8410 (Адам Иоханн фон Крузенштерн. Мореплаватель и ученый), страница 4

Первая кругосветная экспедиция под российским флагом началась 26 июля 1803 г. Запись в дневнике Левенштерна: «26 июля – после долгих дней нетерпеливого ожидания между 9 и 10 часами утра установился, наконец, попутный ветер и якоря были подняты».

Автор книги считает, что Крузенштерну, человеку, повидавшему мир в своих прежних путешествиях, во время кругосветного плавания удалось увидеть совсем не так много, как можно было бы предположить, он приводит следующие статистические данные: за три года плавания экспедиция 395 дней видела только воду, 192 дня находилась в японском плену. 11 раз (или примерно столько) корабль бросал якорь у чужих берегов, эти стоянки составили в общей сложности более 300 дней, из них 127 дней приходятся на Камчатку, 81 – на Макао, 45 дней экспедиция провела в Бразилии, 48 – в европейских портах и 24 дня в разных других местах. Недостающие в этой статистике дни приходятся на плавание в зоне видимости суши, когда можно было хотя бы через подзорную трубу разглядеть берег.

О плавании много написано, ход его отражен во многих документах – дневниках, путевых журналах, путевых записках. Достаточно подробно и обстоятельно прослеживается кругосветное плавание и в книге Э. фон Крузенштьерна (ему посвящено около 150 страниц). В данной статье уместно лишь проиллюстрировать имеющиеся описания отрывками из дневниковых записей и выдержками из писем непосредственных участников процесса.

Начало плавания ознаменовалось некоторыми неприятными событиями. 12 августа у берегов о. Готланд упал за борт «Невы» и утонул матрос. Он считался хорошим пловцом, и лодку за ним спустили тотчас, но спасти не удалось. На «Надежде» произошло несколько краж, в том числе пропали золотые часы и золотая табакерка. В это же время произошло первое столкновение гвардейского офицера графа Федора Толстого, человека взрывного темперамента, с камергером Николаем Резановым.

8 сентября 1803 г. корабли покинули Копенгаген, и в ту же ночь яростный шторм остановил на несколько дней их продвижение вперед. Левенштерн записывает в своем дневнике: «Повсюду бесконечные стоны и рвота. у Ратманова тоже началась морская болезнь, мне приходится стоять за него вахту. Невозможно без боли видеть то, что творится в каютах: все лежат вповалку друг на друге, едва кто-то из пассажиров пытается подняться на палубу, от ужаса перед бушующей стихией он едва не теряет сознание. В кают-компании тишина, стол свободен. Состояние пассажиров уже начинает тяготить. Мы, моряки, немного крепче».

Наконец, Европа осталась позади, нужно было создавать какой-то микроклимат для многомесячного сосуществования на очень ограниченном пространстве. За капитанским столом в кают-компании обедали двадцать человек, среди них пять лейтенантов, штурман Каменщиков, д-р Хорнер, д-р Еспенберг, д-р Лангсдорф, д-р Тилезиус, двое юных кадетов фон Коцебу, племянников Крузенштерна, и камергер Резанов с шестью представителями его свиты. Было решено, что каждый из сидящих за столом понедельно будет отвечать за качество обеда и его смету. Поначалу капитан тоже входил в число «дежурных», но был освобожден после первого же дежурства – предложенный им плов с рисом не был оценен по достоинству, и капитана более не привлекали к дальнейшему участию в этом процессе.

Каюты были очень маленькие, и кают-компания служила поэтому не только столовой, но и неким подобием клуба, здесь читали, писали, рисовали, беседовали, играли в шахматы, мюле[32], карты; учили и учились, причем не только кадеты. Резанов учил японский язык, надворный советник Фоссе – английский, майор генерального штаба Фридеричи – французский, а д-р Хорнер – русский.

Иногда музицировали, и на достаточно хорошем уровне. В число музыкантов корабельного оркестра входили Ромберг – первая скрипка, Резанов – вторая скрипка, Тилезиус – контрабас, Лангсдорф – альт, Фредеричи – первая флейта, Хорнер – вторая флейта. Предполагается, однако, что в этом составе оркестр выступал недолго, поскольку вторая флейта, как известно, очень скоро стала вносить диссонанс.

