50709 (Керенский Александр Федорович), страница 4

Как всегда,   Керенского   выручила одна знакомая дама (он любил это выражение: одна моя знакомая дама). В его жизни добрые дела для него всегда делали преимущественно женщины. Мужчинам он нравился меньше. На этот раз знакомых дам было сразу две: княжна Илинская и ее кузина Флора Соломон, жившие в Англии. Через длинную цепочку знакомых они нашли клинику в Лондоне, начальница которой согласилась положить туда А.Ф. и предоставить ему уход.

Клиника была муниципальной, для самых бедных, то есть практически бесплатной (у сестер было не густо с деньгами). Клиника имела лишь один недостаток: она была абортной. В ней делались аборты женщинам с улицы, которым нечем было платить за операцию. Гораздо позже Элен узнает: когда лондонские поклонницы   Керенского   обсуждали это обстоятельство, одна из них сказала: Ну и что? Он всегда любил женщин. Он будет себя чувствовать здесь в своей тарелке. Да он и не протянет долго. Во всяком случае, это гораздо лучше, чем умереть под забором.

Сыновья восприняли эту весть без восторга, но спокойно. Было условлено: ни одна живая душа, кроме самого необходимого узкого круга лиц, не должна знать ни адреса клиники, ни телефона. Так Александр Федорович Керенский, бывший министр-председатель Временного правительства России, был положен умирать в муниципальной абортной клинике одного из районов Лондона.

Госпоже Симпсон передали (а она передала Элен) тогда только одно: Керенского удалось с большим трудом устроить в клинику, где ему обеспечен хороший уход. Но администрация клиники поставила условие: полная секретность, иначе его выбросят оттуда немедленно. Перелет в Лондон сказался на самочувствии   Керенского   плохо. Он впал в бессознательное состояние. Очнулся уже в клинике. Встать не мог. Ему не говорили, в какое заведение он попал. Но постепенно он сам начал догадываться. В его палату заглядывали пациентки с изможденными лицами, сновали санитарки в грязных халатах с окровавленными тряпками и бинтами в руках. Ни одного мужчины. Однажды он спросил у медсестры: что это за клиника? Та ответила. Он пришел в ужас. Состояние его стало резко ухудшаться. Начальница клиники сообщила своим знакомым, которые по просьбе Илинской устраивали А.Ф. к ней, что   Керенскому   все хуже, он постоянно без сознания, что в редкие минуты, когда приходит в себя, зовет какую-то Элен, просит, чтобы она приехала, что жить ему осталось недолго, может быть, считанные дни... Кто-то из этих знакомых позвонил госпоже Симпсон в Нью-Йорк и передал эту весть. Однако телефона и адреса клиники не оставил. Госпожа Симпсон тут же сообщила обо всем Элен, и та немедленно позвонила Олегу, сыну   Керенского, в Лондон. Тот заверил ее, что отец в хороших руках и ее помощь не требуется. Но он зовет меня, просит, чтобы я приехала! Ваше имя было произнесено в бреду. Нет, он просил о моем приезде несколько раз и осознанно. Даже если осознанно, он вас все равно не узнает. Это неважно, зато я его узнаю! Как вам не стыдно! Это последняя воля умирающего человека. Младший   Керенский   немного подумал и наконец назвал адрес клиники.

Элен прилетела в Лондон на следующий день. Только войдя в клинику, поняла, куда попал А.Ф. Он лежал худой, обросший бородой, смертельно бледный. Она подошла к кровати и назвала его по имени. Он сразу узнал ее голос, встрепенулся, открыл незрячие глаза. Она взяла его руку, погладила. Он несколько раз шепотом повторил ее имя и снова впал в забытье. Она просидела рядом с ним несколько часов, не отнимая руки, пока он снова не пришел в себя. Не открывая глаз, он назвал ее имя. Лицо было настороженным, даже испуганным боялся, что она ему только приснилась, и улыбнулся счастливо, когда понял, что это явь. Не уходи... догадалась она по движению его губ.

В палате было душно и грязно, окно запыленное. А за ним светило солнце и плыли по небу облака. Элен пошла к начальнице клиники. Я знаю, что с ним надо делать. Его надо вынести на воздух. Ему нужно солнце и небо. Начальница сказала: не поможет. Но дала разрешение. Стояла хорошая погода, и он несколько дней с утра до вечера спал в кресле во дворе. Только ночевал в палате. И постепенно начал приходить в себя. Элен побрила его, и он снова стал похож на прежнего Александра Федоровича. Но когда сил прибавилось, и он уже не впадал в беспамятство, А.Ф. снова вспомнил о том ужасе, который его окружал. Я не могу этого допустить! шептал он. Дело не лично во мне. Дело в России! Ты только представь, в энциклопедии: бывший премьер России умер в лондонской абортной клинике...

