Диссертация (Внешние шоки как фактор развития интеграционных процессов в Пространстве свободы, безопасности и правосудия Европейского союза (на примере событий 11 сентября 2001 года и Арабской весны)), страница 6

Второе же следствие напрямуюкасается подбора случаев для анализа, который ввиду отмеченной выше редкой и слабойэмпирической доказуемости конструктивистских гипотез должен быть ориентирован напоиск таких случаев, в которых шансы того, что акторы будут вести себя«иррационально», резко повышаются.Представляется, что в качестве таких случаев могут выступать ситуации, когдаакторы уверены в наличии угрозы собственному существованию – экзистенциальнойугрозы (existential threat) (или же, по крайней мере, вербально представляют эту угрозукак таковую). Более того, в данном случае, как указывают авторы концепциисекьюритизации, нам не нужно выяснять, имеется ли действительно объективная угрозаили же какое-то явление просто воспринимается или же описывается акторами как такаяугроза29.

Более подробно мы коснемся посылок концепции секьюритизации несколькопозже – сейчас же важно отметить, что, если подход Барри Бузана и Оле Вевера верен,то мы действительно можем ожидать, что в ситуациях наличия экзистенциальнойугрозы акторы будут более склонны вести себя «иррационально» и, таким образом,подобные случаи являются наиболее подходящими для нашего исследования.2829Checkel J. T., Moravcsik A. Op. cit. P. 228, 232–234.Buzan B., Waever O., Wilde J.

D. Security: A New Framework for Analysis. Lynne Rienner Publishers, 1998. P. 23–26.20Как уже отмечалось во введении, в качестве таких кейсов мы рассматриваем дваслучая – трагические события 11 сентября 2001 года и революционные процессыАрабской весны. События Арабской весны 2011 года имели для Европейского союза рядсерьезных последствий. Наиболее очевидным из них является резкий наплыв мигрантови беженцев в средиземноморские страны-члены ЕС, вызвавший настоящие негодованиеи страх в этих государствах. Однако, это лишь одна сторона медали. К значительноболее долгоиграющим последствиям для развития европейской интеграции привела такназываемая «франко-итальянская стычка», также спровоцированная революционнымвсплеском в Магрибе30.Эта стычка между Римом и Парижем случилась весной 2011 года, когдаитальянские власти, переставшие справляться с наплывом мигрантов, покидающихнеспокойный африканский континент, нашли радикальный выход из ситуации, начавпрактически автоматически выдавать прибывающим виды на жительство с тем, чтобыте могли без проблем перебраться в любую другую страну-член ЕС.

Когда оказалось,что для большинства мигрантов такой страной стала Франция, французы восстановилипограничный контроль на своих границах и отказались принимать направляющихся кним мигрантов. Такое положение дел вынудило президента Франции Николя Саркози ипремьера Италии Сильвио Берлускони срочно искать решение для сложившейсяситуации. Найдя его, 26 апреля 2011 года два политика направили на имя ПредседателяЕвропейской комиссии Жозе Мануэля Баррозу и Председателя Европейского советаХермана Ван Ромпея совместное письмо, в котором Саркози и Берлускони предлагалипровести реформу шенгенского законодательства, которая бы позволила странамчленам, в частности, вводить пограничный контроль на своих внутренних границах вответ на всплески миграционной активности на внешних границах ЕС 31.Неудивительно, что выдвинутое предложение вызвало ожесточенные споры оперспективах свободного передвижения людей в пределах шенгенских границ и,вообще, о будущем Шенгена32.

В попытке «спасти» шенгенское законодательство от ренационализации Европейская комиссия запустила контр-реформу, предполагавшую, чтоне только «серьезная угроза публичному порядку или же внутренней безопасности по30Подробнее см., напр., Carrera S. et al. A Race against Solidarity. Op. cit. P. 1–26.Lettre de MM.Sarkozy et Berlusconi adressée à MM. Van Rompuy et Barroso [Электронный ресурс].

URL:http://www.euractiv.de/fileadmin/images/Lettre_conjointe_FR_IT_avril_2011.pdf (дата обращения: 01.09.2014).32См.,напр.,European CouncilConclusions23-24.06.2011[Электронныйресурс].URL:http://www.consilium.europa.eu/uedocs/cms_data/docs/pressdata/en/ec/123075.pdf (дата обращения: 01.09.2014).3121прежнему будет единственным основанием для временного восстановления внутреннегопограничного контроля» внутри шенгенского пространства, но и то, что решение овосстановленииграницотнынебудет«приниматьсяКомиссиейвформеимплементирующего акта»33, то есть подзаконного акта, принимающегося, главнымобразом, европейской наднациональной бюрократией. Таким образом, предложеннаяреформа не только опрокидывала логику, лежавшую в основе франко-итальянскойинициативы.Своейцельюонатакженедвусмысленноставилауглублениеинтеграционного процесса посредством передачи права решать, допустимо ливосстановление пограничного контроля, на наднациональный уровень – механизма,обратного тому, который в своем письме предлагали Саркози и Берлускони.Очень похожую динамику мы можем наблюдать и во втором выбранном дляанализа кейсе.

Атаки на Вашингтон и Нью-Йорк 11 сентября 2001 года и последовавшаяза ними «глобальная война против терроризма» оказали серьезнейшее влияние нареформирование политики экстрадиции в Европейском союзе и принятие Европейскогоордера на арест34. Как и в случае с реформой шенгенского законодательства,изначальные предпочтение стран-членов сильно отличались от того, на чем они сошлисьв процессе переговоров. Как отмечает один из участников процесса, до трагическихсобытий 11 сентября «было абсолютно ясно, что позиции стран-членов были оченьочень далеки друг от друга» и что «противоречия касались наиболее базовыххарактеристик Европейского ордера на арест»35.