На каком языке общались за столом и на борту? Левенштерн, который достаточно подробно прослеживает все интриги, столкновения, раздоры и смуты на борту, не упоминает о каких-либо языковых проблемах. естественно предположить, что все официальное общение шло на русском языке, а в приватных беседах использовали тот язык, который был наиболее близок. «Мы говорили с Хорнером о наших раздорах», – пишет Левенштерн, «и пришли к выводу, что нигде люди не накапливают столько вражды по отношению друг к другу, как это бывает на корабле. Однако в открытом море эти раздоры не могут быть длительными, слишком накрепко мы прикованы друг к другу». Конечно, сегодня трудно себе представить, что экспедиция в течение первых полутора лет не имела никаких сведений из дома, поскольку на Камчатке, где участники надеялись получить первую почту, она их, как это ни обидно, не ждала. Однако те разногласия, о которых он писал, к сожалению, продолжались долго и подчас доходили до драматических высот. Речь идет о поведении Резанова на борту парусника во время плавания.

Левенштерн дает на страницах своего дневника в целом довольно нелицеприятные характеристики товарищам по путешествию. будучи весьма многословным и бесцеремонным в отношении многих, он поначалу на удивление мало, т.е. практически ничего, пишет о капитане корабля и руководителе экспедиции. Но там, где записи касаются Крузенштерна, тон их сразу меняется. Так, в одном месте он пишет: «Все рады, все довольны, поскольку Крузенштерн опять здоров». Правда, болезнь Крузенштерна продолжалась всего один день, но этого было достаточно, чтобы команда испытала на себе активность Резанова. Далее читаем: «Капитану Крузенштерну можно поставить в вину только его слишком большую доброту и любезность. Наш капитан настолько снисходителен к нашим матросам, что в этой откровенной доброте его слабость». Отсутствие физических наказаний на «Надежде» было большой редкостью для того времени. Кроме того, офицерам казалось слишком мягким поведение Крузенштерна по отношению к Резанову и его свите, хотя они и пытались понять всю сложность положения своего капитана. Левенштерн: «Только проявляя уступчивость, здесь можно сохранить спокойствие. Об этом Крузенштерн просил и нас, а для нашего капитана мы готовы на все». Таково же мнение д-ра Хорнера (из письма к его учителю фон Цаху[33] от 28 октября 1803 г.): «У нас на корабле, в нашем обществе царит беспрестанная радость и душевный подъем, и мы благодарим небо, пославшее нам капитана, который качествами своего ума и широтой сердца завоевал безусловную любовь всех. С полным правом поставлен он над нами, потому что его преимущества его над нами возвышают. Его познания в астрономии, любовь и интерес к ней удваивают мою любовь к нему, и я надеюсь, мой дорогой учитель, что при его поддержке я сумею сообщить Вам нечто новое и интересное».

