Д. Антисери и Дж. Реале. Западная философия от истоков до наших дней. Том 3. От Возрождения до Канта (Д. Антисери, Дж. Реале - Западная философия от истоков до наших дней), страница 109

Само предвидение и совершенное знание случайных истинах не изменяют их случайной природы и не превращают их в истины разума. Истины разума основаны на логико-математической необходимости, тогда как истины факта связаны со свободным Божественным волеизъявлением.

Теория познания: виртуально врожденные идеи как новая форма "припоминания"

Наиболее крупным произведением Лейбница, наряду с "Теодицеей", стал "Новый опыт о человеческом разуме", в котором философ подробно разбирает и подвергает критике теорию Локка, отрицавшего любые врожденные иидеи и уподоблявшего человеческое сознание чистой доске (tabula rasa). Тем не менее Лейбниц не встает на сторону приверженцев теории "врожденных идей" (например, картезианцев), а пытается идти средним путем. В результате он приходит к весьма оригинальному решению.

Старая схоластическая сентенция, берущая начало от Аристотеля и столь любезная эмпирикам, что даже стала их формулой, гласила: Nihil est in intellectu quod non fuerit in sensu ("Нет ничего в разуме, чего бы раньше не было в чувстве"). Лейбниц внес в нее существенную оговорку: Nihil est in intelkctu quod non fuerit in sensu, excipe: nisi ipse intellectus ("Нет ничего в разуме, чего бы раньше не было в чувстве, кроме самого разума"). Это означает, что душа "врож-дена сама себе", что интеллект и его деятельность a priori предшествуют опыту. Эта идея позднее на новой основе обретет законченность в кантианской концепции трансцендентального.

413

Лейбниц считает, что душа содержит в себе "бытие, единство, тождество, причину, восприятие, рассуждение и множество других понятий, которые нельзя почерпнуть из чувств". Значит, Декарт был прав? Лейбниц полагает, что речь идет не столько о реальной форме врожденности, сколько о виртуальной. Идеи находятся в разуме в зародышевом состоянии, они "врождены", как наклонности, естественные природные способности.

Лейбниц так излагает новую концепцию врожденных идей: "Как можно отрицать то, что в нашем духе имеется много врожденного, мы, так сказать, даны самим себе и что в нас имеется бытие, единство, субстанция, изменение, действие, восприятие, продолжительность, удовольствия и тысяча других? Зачем удивляться, когда мы говорим, что эти идеи (и все связанное с ними) врождены, если множество предметов в виде образов постоянно присутствует непосредственно в нашем разуме (хотя по причине наших потребностей или из-за развлечений они не всегда осознаются)? Я воспользуюсь наглядным примером: возьмем глыбу мрамора с прожилками (он предпочтительнее, чем чистые дощечки, называемые философами tabula rasa). Итак, если бы душа имела сходство с чистой доской, то истины, находящиеся в нас, уподобились бы фигуре Геркулеса, которую надо высечь из глыбы мрамора, абсолютно безразличной к тому, какую из нее высекут статую. Однако, если бы на мраморе имелись прожилки, повторяющие очертания, скорее, фигуры Геркулеса, чем кого-то другого, мрамор можно было бы считать предрасположенным, а статую Геркулеса - в каком-то смысле врожденной, несмотря на то, что пришлось бы изрядно потрудиться, чтобы обнаружить прожилки, а затем тщательно отколоть и убрать все мешающее. Именно в таком смысле идеи врождены нам подобно предрасположениям, привычкам или естественным наклонностям, а не подобно действиям".

Что касается другого аспекта, Лейбниц признает в качестве изначально врожденного принцип тождества (и связанные с ним остальные логические принципы), находящиеся в основе всех истин разума: "Все остальные истины - доказуемы".

Однако позднее, узаконив монаду как совокупность, он был вынужден допустить врожденность и истин факта, и вообще всех идей. Он решительно признал, что теория "припоминания" Платона обоснована - даже больше - потенциально душа знает все.

414

"В нашей душе всегда есть способность представлять себе какую-либо природу или любую форму; я считаю, что подобная способность нашей души отражать природу, форму или сущность вызвана именно идеей, находящейся в нас всегда, независимо от того, думаем мы или нет. Наша душа действительно выражает Бога, вселенную и сущности так же, как и все сущее. Это согласуется с моими принципами, так как ничто не входит в сознание извне естественным образом; и только в силу дурной привычки мы думаем, будто наша душа получает что-то вроде посланий через двери и окна. Все формы находятся в нашем разуме, мы имеем их в любой момент, потому что разум всегда отражает свои будущие мысли; а все то, о чем мозг думает смутно, никогда не обретет в мыслях ясной формы. Мы не сможем усвоить какую бы то ни было вещь, если у нас в разуме уже не возникали идеи о ней, как нельзя составить себе мнение о предмете, которого не видел: это очень хорошо выразил Платон в понятии припоминание; главное, чтобы его правильно поняли, очистили от заблуждений вроде предшествования и не воображали, что прежде душа уже должна была знать и отчетливо мыслить то, о чем думает и узнаёт в настоящее время."