Он не упоминал о той легенде, которую приклеили к нему, о побеге из Зимнего в женском платье. Но Элен знала, что он со страхом думает, как к этой легенде добавят еще и смерть в абортной клинике. Однажды он спросил: А где мой перстень? Тот, старинный?

Перстень находился в камере хранения.

Принеси мне его, я хочу надеть. 

И в ответ на встревоженный взгляд Элен успокоил: Не бойся, я ничего не хочу с собой сделать. Просто я привык к нему.

Начальница клиники была поражена и обрадована: русский господин ожил! Пошел на поправку! Она была уверена, что он умрет в ее больнице, а смерть мужчины, тем более бывшего премьера России, в абортной клинике могла принести неприятности. А Элен и А.Ф. решили: пока не поздно, пока он чувствует себя немного лучше, надо отсюда вон! Он любил это короткое слово вон! И произносил его часто.

Но куда вон? На какие деньги? Ну неужели в Англии нельзя найти благородного лорда с поместьем, в котором он дал бы возможность спокойно и достойно умереть   Керенскому?! однажды сказал он. Легко сказать найти. А как подступиться к этим поискам? Но у Элен в душе открылись такие запасы энергии и изобретательности, что она сама удивилась. После десятков телефонных звонков, разговоров, встреч, просьб нашелся лорд с поместьем. Его заинтересовала фамилия Керенского, но, прежде чем начать переговоры, он хотел бы лично удостовериться, что все без обмана. Встреча была назначена в клубе Сент-Джеймс. Элен доставила туда А.Ф. на такси. Разговор начался приблизительно так: Вы действительно тот самый   Керенский? Кажется, да. Но позвольте, сколько же вам лет? Около девяноста... Удивительно! А я ведь, честно говоря, думал, что вы, так сказать, простите... О вас так давно ничего не слышно, вы так давно нигде не появляетесь...

Лорд, может, и происходил из старинного рода, но, судя по всему, не блистал ни умом, ни тактом. А.Ф. возненавидел его в первую же минуту. Разговор кончился скандально. Выяснилось, что лорд все напутал. Хотя у него и были собственный замок, герб и впечатляющее генеалогическое древо, но не было денег! И   Керенский   заинтересовал лорда только потому, что он предполагал поправить свои финансовые дела, сдав замок в аренду бывшему премьеру России. Можно себе представить гнев А.Ф. Если бы он мог крикнуть вон!, непременно крикнул бы.

Так закончилась попытка А.Ф. достойно умереть в английском родовом поместье. А Элен снова принялась искать выход из положения. И вспомнила об архиве   Керенского. Когда она сказала ему об этом, он только махнул рукой: кому нужны его нынешние архивы? Что в них осталось после того, как большую их часть похитили в тридцатых годах агенты НКВД, а меньшую пришлось бросить, когда он бежал от немцев из Франции в США... Но она убедила его попробовать: а вдруг кто-нибудь купит! Появившаяся надежда приободрила его. Он стал самостоятельно выходить во двор клиники, сидел там на стуле, который ему выносили, грелся на солнце. И они оба решили, что, пока он чувствует себя лучше, Элен должна отправиться в Нью-Йорк и попытать счастья с архивами.

...Архив   Керенского   умещался в двух небольших картонных ящиках, которые хранились в доме госпожи Симпсон. Элен прекрасно знала содержание нескольких десятков папок и конвертов, находившихся там. Самой толстой была Папка ненависти. Он внимательно прочитывал и велел складывать туда все без исключения враждебные и даже оскорбительные письма, которые приходили ему.

Кроме Папки ненависти была еще переписка с разными, в том числе известными всему миру, людьми. Но переписка была недавней, послевоенной и не представляла большой ценности. Некоторую надежду Элен возлагала на папку, помеченную большой буквой М. Там хранилась переписка А.Ф. с масонами. Всем было известно, что А.Ф. был давним масоном. По этому поводу тоже ходило множество различных слухов. Но, как убедилась Элен, масонами (А.Ф. был членом французской системы масонских лож) состояли почти все известные политики. Она давно уже прочла переписку, хранившуюся в папке М, и абсолютно ничего секретного там не обнаружила.

