МАХАТМА ГАНДИ

(МОХАНДАС КАРАМЧАНД)

РЕФЕРАТ

ученика 10-В класса средней школы №6

Шеянова Виктора

г. Сосновый Бор

1999

«Возможно, грядущие поколения не поверят, что такой человек из обычной плоти и крови ходил по этой земле», — сказал Альберт Эйнштейн о Ма­хатме Ганди. История действительно знает немало людей, которые смогли изменить мир. Но лишь немногие из них несли в себе дух, настолько чу­жеродный царствующему в этом мире, что казались пришельцами из мира другого.

Первая половина XX века... Вместо царства ра­зума, свободы и справедливости, которого ждали люди XIX века, наступила эпоха невиданного на­силия и бессилия.

Циничные или безумные вожди отдают приказы — и миллионы людей с готовностью идут убивать друг друга на мировых войнах. Несколько автомат­чиков ведут на смерть колонну из тысяч взрослых людей — и никто не пытается сопротивляться. Вос­торженные толпы приветствуют палачей. Бездум­ное подчинение, предательство, жестокость стано­вятся высшими добродетелями.

Насилие стало повсеместным и будничным, ста­ло нормой, смяло в человеке веру в собственную значимость, в способность что-либо изменить. Лю­дям уже нечего противопоставить произволу, и их бессилие утверждает возрастающее могущество на­силия.

Как разорвать замкнутый круг насилия и бес­силия? Возможна ли теперь вера в человека и что может стать её основой?

Ответом на эти вопросы стала вся жизнь Махат­мы Ганди.

ЮНОСТЬ ГАНДИ

Мохандас Карамчанд Ганди родился 2 октября 1869 г. в одном из маленьких княжеств Западной Индии.

Древний род Ганди принадлежал к купеческой касте бания, однако и дед, и отец Ганди были глав­ными министрами небольших княжеств. В семье Ганди строго соблюдались религиозные обряды — мать была глубоко верующей. Отец Ганди был по­читаем за справедливость и неподкупность и, несмотря на высокий пост, оставался не­богатым человеком. Он был противни­ком религиозно-общинных распрей, уважал людей независимо от их религиозной и кас­товой принадлежности, что нечасто встречалось в Индии в то время.

Мохандас был самым младшим ребёнком в семье и о своём детстве вспоминал так: «Я был очень ро­бок и избегал общества детей. Единственными друзьями были у меня книги и уроки... Я в бук­вальном смысле слова убегал домой (из школы), так как терпеть не мог с кем-нибудь разговаривать... Кроме того, я был трусом. Я боялся воров, при­видений и змей... Темнота приводила меня в ужас... Насколько помню, сам я был не очень хорошего мнения о своих способностях. Я обычно удивлялся, когда получал награды или стипендии. При этом я был крайне самолюбив, малейшее замечание вы­зывало у меня слезы».

Робкий, застенчивый мальчик отличался недет­ской твёрдостью и независимостью мысли. Ему бы­ло 11 лет, когда он понял, что не может согласиться с одной из индийских традиций. Издавна в Индии существовало сословие «неприкасаемых» — людей, выполняющих самую грязную работу. Им запреща­лось посещать индуистские храмы, пить воду из од­ного источника с кастовыми индусами. Они долж­ны были носить на шее колокольчик, предупреж­дающий об их появлении. Неприкасаемость переда­валась от родителей к детям, и покинуть это сос­ловие было невозможно.

Как и всем индийским детям, родители запре­щали Мохандасу общаться с «неприкасаемыми». «Я, естественно, подчинялся, но возражал с улыб­кой, что неприкасаемость не освящена религией и не может быть освящена. Я был очень послушным ребёнком, но, насколько позволяло мне почтение к родителям, вступал с ними в спор по этому поводу», — вспоминал Ганди. Через много лет именно он сумел убедить индийцев отказаться от этого жес­токого предрассудка.

Одним из самых сильных потрясений детства стала ранняя по индийской традиции женитьба — в 13 лет Мохандаса женили на девочке-ровеснице Кастурбай. К счастью, дети полюбили друг друга, и Кастурбай до конца жизни была другом и помощ­ницей мужа.

В 1888 г. Ганди по совету друзей семьи и род­ственников решил поехать в Англию, чтобы полу­чить серьёзное образование и профессию адвоката. Это решение вызвало резкий протест старейшин его касты. Религия запрещала покидать Индию, кроме того, старейшины были уверены, что в Европе не­возможно жить, не нарушая заветов веры. Ганди не подчинился их требованиям. За это он был отлучён от касты и не мог больше рассчитывать на её по­мощь и поддержку.

