3922-1 (Черты кризиса рабского способа производства в сельском хозяйстве Италии в I в. н.э.), страница 2

А надзор? Надзор надзором, но, резонно замечает Колумелла, нельзя же над каждым поставить надзирателя. Никакой надзор не может помочь там, где условия работы требуют от работника, помимо физической силы и ловкости, еще и соответствующих знаний, и, вдобавок, добросовестного и инициативного отношения к труду. Колумелла дает целый ряд советов по поводу применения различных виноградарских орудий (IV, 24– 25). Например, рекомендует новый инструмент, превосходный усовершенствованный виноградарский серп (falx vinitoria), который годится и для обрезки лоз, и для прививки черенков. Однако, предупреждает автор, этот серп хорош только при условии, если его содержать в должном порядке. Он должен всегда быть острым, как бритва, чтобы можно было одним легким движением срезать соответствующую часть растения, но отнюдь не рубить по лозе, нанося в одном месте по нескольку ударов тупым серпом, от чего лоза «истерзанная и измочаленная в этом месте истекает соками, и раны ее не скоро заживают». Но беда в том, что рабы делают, все по-своему и не случайно глава 24 кончается следующими словами: «Я знаю много виноградников, которые погибли от того, что эти условия не соблюдались».

А отбор чубуков? Колумелла с возмущением сообщает, что это важнейшее и крайне необходимое дело часто поручают первому попавшемуся рабу, совершенно не заботясь о том, насколько он подходит для этой работы, насколько он сведущ и внимателен. Но еще хуже, по его мнению, то, что если у раба есть какие-нибудь знания в этом деле, то он «вследствие своей неверности скрывает их и предпочитает, чтобы скорее выполнить урок, заданный ему виликом, работать и невнимательно и недобросовестно, заботясь только о числе и нимало не беспокоясь о том, чтобы отобрать действительно лучшие, срезанные в нужном месте черенки» (III, 10, 6-7).

Нет почти такой операции в винограднике, на которой прямым или косвенным образом не сказалось губительное нерадение раба. Сам Колумелла всегда учитывал это обстоятельство. Например, теоретически он согласен с предложенной Юлием Аттиком нормой высадки саженцев на югер виноградника, но тут же вносит поправку: «Юлий Аттик в таких условиях считает обильной нормой 60 тыс. саженцев, мы, однако, сажаем на 4 тыс. больше, так как от нерадивости рабочих большая часть погибнет» (III, 16, 3).

Наконец, следующее рассуждение как бы подводит итог. Речь идет о преимуществах, которые дает посадка лоз по сортам. Разные сорта должны быть посажены по отдельности, в разных местах виноградника и отделены один от другого широкими дорожками. Перечислению выгод от этого метода Колумелла посвящает целую главу, чтобы закончить довольно пессимистически: «Если же ты не сможешь осуществить реальной посадки лоз, то постарайся, по крайней мере, сажать вместе только такие, которые дают вино одинакового вкуса и созревают одновременно». Почему такая неуверенность? Оказывается, это предприятие требует такого сочетания знаний и внимательности, что Колумелла даже не пытается утверждать, будто кто другой, помимо самого хозяина, сможет его осуществить. Довериться в таком деле даже вилику или виноградарю, значило бы проявить непростительную беспечность, от которой успеха не жди. Даже Колумелле при всем его опыте и знаниях не удалось осуществить эту рационализацию. Он вынужден в этом сознаться: «Ни я сам не добился этого от своих рабов, ни другой до меня, из тех, кто признавал величайшие преимущества этого способа» (III, 20–21).

Таким образом в трактате Колумеллы отразился очень важный факт – резкое обострение противоречий между выросшими производительными силами в сельском хозяйстве Италии и характерными для рабовладельческого способа производства отрицательными качествами труда непосредственных производителей-рабов. Эти противоречия сильнее сказались в хозяйствах, наиболее развитых в технико-экономическом отношении, типа, описанного Колумеллой. Здесь рабство становится почти непреодолимым препятствием на пути к дальнейшему техническому прогрессу, по существу приостанавливает его и в значительной мере делает непроизводительными и невыгодными затраты рабовладельца на эти цели, поскольку они не дают соответствующего прироста продукции.

Но в годы, когда писался трактат Колумеллы, положение интенсивных хозяйств особенно осложнилось вследствие других причин, о которых тоже можно кое-что узнать из трактата.

С середины I в. до н.э., но особенно со времени Августа, происходит постепенное развитие виноделия и насаждение винограда и оливок в Испании, Галлии и некоторых других местах, куда раньше экспортировалась значительная часть италийского вина и масла. Местная продукция начинает успешно соперничать с италийской, мало того, испанские, греческие и даже галльские вина лучших сортов получают все большее распространение в самой Италии. Колумелла, несомненно отражая настроения италийских виноделов и виноторговцев, пишет об этом с возмущением, рисуя это проникновение чуть ли не как национальное бедствие и национальный позор: «В Лаций, землю Сатурна, где сами боги научили своих потомков искусству возделывания почвы, ныне... ввозим зерно из заморских провинций, чтобы не страдать от голода, и вино из Галлии, Бэтики и Кикладских островов» (I praef.). Но и у самого Колумеллы в числе сортов винограда, которые он рекомендует как лучшие, Allobrogica, Biturica и др. (III, 2) – галльские сорта. Что галльские вина конкурируют в Италии с италийскими, свидетельствует и Плиний, добавляя, что Вергилию они еще были неизвестны (Рlin., XIV, 18). И пусть Колумелла сгущает краски но в том, что в его время торговля вином в Италии стала значительно менее выгодной, чем в начале века, не может быть сомнений. Можно, пожалуй, сослаться и еще на одного «современника» Колумеллы, бывшего виноторговца Тримальхиона, который с явным сожалением вспоминал о поре своей молодости, когда он снаряжал в Рим корабли с вином и выручил в первую же поездку 10 млн. сестерций: «...вино тогда было на вес золота». И другой персонаж Петрония также разбогател в то же время: «... он продавал вино почем хотел» (Сena Trim., 43, 4–5). Теперь эти времена, по-видимому, прошли безвозвратно.

