и от экономической, и от политической власти.

Современные российские реалии вызвали в обществе массовые разочарования, растерянность, апатию. Наиболее заметно это проявилось среди интеллигенции, которая была движущей силой революции 1991 г., а в последующий период пополнила ряды "новых бедных". Состояние апатии, выключенность из общественно-политического процесса, характерные для интеллигенции, прослеживаются и среди других социальных слоев, которые поддерживали либерально-демократическую революцию. Политическая позиция россиян в период термидора выявлялась эпизодически во время выборов государственных органов власти, главными среди которых были выборы в Государственную Думу в 1993 и 1995 гг. и президентские выборы 1996 г. Результаты этих выборов свидетельствуют, что большим числом россиян владеет ностальгия, желание вернуть главный социальный статус прошлого - защищенность и покровительство со стороны государства. Вместе с тем эти же выборы показывают, что большинство россиян, оказавшись перед выбором из "двух зол" - между старым и новым порядком - предпочитали все же в качестве меньшего зла последний. Объяснение, на мой взгляд, заключено в том, что по представлениям большинства россиян советский социалистический строй исчерпал себя, в то время как новый порядок, существующий несколько лет, сохраняет способность изменений.

Новый российский правящий класс набрал достаточную силу, чтобы удерживать в своих руках обретенные в 90-е гг. собственность и власть. Вопрос заключается в том, в какой степени демократическая составляющая современного российского общества (а таковая, безусловно, имеется) способна менять его облик. На мой взгляд, возможности ее весьма ограничены. Гражданское общество и демократические институты остаются крайне неразвитыми, процесс их развития в сравнении с рубежом 80-90-х гг. явно затормозился и, что важно, прочно контролируется элитой. Возможность демократического воздействия на власть вытекает в первую очередь из наличия конкурирующих группировок в самой элите. Эти группировки, конкурируя друг с другом, апеллируют к массам, пытаются заручиться их поддержкой, предоставляя последним некоторый шанс вырывать демократические уступки. Но эти уступки даже в самом благоприятном для народа варианте не способны существенно улучшить его положения уже в силу скудости материально экономических возможностей России. "Экономическое чудо" России не грозит, поэтому и при самом благоприятном варианте развития модернизации она в обозримом будущем останется исполненным социальных контрастов верхушечно-капиталистическим обществом, обставленным демократическими учреждениями.