В Англии он чувствовал себя очень одиноким, всё вокруг было чужим. Вместе с тем общение с европейской культурой открыло для него новые го­ризонты. Он познакомился с буддизмом, был по­трясён Новым Заветом и мечтал объединить индуизм с учениями Будды и Христа.

В 1891 г., получив высшую адвокатскую сте­пень, Ганди возвращается в Индию. Однако надеж­ды родственников на его высокое положение и со­лидный доход не оправдались. Честность и ответст­венность Ганди не способствовали его карьере.

Вскоре молодой адвокат принимает предложе­ние индийской торговой фирмы вести её дела в Юж­ной Африке. Его привлекает возможность увидеть новую страну и приобрести опыт.

ЮЖНАЯ АФРИКА

Отправляясь в 1893 г. в Южную Африку, Ганди не подозревал, что едет навстречу своему под­линному призванию и своей судьбе.

С первых дней пребывания в Южной Африке ему пришлось столкнуться с откровенным расиз­мом. Его силой выволокли из вагона первого клас­са, не позволили сесть в дилижанс, где ехали белые;

полицейские сталкивали его на мостовую с тротуа­ров, предназначавшихся только для белых. Ганди узнал, что в этой стране унижения и притеснения — судьба всех индийцев (и всех «цветных»), не­зависимо от их образования и статуса.

Немедленно вернуться в Индию? Смириться на время пребывания здесь подобно остальным индий­цам?

«Лишения, которым я подвергался, были про­явлением серьёзной болезни — расовых предрас­судков. Я должен попытаться искоренить этот не­дуг, насколько возможно, и вынести ради этого все предстоящие лишения», — решает Ганди.

Ганди начинает с того, что вырабатывает личные принципы поведения при столкновении с проявле­ниями расизма. Он решает всякий раз оказывать произволу вежливое, но непреклонное сопротивле­ние и никогда не требовать возмездия за оскорб­ления, касающиеся лично его.

Постепенно Ганди осознаёт, насколько безыс­ходно положение индийцев в Южной Африке. Воз­вращение на родину было невозможно: в Индии миллионы таких же безземельных крестьян еже­годно умирали от голода. Здесь они были обречены на нищенскую жизнь в грязных резервациях и на рабский труд; их ежедневно унижали, могли бро­сить в тюрьму за отказ от работы и безнаказанно избить до смерти. Безысходность порождала покор­ность и чувство полного бессилия.

Стремление изменить это положение вещей и борьба за права индийцев становятся основным со­держанием жизни Ганди.

В мае 1894 г. Ганди созывает собрание всех ин­дийцев Претории. Впервые в своей жизни он про­изнёс публичную речь, в которой обрисовал поло­жение индийцев в Трансваале. Он подчеркнул не­обходимость забыть всякие различия между индий­цами разных каст, вероисповеданий и национальностей и предложил объединиться в ассоциацию, от имени которой можно было бы обращаться к влас­тям по поводу притеснений.

«Я... изъявил готовность отдать этому делу столько времени и сил, сколько смогу... Вскоре в Претории не было ни одного индийца, которого бы я не знал и с условиями жизни которого не был бы знаком».

Созданный Индийский конгресс южноафрикан­ской провинции Наталь ставил своей целью, дей­ствуя в рамках британского законодательства, до­биться равенства прав индийцев и европейцев. Его члены собирали и распространяли информацию о бедственном положении индийцев, обучали грамоте детей и занимались улучшением санитарных усло­вий жизни индийцев.

Ганди решает остаться в Южной Африке надолго и едет в Индию, чтобы забрать свою семью — Кас-турбай и двоих детей.

В Индии Ганди опубликовал работу о положении индийцев в Южной Африке — «Зелёную брошю­ру». Её обсуждали в Индии и в Англии, а в Южной Африке власти распространили слухи, что Ганди отзывается о европейцах предвзято и оскорбитель­но.

Когда два парохода с индийскими переселенца­ми, на одном из которых был Ганди с семьёй, при­были в порт Дурбан, белое население было одер­жимо одной идеей: «Сбросим цветных в море!» Вла­сти предложили пассажирам вернуться обратно, ес­ли им дорога жизнь. Индийцы сплотились вокруг Ганди, противостояние длилось 23 дня, пока на­конец белые не уступили. Дождавшись, когда все пассажиры и его семья окажутся в безопасности, Ганди один появился на берегу и был сразу же ок­ружён разъярённой толпой белых. Он был зверски избит, и только вмешательство отряда полиции предотвратило расправу и спасло его от смерти.