...Из Нью-Йорка она первый звонок сделала в Стэнфорд, в институт Гувера, где А.Ф. долго работал. Честно сказала, что   Керенский   болен, ему нужны деньги и он готов продать свой архив. В ответ услышала смех: Какие архивы могут быть у мистера   Керенского?! В институте Гувера высосали из него все, чем он располагал, и были в курсе всего, что у него могло остаться. Нет, в Гуверовском институте у нее не было никаких шансов. Несколько звонков в другие университеты и библиотеки тоже ничего не принесли. И тут кто-то из знакомых надоумил ее позвонить в один из университетов Техаса: народ там богатый, в глубины русской истории не нырявший, им ничего не стоит раскошелиться хотя бы для престижа, ведь как красиво звучит: В нашем университете хранится архив самого Керенского! На этот раз она повела разговор хитрее. Сказала, что бывший премьер России Александр   Керенский   обладает уникальным архивом, к которому никто не имел доступа. Не моргнув глазом, сообщила, что А.Ф. всегда испытывал огромное уважение именно к этому университету, с которым его связывают дорогие ему и не известные ей воспоминания. Поэтому он решил продать свой бесценный архив именно им.

В университете проявили к ее предложению живейший интерес, и скоро в Нью-Йорк приехал их представитель. Две скромных картонных коробки она подготовила соответствующим образом. Конверты с буквой М тщательно запечатала и на каждом аккуратно написала: Секретно. Вскрыть только через пять лет после смерти Александра   Керенского. Техасский университет клюнул на нехитрую наживку и выразил готовность подписать купчую на 100 тысяч долларов с выплатой этой суммы равными долями в течение пяти лет.

Счастливая, она полетела в Лондон подписать договор у А.Ф. и затем везти его в Нью-Йорк. Он подписал договор, затем снял с пальца перстень и протянул Элен: Теперь ты моя невеста. Я давно решил. Мы поженимся. Я скажу об этом Олегу. Вечером Олег ворвался к ней в гостиницу: Я же говорил вам, что он останется в клинике. Но вы все-таки добиваетесь своего! Я запрещаю! Я добиваюсь одного чтобы ваш отец прожил свои последние годы достойно, ответила Элен. На другой день сын позвонил: Ладно, берите его к лешему!

...В Нью-Йорке она сняла А.Ф. квартиру на Йорк-авеню, возле резиденции мэра города. Она устроила все так, как он хотел. Ей было важно, чтобы у него появилось ощущение дома и достойной жизни. Чтобы у него были полки с книгами и кабинет, в котором он мог бы принимать друзей, знакомых, журналистов. Но к нему почти никто не ходил... Конечно, ни о какой женитьбе не могло быть и речи. Она объяснила ему, что их брак вызовет скандал. Ее обольют грязью, скажут, что она позарилась на его деньги за проданный архив. Он долго упирался, но уступил: доводы ее были разумны. Она хотела вернуть ему перстень, но он не взял... Последние годы он мечтал написать свою главную книгу для России. Мечтал, что когда-нибудь она попадет туда. Но никак не мог начать. А теперь понял, что опоздал навсегда. Элен предлагала ему: начни диктовать, я запишу все. Он только качал головой: нет, уже не в силах. Наверное, это было его самое большое разочарование последних лет.

...Деньги уходили быстро: квартира, постоянная сиделка, лекарства все это стоило дорого. Элен делала все, чтобы им хватило до следующего взноса из Техаса. Но однажды вдруг разом все переменилось. А.Ф. неожиданно упал в квартире. Его отвезли в госпиталь. Оказалось, он сломал шейку бедра. Попав в больничную палату, он сразу сник видимо, вспомнил свое пребывание в лондонской клинике и уже на другой день, когда к нему пришла Элен, сказал ей:Я устал. Я хочу умереть. Мое существование абсурдно. Элен успокаивала, говорила, что он поправится. Чтобы поправиться, придется истратить все наши деньги. Но впереди новые болезни. И куда я попаду? Снова в абортную клинику?! Если ты действительно любишь меня, ты должна помочь мне умереть... И он потребовал, чтобы она принесла ему яду.