Все это ставило под сомнение самувозможность принятия нового законодательства в вопросах экстрадиции в ЕС. Болеетого, даже после атак на башни-близнецы эти позиции остались во многом прежними36.Как это не удивительно, однако, всего через два с половиной месяца от этихпротиворечий не осталось и следа, и «один из наиболее значимых и радикальныхзаконодательных актов [европейского вторичного] права»37 был единогласно поддержанв декабре 2001 года и окончательно принят в 2002 году.33European Commission. Communication from the Commission to the European Parliament, the Council, the Economicand Social Committee and the Committee of the Regions (Schengen Governance – Strengthening the Area without InternalBorder Control) – COM(2011) 561 final [Электронный ресурс].

URL: http://ec.europa.eu/homeaffairs/news/intro/docs/20110916/1_EN_ACT_part1_v8.pdf (дата обращения: 01.09.2014)34См., напр., Den Boer M., Monar J. Keynote Article: 11 September and the Challenge of Global Terrorism to the EU as aSecurity Actor // JCMS: Journal of Common Market Studies.

2002. Vol. 40. N s1. P. 21; Nilsson H. The Justice and HomeAffairs Council // The Council of the European Union / ed. by M. Westlake, D. Galloway. John Harper, 2004. 3rd ed. P.129.35Kaunert C. «Without the Power of Purse or Sword». Op. cit. P. 396.36Интервью с Даниэлем Флоре (Daniel Flore).37Nilsson H. The Justice and Home Affairs Council.

Op. cit. P. 129.22Оба описанных случая вызывают один и тот же обоснованный вопрос: почемустраны-члены принимают законодательство, которое они, казалось бы, должны былиотвергнуть, если принять во внимание их изначальные предпочтения. Как ужеотмечалось во введении, этот вопрос становится еще более сложным, когда речь заходито законодательстве в области политики, которую основатель межправительственнойтеории европейской интеграции Стэнли Хоффманн неслучайно назвал «высокойполитикой» – то есть политики, касающейся наиболее чувствительной для стран-членовсферы безопасности и, следовательно, национального суверенитета38.Принимая деление социальной теории на уровни обобщения и признавая зарационализмом и конструктивизмом статус мета-теорий, для целей формулированиягипотез мы обратимся к рационалистским и конструктивистским теориям первогопорядка, позволяющим не только выдвижение теоретических предсказаний, но и ихпоследующую эмпирическую проверку39.

В этой связи наиболее подходящими дляответа на вопрос о том, как получаются те или иные исходы, как они соотносятся сизначальными предпочтениями акторов и какую роль во всем этом играют институты,нампредставляютсянеоинституционализмтриразновидностирациональноговыборановогоинституционализма(rationalchoice–institutionalism),исторический неоинституционализм (historical institutionalism) и социологическийнеоинституционализм (sociological institutionalism)40.38Hoffmann S. Op. cit. P.

882.Pollack M. Rational Choice and EU Politics. Op. cit. P. 32–33; подробнее см., напр., Wendt A. Social Theory ofInternational Politics. Cambridge University Press, 1999. 460 p.40Останавливаясь в своем выборе на этих трех версиях нового институционализма, мы, однако, не должныупускать из виду и появившийся несколько позже дискурсивный неоинституционализм (discursive institutionalism).При этом, для целей данной работы единственным и наиболее важным понятием из этой версиинеоинституционализма является понятие убеждения (pesuasion), которое, однако, еще до появления дискурсивногоинституционализма было органично включено в качестве переменной в теорию социологическогонеоинституционализма (см., напр., Börzel T.

A., Risse T. Op. cit.) и в этом смысле обращение к дискурсивномуинституционализму представляется избыточным в данной работе.Более того, дискурсивный неоинституционализм является эксплицитно синтетической теорией, одновременнозаимствующей посылки как конструктивизма (о том, что в процессе коммуникации в рамках определенныхинститутов акторы способны менять свои предпочтения – то есть речь идет об эндогенности предпочтений поотношению к теории), так и рационализма (о том, что дискурсивные практики «не только служат цели выражениянабора стратегических интересов или нормативных убеждений акторов, но и используются [акторами] дляубеждения других в необходимости и / или уместности определенных действий» (Schmidt V. A. DiscursiveInstitutionalism: The Explanatory Power of Ideas and Discourse.

Op. cit. P. 312.) – иными словами, дискурс можетиспользоваться акторами стратегически для достижения собственных интересов и предпочтений) (см. Hajer M.,Laws D. Ordering through Discourse // The Oxford Handbook of Public Policy / ed. by M. Moran, M. Rein, R. E. Goodin.Oxford University Press, 2006. P. 260–261; подробнее см. Schmidt V. A., Radaelli C. M. Op. cit. P. 183–210. Schmidt V.A. Discursive Institutionalism: The Explanatory Power of Ideas and Discourse. Op. cit. P. 303–326. Schmidt V. A.Reconciling Ideas and Institutions through Discursive Institutionalism.

Op. cit. P. 47–64.). Именно поэтому егоиспользование в каком-то смысле противоречит самому дизайну данного исследования, стремящегосяэксплицитно разграничить рационалистские и конструктивистские гипотезы.3923Остановимся подробнее на допущениях и посылках каждой из этих теорий. Какотмечают Питер Холл и Розмэри Тэйлор, три версии неоинституционализма можнорасположить на абстрактном континууме, один конец которого соответствует подходу,ориентированному на расчет (calculus approach), в то время как противоположный –культурно-ориентированному подходу (cultural approach).