Дело получило широкую огласку, Лондон нас­таивал на наказании участников избиения. Один из членов правительства Наталя (который сам был ор­ганизатором расистских митингов и распространял клевету), теперь пригласил Ганди к себе и заявил, что арестует виновных, если Ганди опознает их. «...Я считаю, что осуждать следует не тех, кто на­падал на меня... Осуждать надо их руководителей и, прошу прощения, Вас», — ответил Ганди.

Принципиальный отказ Ганди привлечь к суду людей, напавших на него, произвёл сильное впе-| чатление на население Дурбана; у многих теперь он сам и борьба индийцев за свои права вызывали ува­жение и понимание.

Последующие годы стали для Ганди временем углублённого самопознания, поисков смысла жиз­ни и формирования принципов. «Если я оказался всецело поглощён служением общине, то причина этого заключалась в моём стремлении к самопозна­нию. Я сделал своей религией религию служения, так как чувствовал, что только так можно познать Бога... Я обрёл себя в поисках Бога и в стремлении к самопознанию... Именно здесь религиозный дух стал моей жизненной опорой».

Сколько бы ни делал Ганди для лю­дей, это не удовлетворяет его. Он вы­краивает время, чтобы два часа каж­дый день бесплатно работать братом милосердия в больнице. Во время эпидемий чумы он собирает добровольцев и вместе с ними сутками ухаживает за больными.

В эти годы, заново перечитывая мировую рели­гиозную и философскую литературу, Ганди откры­вает для себя Льва Толстого. Учение о непротив­лении злу насилием, непримиримость к угнетению, мучительные поиски выхода из состояния угнетён­ности потрясли Ганди. «Россия в лице Толстого да­ла мне учителя, который предоставил теоретичес­кую основу моего ненасилия», — писал он позднее.

Толстой проповедовал презрение к материаль­ным благам и возврат к простой жизни и физичес­кому труду. Эти идеи Ганди объединяет с древней индийской традицией ашрамов — колоний, в ко­торых единомышленники живут как одна семья, вместе работают и духовно совершенствуют себя. Во всех ашрамах, которые создавал Ганди в течение жизни, было принято довольствоваться самым не­обходимым, полностью обходиться собственным трудом. В каждом из вновь образовавшихся ашра­мов вместе с детьми и внуками Ганди и его друзей воспитывались приёмные дети, и Ганди считал од­ним из основных своих дел их обучение и воспи­тание. В общении с детьми он устанавливал прин­цип, которого всегда придерживался и в общест­венной деятельности: «Никогда не требуй от чело­века того, чего не делаешь сам».

2

ГАНДИ О НЕНАСИЛИИ

Для меня ненасилие — не просто философская категория, это закон и суть моей жизни. Ахимса постигается не разумом, а душой. Чтобы воплотить ахимсу в жизнь, надо обладать бесстрашием и мужеством высшего порядка. Я мучительно сознаю ограниченность своих возможностей. Но Свет во мне неугасим и ярок. Всех нас может спасти лишь правда и ненасилие.

Человек и его поступок — вещи разные. "Возненавидеть грех, но не грешника" — правило, которое редко осуществляется на деле, хотя всем понятно. Вот почему яд ненависти растекается по всему миру.

Ахимса — основа для поисков истины. Поиски эти тщетны, если они не строятся на ахимсе. Все мы из одного теста сделаны, все мы дети одного Творца, и божественные сипы в нас безграничны. Третировать человеческое существо — значит третировать эти божественные сипы и тем самым причинять зло не только этому существу, но и всему миру. Для меня всегда было загадкой, как могут люди считать для себя почётным унижение ближнего.

Корни моего несотрудничества — не в ненависти, а в любви... Целью несотрудничества не является наказание противника или нанесение ему ущерба. За моим несотрудничеством — всегда необоримое желание сотрудничать даже с худшим из моих недругов...

Истинная ахимса должна означать полную свободу от злой воли, гнева и ненависти и беспредельную любовь ко всему сущему.

Я не верю в быстрые насильственные пути к успеху. Настоящее добро никогда не может стать результатом неправды и насилия... Я твердо верю в то, что свобода, за­воёванная кровопролитием и обманом, — не свобода.

Правда — "сатья" — предполагает любовь, а твёрдость — "аграха" — порождает сипу и, таким образом, служит её синонимом. Я поэтому стал называть движение словом "сатьяграха", что означает силу, рождённую правдой и любовью, или ненасилие.

Сила происходит не из физических способностей, она проистекает из неукротимой воли. Ненасилие — самая мощная сила, находящаяся в распоряжении человечества. Она более могущественна, чем самое могущественное орудие разрушения, созданное людской изобре­тательностью.