puch2 (Последние годы жизни А.С.Пушкина)

В. Вересаев.

Пушкин в жизни.

Дуэль, смерть и похороны

Дуэль еще не состоялась. Судьба поединка не решена, все еще может кончиться легкой раной и новой ссылкой. Поэт полон художественных замыслов, идей относительно "Современника", Истории Петра"... Сколько великих тайн готов унести с собой могучий творческий дух! Но колебаний не может быть. Их и нет. Всю жизнь ослепительным светом своих стихов он развивал в современниках сознание ценности личности, чувство независимости и самоуважения, помогая сохранять свежесть и полноту бытия. И, выбирая собственный путь, он всегда был верен этому идеалу. Отступить от него ныне было бы

предательством,

В 1835 году он получил письмо из Сибири со словами некоего Словцова, историка того края: "Долгая жизнь великим умам несвойственна, им надо желать благодарного потомства". Потомство... Имя Пушкина еще при жизни все чаще соединялось с именем России. Даже законченный скептик Чаадаев написал в 1836 году: "...Может быть, было преувеличением хотя бы на минуту опечалиться за судьбу народа, из недр которого вышла могучая натура Петра Великого, всеобъемлющий ум Ломоносова, грациозный гений Пушкина". А через 50 лет русская литература неожиданно ворвалась на Запад и потрясла всех своею новизною. Открылся целый народ, даже целый мир" (как воскликнул один из пораженных критиков), мир, полный глубокого нравственного, человеческого и художественного значения. Родился даже новый термин, чтобы передать этот особый дух -- ame russe (русская душа). И на недоуменный вопрос образованного европейца, откуда у вас такая литература, как вырвалась она из груди вашего народа? -- слышали в ответ: "в авторе "Руслана и Людмилы", "Онегина" и "Капитанской дочки" -- средоточие нашей культуры; Пушкиным у нас умнеет все, что способно умнеть". В сущности, это событие нетрудно было предвидеть. "Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа", -- сказал Гоголь. "И пророческое", -- добавил

Достоевский. В самом деле, Пушкин, русский опыт о человеке будущего, не находит, как выясняется, достаточных аналогий в мировой традиции, в то время как пушкинское слово, обладая исключительной центростремительной и осветляющей энергией, влечет читателя за собой как тайна, как яркая мечта о земном счастье. И влечет не только в чудный мир поэзии, но и в реальноисторическое будущее. Музыкальная волна его стихов, исполненная гармонии и тончайших контрастов -- печали и радости, страсти и ума,

глубины чувства и ясности выражения... -- заставляет сверкать и переливаться сокровища

всякой одаренной души, встретившейся с его искусством. Его эмоции и мысли, необычно

соединяя личное с общечеловеческим, создают поразительное ощущение нужности и

осмысленности жизни, создают иллюзию близкой цели. Благодаря Пушкину новая русская культура, превратившаяся в наши дни в широкий поток, разлилась на множество независимых рукавов, больших и малых, но пушкинский дух ощутим и осознается всюду. Идя вверх по течению, от устья к истоку, мы всюду непременно приходим к Пушкину, его замыслам, его мироотношению.

Господин Барон!

Позвольте мне подвести итог всему, что

случилось. Поведение вашего сына было мне давно

известно и не могло оставить меня равнодушным.

Я довольствовался ролью наблюдателя с тем,

чтобы вмешаться, когда почту нужным. Случай,

который во всякую другую минуту был бы мне

крайне неприятен, пришелся весьма кстати, чтобы

мне разделаться: я получил анонимные письма. Я

увидел, что минута настала, и воспользовался этим.

Вы знаете остальное: я заставил вашего сына

играть столь жалкую роль, что жена моя,

удивленная такою трусостью и низостью, не могла

удержаться от смеха; душевное движение, которое в

ней, может быть, вызвала эта сильная и

возвышенная страсть, погасло в самом спокойном

презрении и в отвращении самом заслуженном.

Я принужден сознаться, Господин Барон, что

ваша собственная роль была не особенно

приличной. Вы, представитель коронованной

главы, -- вы отечески служили сводником вашему

сыну. По-видимому, всем его поведением

(довольно, впрочем, неловким) руководили вы.

Вы, вероятно, внушали ему нелепости, которые он

высказывал, и глупости, которые он брался

излагать письменно. Подобно старой развратнице,

вы подстерегали мою жену во всех углах, чтобы

говорить ей о любви вашего незаконнорожденного

или так называемого сына; и когда больной

сифилисом, он оставался дома, вы говорили, что он

умирает от любви к ней; вы ей бормотали:

"возвратите мне моего сына!"