Человек и его судьба

Мы уже знаем, что в духовной сфере человек имеет привилегированное положение. Остается прояснить вопрос о свободе. Лейбниц старается занять промежуточную позицию между точкой зрения Спинозы, защитника необходимости, и классической концепцией свободы воли как выбора. Однако его выводы по большей части получились двусмысленными.

В "Теодицее" он утверждает, что существуют три условия свободы: а) понимание; б) спонтанность; в) случайность (возможность). Первое условие само по себе понятно, поскольку без понимания поступок уже, по определению, вне сферы свободы. Второе условие исключает любое внешнее принуждение или насилие над действующим лицом (следовательно, гарантирует, что поступок будет зависеть от внутренних мотиваций действующего лица). Третье условие исключает метафизическую необходимость (иными словами, возможность противоположного действия).

415

Свобода, которую Лейбниц предоставляет душе, заключается в том, чтобы зависеть только от себя самой, а не от чего-то другого: такая постановка вопроса не включает "возможность выбора". Следовательно, свобода, по Лейбницу, просто совпадает со спонтанностью монады. Правда, у Лейбница встречаются неожиданные попытки отойти от такой трактовки, как, например, в утверждении, что мотивы действия нельзя уподоблять гирям на весах, поскольку побудительные причины определяются, главным образом, духом; здесь он пытается придать значение мотивировке. Однако в свете учения о монаде, строго связанной со всеми событиями, эти мысли по большей части обесцениваются.

Вопрос оказывается еще и в том, что монадология предписывает воспринимать человеческие поступки не только как предикаты, неизбежно включенные в субъект, но еще и как предусмотренные Богом ab aeterno (от века) события. Так что в подобных обстоятельствах свобода покажется абсолютно иллюзорной.

Если навечно предрешено, что человек будет грешить, то каков смысл в этичном поведении? Лейбниц не смог дать метафизического ответа на этот вопрос. "Разве можно с уверенностью сказать, что мы целую вечность будем грешить? Попробуйте дать себе ответ. Поэтому, не думая о том, чего вы не можете знать, что не может пролить свет на ваши сомнения, действуйте согласно своему долгу, хорошо вам известному. Кто-нибудь может спросить, чем вызван тот факт, что определенный человек непременно совершает именно этот, а не другой вид греха? Ответ прост: в противном случае он не был бы этим человеком. От начала времен Бог видит, что вот из этого выйдет некий Иуда, потому что в идее или знании о нем у Бога уже есть будущий свободный поступок; остается, следовательно, один вопрос: почему Иуда-предатель, возможный в Божественной идее, мог существовать в действительности? Но на этот вопрос невозможно дать готовый ответ, если только осознать, что Бог счел полезным существование Иуды, невзирая на предусмотренный грех. Необходимо, чтобы зло во вселенной оплачивалось с лихвой: Бог воздаст большим благом, а, в конце концов, окажется, что существование этого грешника явится самым совершенным из всех возможных способов существования. Но не всегда можно объяснить удивительное попечение и выбор Творца, пока мы - странники на этой земле: достаточно принять это, не обсуждая".

Самым ценным и важным Лейбниц считает человека: дух стоит всего мира, потому что не только отражает, как остальные монады, весь мир, но и познает его сознательным образом, исследуя причины вещей; кроме того, человеческий дух бессмертен в том смысле, что не только находится в бытии, как остальные монады, но и сохраняет собственную индивидуальность.

416

Из духов состоит Град Божий, самая благородная часть вселенной. Бог как Творец всех монад дарует существам максимально возможное совершенство; как Монарх Своего Града - дарит максимально возможное блаженство. "Не следует сомневаться, что Бог все обустроил таким образом, чтобы духи не только могли жить всегда, но и сохранили навсегда свои моральные качества, дабы Его Град не потерял ни единого человека, так же как мир не теряет ни одной субстанции. Вследствие этого они всегда будут знать, кто они: иначе ни к чему ни награды, ни наказания, тогда как это составляет сущность Государства, особенно самого совершенного, в котором ничего не остается без внимания. Одним словом, так как Бог является одновременно самым справедливым и самым добрым из монархов и просит только доброй воли, искренней и серьезной, его подданные и желать не могут лучших условий: для того, чтобы сделать их совершенно счастливыми, Он просит лишь, чтобы Его любили".

Рай, высшее блаженство по Лейбницу, не следует воспринимать как покой, ибо блаженство и наслаждение никогда не может быть полностью и отлично осуществленным, поскольку Бог бесконечен. Поэтому судьба человека - в счастье, в "непрерывном движении вперед к новым усладам и новым совершенствам", а постоянно растущее познание и наслаждение в Боге бесконечны.