В новых условиях в наиболее невыгодном положении оказывались именно хозяйства интенсивного типа как наиболее товарные, наиболее зависимые от рынка. Сбыт их продукции был затруднен, доходы упали, расходы же не могли стать меньше. Хозяин такого поместья должен был по-прежнему платить втридорога за крупных волов и высококачественный инвентарь и квалифицированных рабов, должен был расходоваться на обучение рабочей силы и т.д. Потеря такого ценного раба вследствие, например, побега, болезни, смерти, наносила владельцу ущерб, несравнимый с убытком от потери рядового неквалифицированного раба. Поэтому с таким рабом приходилось обращаться бережнее. Приходилось, как мы узнаем от Колумеллы, лучше его кормить и лучше одевать, заботиться о его здоровье, а, с другой стороны, в связи с усложненными условиями производства приходилось также усиливать надзор и контроль над работой рабов, что опять-таки увеличивало расходы. Но и после всего этого рабовладелец то и дело оказывался перед фактом, что его рационализаторские попытки потерпели крах вследствие infirmitas раба.

До сих пор все эти расходы и заботы владельца поместья интенсивного типа могли окупаться за счет повышенной товарности хозяйства и неограниченных возможностей и выгодных условий сбыта его продукции. Теперь, в усложнившихся условиях производства и сбыта интенсивное хозяйство оказывалось недостаточно устойчивым, часто убыточным. Во времена Колумеллы оно явно вступает в полосу упадка.

Трактат Колумеллы не оставляет места сомнениям в том, что важнейшую роль в этом сыграли именно специфические особенности рабского труда. В интенсивном хозяйстве раньше, чем в других формах, проявился основной признак начавшегося кризиса античного рабства – экономическая невыгодность рабского труда.

Хозяин, который, не мудрствуя лукаво, разводил какие-нибудь неприхотливые сорта винограда, естественно мог меньше беспокоиться за свой продукт, чем тот, кто культивировал благородную аминейскую лозу, пытался рассаживать виноград per species и т.п. Ему годился и мелкий рабочий скот, и неважный, но зато дешевый плуг, и любой, рядовой, не требующий особой заботы раб. Конечно, при таких примитивных методах доход с югера не мог быть большим, а если поместье было невелико, то и общий доход с него, очевидно, был тоже незначительным. Но если небольшой доход с каждого югера компенсировался огромным количеством югеров, то в целом хозяину их могла отчислиться и очень внушительная сумма денег. И главное, при минимуме затрат, забот и риска, в отличие от владельца интенсивного поместья, вкладывающего в свое хозяйство так много труда и капитала, что первая же неудача могла поставить его перед угрозой полного разорения.

Колумелла, как уже упоминалось, связывал экстенсивные методы ведения хозяйства главным образом именно с представителями крупного землевладения, с теми, кто предпочитает иметь большие, а не хорошо обработанные земли, и вследствие avaritia допускает, что его виноградники и оливковые плантации приходят в отвратительно запущенное состояние (IV, 3). У таких хозяев лозы вследствие плохого ухода могли и вовсе выродиться, но владельцев и это не слишком огорчало. Посетовав на то, что виноградники не оправдывают себя, он вовсе выкорчевывал лозы, и, – как с возмущением выражается Колумелла,– «оставлял землю на вытаптывание стадам и опустошение диким зверям» (I, 3), т.е. переходил к преимущественно экстенсивным формам, как пастбищное или лесное хозяйство.

Нет сомнений, что удивительная жизнеспособность и устойчивость крупного основанного на экстенсивных методах производства землевладения во многом объяснялась тем, что в нем к труду непосредственных производителей не предъявлялось столь высоких требований, какие предъявлял к своим рабам Колумелла. Поэтому на нем меньше отразилось и губительное влияние рабской negligentia. Но, вдобавок, для него параллельно со все более выявлявшимся кризисом рабства открывалась другая перспектива – переход к иным, более соответствующим сложившейся обстановке формам производственных отношений – колонату.

Колумелла, как известно, рекомендовал сдавать землю в аренду колонам только в исключительных случаях, если, например, обнаружилось, что в какой-то части поместья нездоровый климат и рабы там постоянно болеют или участок так отдален, что хозяин не может туда часто наезжать для личного надзора. Но он был решительно против сдачи в аренду виноградников. По этому вопросу он приводит целый ряд соображений, но главным, конечно, было то, что при этом были бы утеряны основные преимущества крупного, рационально поставленного хозяйства.

Для крупных землевладельцев, практиковавших экстенсивные формы хозяйства, эти соображения не играли существенной роли. Для них сдача в аренду почти любого участка своего поместья была не только приемлемым, но и желанным выходом. Сам же автор трактата сообщает, что его знакомый, крупнейший богач и землевладелец Луций Волузий считал, что «счастливейшим является то имение, которое обрабатывают колоны местного происхождения» (I,7).

Список литературы

1. Г. Шрот. О рентабельности сельского хозяйства в Риме в конце Республики. ВДИ, 1963, № 2, стр. 82.

2. Рlin. NH, XVI, 50–51; ср.; Suet. De Gramm., 23.

3. M.E.Cepгeeнкo. Два типа сельских хозяйств в Италии I в. н.э. «Известия АН СССР», ООН, 1935, № 6, стр. 573–598.