Вы хорошо понимаете, Господин Барон, что

после всего этого я не могу терпеть, чтобы мое

семейство имело малейшее сношение с вашим. Под

таким условием я согласился не давать хода этому

грязному делу и не опозоривать вас в глазах нашего

и вашего двора, к чему я имел возможность и что

намеревался сделать. Я не желаю, чтобы жена моя

продолжала слушать ваши родительские увещания.

Я не могу позволить, чтобы ваш сын после своего

гнусного поведения осмеливался разговаривать с

моей женой и еще того менее -- обращаться к ней с

казарменными каламбурами и разыгрывать перед

нею самоотвержение и несчастную любовь, тогда

как он только подлец и шалопай. Я вынужден

обратиться к вам с просьбой положить конец всем

этим проделкам, если вы хотите избежать нового

скандала, перед которым я, поверьте мне, не

остановлюсь.

Имею честь быть, Господин Барон,

Ваш покорный и послушный слуга

Александр Пушкин.

ПУШКИН -- барону ГЕККЕРЕНУ, 26 января

1837 г. (фр.).

Не знаю, чему следует приписать

нижеследующее обстоятельство: необъяснимой ли

ко всему свету вообще и ко мне в частности

зависти, или какому-либо другому неведомому

побуждению, но только во вторник, в ту минуту,

когда мы собрались на обед к графу Строганову, и

без всякой видимой причины, я получаю письмо от

г. Пушкина. Мое перо отказывается воспроизвести

все отвратительные оскорбления, которыми

наполнено было это подлое письмо.

Что мне оставалось делать? Вызвать его

самому? Но, во-первых, общественное звание,

которым королю было угодно меня облечь,

препятствовало этому; кроме того, тем дело не

кончилось бы. Если бы я остался победителем, то

обесчестил бы своего сына; недоброжелатели

всюду бы говорили, что я сам вызвался, так как уже

раз улаживал подобное дело, в котором мой сын

обнаружил недостаток храбрости; а если бы я пал

жертвой, то его жена осталась бы без поддержки,

так как мой сын неминуемо выступил бы

мстителем. Однако я не хотел опереться только на

мое личное мнение и посоветовался с графом

Строгановым, моим другом. Так как он согласился

со мною, то я показал письмо сыну, и вызов

господину Пушкину был послан.

Барон ГЕККЕРЕН-СТАРШИЙ -- барону

ВЕРСТОЛКУ, 11 февраля 1837 г. Щеголев, 297.

Дантес, который после письма Пушкина

должен был защищать себя и своего усыновителя,

отправился к графу Строганову; этот Строганов

был старик, пользовавшийся между аристократами

особенным уважением, отличавшийся отличным

знанием всех правил аристократической чести.

Этот-то старец объявил Дантесу решительно, что за

оскорбительное письмо непременно должно

драться, и дело было решено.

А. И. ВАСИЛЬЧИКОВА по записи БАРТЕНЕВА.

Рассказы о Пушкине, 39.

Милостивый Государь!

Не зная ни вашего почерка, ни вашей подписи,

я обращаюсь к виконту д`Аршиаку, который вручит

вам настоящее письмо, с просьбою выяснить,

точно ли письмо, на которое я отвечаю, исходит от

вас. Содержание его до такой степени переходит

всякие границы возможного, что я отказываюсь

отвечать на все подробности послания. Вы,

по-видимому, забыли, Милостивый Государь, что

вы же сами отказались от вызова, который сделали

барону Жоржу Геккерену и который был им

принят. Доказательство того, что я здесь

утверждаю, существует, оно написано собственно

вашею рукою и находится в руках секундантов. Мне

остается только предуведомить вас, что виконт

д`Аршиак едет к вам, чтобы условиться о месте

встречи с бароном Жоржем Геккереном и

предупредить вас, что встреча не терпит никакой

отсрочки.

Я сумею позже, Милостивый Государь, научить

вас уважению к званию, которым я облечен и

которого никакая выходка с вашей стороны

оскорбить не может. Остаюсь,

Милостивый Государь,

Ваш покорнейший слуга

Барон Геккерен.

Читано и одобрено мною.

Барон Жорж Геккерен.

Бар. ГЕККЕРЕН-СТАРШИЙ -- ПУШКИНУ,

Переписка, акад. изд., III, 145.

Д`Аршиак принес Пушкину ответ. Пушкин его

не читал, но принял вызов, который был ему

сделан от имени сына.

Кн. П. А. ВЯЗЕМСКИЙ -- вел. кн. МИХ.

ПАВЛОВИЧУ. Щеголев, 261.

Дотоль Пушкин себя вел, как каждый бы на его

месте сделал; и хотя никто не мог обвинять жену

Пушкина, столь же мало оправдывали поведение

Дантеса, и в особенности гнусного его отца

Геккерена. Но последний повод к дуэли, которого

никто не постигает и заключавшийся в самом

дерзком письме Пушкина к Геккерену, сделал

Дантеса правым в сем деле. C`est le cas de dire,

chasser nature, il revient au galop. (Вот случай

сказать: гони природу в дверь, она влетит в окно).

ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ I -- вел. кн. МИХ.

ПАВ-ЧУ, 3 февр. 1837 г. Рус. Стар., 1902, т. 110, стр.

227.

Николай I велел Бенкендорфу предупредить

дуэль. Геккерен был у Бенкендорфа. -- "Что делать

мне теперь?" -- сказал он княгине Белосельской. --

"А вы пошлите жандармов в другую сторону".

Убийцы Пушкина -- Бенкендорф, кн. Белосельская

и Уваров. Ефремов и выставил их портреты на

одной из прежних пушкинских выставок. Гаевский

залепил их.

А. С. СУВОРИН со слов П. А. ЕФРЕМОВА.

Дневник А. С. Суворина. Петроград, 1923, стр. 205,

Нижеподписавшийся извещает г. Пушкина, что

он будет ждать у себя до одиннадцати часов вечера,

а после этого на балу у графини Разумовской, лицо,

которому будет поручено вести дело,

долженствующее окончиться завтра.

Виконт Д`АРШИАК -- ПУШКИНУ, 26 янв. 1837

г. Переп. Пушкина, III, 445 (фр.).

За время короткого пребывания здесь моей

невестки (бар Евпр. Ник. Вревской), Александр

Сергеевич часто посещал нас и даже обедал у нас и

провел весь день накануне своей несчастной дуэли.

Бар. М. Н. СЕРДОБИН -- С. Л. ПУШКИНУ, П-н

и его совр-ки, VIII, 65 (фр.).

Теперь узнаем, что Пушкин накануне открылся

одной даме, дочери той Осиповой, у коей я был в

Тригорском, что он будет драться. Она не успела

или не могла помешать, и теперь упрек жены,

которая узнала об этом, на нее падает,

А. И. ТУРГЕНЕВ -- Н. И. ТУРГЕНЕВУ, 28

февраля 1837 г. П-н и его совр-ки, VI, 22.

_Накануне поединка Пушкин обедал у графини

Е. П. Ростопчиной, супруг которой мне

рассказывал, что до обеда и после него Пушкин

убегал в умывальную комнату и мочил себе голову

холодною водою: до того мучил его жар в голове.

П. И. БАРТЕНЕВ. Рус. Арх.. 1908, II, 427.

Я видел Пушкина (26-го янв.) на бале у гр.

Разумовской, (тогда же) провел с ним часть утра;

видел его веселого, полного жизни, без малейших

признаков задумчивости; мы долго разговаривали

о многом, и он шутил и смеялся. (В два

предшествующие дня) также провел с ним

большую часть утра; мы читали бумаги, кои

готовил он для пятой книжки своего журнала.

Каждый вечер видал я его и на балах спокойного и

веселого.

А. И. ТУРГЕНЕВ -- А. И. НЕФЕДЬЕВОЙ, 28

января 1837 г. П-н и его совр-ки, VI, 48.

Пушкин явился на бал (у гр. Разумовской) один,

без жены, очень веселый; в кармане у него имелся

благоприятный ответ и принятие вызова на

следующий день. Геккерен на бал не явился.

Пушкин танцовал, шутил с Тургеневым, которого

он пригласил на следующий день прийти к нему

послушать чтение и назначил ему час, когда сам он

должен был быть уже лицом к лицу со своим

противником.

А. Я. БУЛГАКОВ -- кн. О. А. ДОЛГОРУКОВОЙ,

2 февр. 1837 г. Красный Архив, 1929, том II, стр. 224.

Накануне дуэли был раут у графини

Разумовской. Кто-то говорит Вяземскому:

"Пойдите, посмотрите, Пушкин о чем-то

объясняется с Д`Аршиаком; тут что-нибудь

недоброе". Вяземский отправился в ту сторону, где

были Пушкин и Д`Аршиак; но у них разговор

прекратился.

П. И. БАРТЕНЕВ со слов кн-ни В. Ф.

ВЯЗЕМСКОЙ. Рус. Арх., 1888, II, 312.

26 на балу у графини Разумовской Пушкин

предложил быть своим секундантом Магенису,

советнику при английском посольстве. Тот,

вероятно, пожелал узнать причины дуэли; Пушкин

отказался сообщить что-либо по этому поводу.

Магенис отстранился.

Кн. П. А. ВЯЗЕМСКИЙ -- вел. кн. МИХАИЛУ

ПАВЛОВИЧУ, 14 февр. 1837 г. Щеголев, 261.

Рассказывают, что Пушкин звал к себе в

секунданты секретаря английского посольства

Мегенеса; он часто бывал у графини Фикельмон, --

долгоносый англичанин, которого звали perroguet