Она не верила, что он это всерьез. Но мысль о самоубийстве его не оставляла, становилась все навязчивей. Тогда она сказала: Если я дам тебе яду, это вскроется, и меня посадят в тюрьму. Аргумент подействовал. Но он тут же изобрел другой план: Но когда я выйду отсюда, ты обещаешь дать мне яду? Она обещала, однако он не поверил: Ты хитришь! Ты просто хочешь, чтобы я ж и л, а мне уже девяносто! Тебе восемьдесят девять! Врешь! Мне девяносто! Клянусь, я сделаю все, как ты просишь... Нет. Я решил. Я сделаю все это сам... И он объявил голодовку. Лежал на кровати без движения. Отказывался принимать пищу. Выплевывал зонд. Вырывал капельницу. Ему привязали руки к кровати. Он ухитрялся освобождаться от капельницы ногами. Ему связали ремнями ноги, и он лежал, как распятый Христос... Отказывался разговаривать с врачами и вообще с кем бы то ни было, кто обращался к нему по-английски. Ему пригласили врача по фамилии Ковалев, говорившего по-русски. Но и с ним он не желал иметь дела. Разговаривал немного только с Элен.

...Наверное, он перелистывал мысленно страницы своей ненаписанной книги для России. В этой книге он хотел свой громадный жизненный опыт передать России, в чем-то ее поддержать, в чем-то предостеречь... Он вспомнил 1905 год, когда сидел в Петропавловской крепости за свой протест против сфабрикованного дела Бейлиса. Вспоминал, что там он тоже объявлял голодовку. Ничего, говорил он, первые пять дней трудно, а потом легко, появляются фантазии и галлюцинации... Однажды он сообщил ей: У меня уже начинаются видения, как тогда, в Петропавловке. Очень красивые. Вчера, например, я видел: львы, тигры, пальмы, лианы и тут же наши русские березки, речка, луг... Вдруг решил, что весь госпиталь это царские генералы, все корниловцы. Они хотят меня оживить, говорил он Элен. Но я не поддамся. Всех докторов он начал называть генералами. И врачи решили, что он сходит с ума. Но она видела, что он все понимал, все слышал. Она всегда могла ему все объяснить. Однажды вдруг начал говорить о том, что самая красивая Пасха в России... Иногда спрашивал удивленно: Куда все пропали? Куда? Неужели все уже умерли? Неужели я один на целом свете! Я и ты, моя иллюзия...

С ней он был в полном сознании. С остальными то ли притворялся, то ли действительно был в беспамятстве. Кончался уже третий месяц его пребывания в госпитале. Доктор Ковалев считал течение его болезни медицинским феноменом и объяснял его так: А.Ф. сконцентрировал всю свою волю на желании умереть. Но именно эта концентрация прибавила ему душевных сил. Вот они-то и продлевают жизнь, с которой он борется. Если бы он расслабился, то умер бы быстро. Но он ожесточился и превратился в комок воли.

...Однажды она уходила из госпиталя позже обычного. Весь день провела с А.Ф., но он почти все время был без сознания. Прощаясь, она поцеловала его в лоб, и он вдруг очнулся и произнес громко и явственно: Я ухожу... ухожу... иди...

Это были последние слова, которые она слышала от него. В пять утра его осмотрела дежурная сестра. Он дышал ровно. Еще через полтора часа в 6.30 к нему пришли, чтобы сделать укол. Но он уже был мертв.

Он не был религиозным человеком. Однако хотел быть похороненным на православном кладбище и несколько раз говорил об этом Элен. Она обратилась в Анастасьевскую церковь, неподалеку от которой  Керенский   много лет прожил в доме госпожи Симпсон и которую иногда посещал. Но прихожанами там в основном были монархисты, и Элен ответили отказом: нет, господина   Керенского   им у себя отпевать не хотелось бы. Что-то не получилось и с сербской православной церковью в Нью-Йорке. После смерти отца прилетел Олег. Но он тоже ничего не смог сделать с похоронами в Нью-Йорке.

В конце концов, Александр Федорович   Керенский   совершил свой последний путь снова в Лондон. Его погребли там, на кладбище, где хоронят людей неопределенной веры... "

Керенский был у власти слишком недолго. Это было очень трудное время, время борьбы за власть в стране. Керенский был противником большевиков, боролся с ними. Но он не смог ничего сделать, проиграл в этой борьбе. У него было слишком мало союзников и слишком много врагов. У большевиков же была очень большая партия. Они обещали народу хлеб и равенство, народ пошел за ними. Керенский ничего не обещал, он только пытался помочь стране, которую он любил, преодолеть кризис.

В то время, когда страной управляли социалисты, он хотел, чтобы Россия пошла по пути демократии. Но он не успел воплотить в жизнь свои идеи. Шла борьба между партиями, входившими и не входившими в состав правительства. У него не было возможностей и времени заниматься страной. Он упустил свой шанс. Победить можно было только при поддержке рабочего класса, а он этой поддержки не имел. Тогда никто ничего не смог сделать.