Во время стоянки в Бразилии Левенштерн отмечает в своем дневнике: «Ничто больше не доставляет нам радости! Неприятности, которые мы терпим от Резанова, делают нас невосприимчивыми ко всему тому, что могло бы обрадовать». Ипримерно в это же время: «Император будет удивлен, получая из Бразилии так много прошений. Резанов пишет, а капитан просит защиты и справедливости. И графу Федору Толстому придется хорошо ли плохо ли оправдываться. Из того, что Резанов будет доносить на нас всех, он тайны не делает, это в его характере, черт его побери! Крузенштерн вчера показал мне письмо или прошение, которое он решил отправить императору. Только бы император его получил!» Опасность, что почта не дойдет до адресата, была вполне реальной, ведь письма пересылались только с оказией, в которой никогда нельзя быть уверенным до конца. В семейном архиве Крузенштернов хранится секретное письмо И.К.Хорнера (он называет его Geheimbericht «секретный отчет») фон Цаху, посланное из Бразилии 28 января 1804 г. в нем подробно излагается сложившаяся на корабле ситуация. Вот отрывки из этого отчета: «Вашим мужественным рукам я хочу предать следующее сообщение, чтобы дать прибежище истине и защиту гласности, если противоборствующие обстоятельства или интриги попытаются погубить честь справедливого дела… Путешествуя по Англии, я имел возможность узнать мелочный характер этого человека (Резанова. – Е.Н.), который поднялся от писца до камергера. Теперь выяснилось, что он не по слабости характера дурен, а по сущности своей. Еще прежде, чем мы достигли Тенерифе, он попытался выступать в качестве единственного руководителя экспедиции и прикладывал все усилия, чтобы восстановить наше общество против капитана. Крузенштерн, терпение которого не беспредельно, постарался с ним мягко объясниться, тогда тот достал обманным путем полученное от императора распоряжение, которое он по справедливости должен был бы предъявить в Кронштадте… Крузенштерн объяснил, что император был введен в заблуждение и что он ему напишет в Петербург и пожалуется на то, что его чести нанесен ущерб. Тогда посланник стал просить у капитана прощения и уговаривать его не писать об этом в Петербург, что миролюбивый Крузенштерн пообещал и слово свое сдержал.

Сам же Резанов тем временем не упускал возможности пересылать свои кляузы… Позже он поделился с графом Толстым коварными планами о том, как в будущем он наведет другие порядки и как он надул Крузенштерна…

В моей вере в конечную победу добра над злом мне помогает мой добрый нрав, я сочувствую нищим духом и смеюсь над ними. Но за Крузенштерна, которого это затрагивает острее и жестче, все наиболее порядочные из нас очень переживают. Слишком большое напряжение не может не повредить здоровью этого достойнейшего человека. За все, что я здесь написал, отвечаю Вам своей совестью и честью».

На пасху 1804 г. Левенштерн, вспоминая о роскошных и обильных празднествах на суше, записывает в своем дневнике: «Никому, кто не научился терпеть лишения, я не советую совершать путешествие вокруг света». А капитан в это же время делает всем на борту щедрый подарок – Левенштерн называет его более дорогим, чем все прелести пасхального стола на родине: каждый получает дополнительную кружку тухлой воды. Решиться на широкий жест капитану было тем легче, что на горизонте показался край суши, а значит, надежда пополнить строго лимитируемые запасы. Левенштерн замечает в другом месте, что «Крузенштерн имел обыкновение награждать денежной премией того, кто первым увидит землю»[34].

Несколько раньше, 26 января 1804 г., в далеком Хаггуде, живя в чужом доме, Юлия пишет мужу: «…Сегодня исполнилось полгода с того страшного дня, который нас разлучил – я никогда его не забуду! Сколько страданий принесли нам эти шесть месяцев! навстречу каким опасностям Вы стремились! Боже! Сейчас, может быть, сейчас Вы находитесь у мыса Горн, Вы надеялись в этом месяце там оказаться. Слезы мешают мне продолжать…» В сентябре этого же 1804 г. Юлия пишет: «Сегодня, мой дорогой Крузенштерн, наступил день, который три года назад принес нам счастье… Мне кажется, что прежде я жила лишь наполовину. Но только с тех пор, как я люблю Вас, с тех пор, как называю Вас моим, нас сразу разлучили… День, который нас вновь соединит, будет еще прекраснее, чем тот, 14 сентября (день их свадьбы. – Е.Н.)… без этой надежды где бы мы нашли мужество вынести день сегодняшний». И только через полтора года, 14 декабря 1804 г. она получит от него первое известие: «О, мой любимый Крузенштерн, у меня письма от Вас с Камчатки! Вы живы, Вы здоровы! Позавчера я получила эти письма, но еще не могу поверить своему счастью, язык не слушается и нет слов, которые могут это выразить – письма с Камчатки!.. Я наполовину утратила рассудок… оглушена нежданным счастьем, лишь к одной и той же мысли возвращаюсь постоянно – Вы были на Камчатке, Вы прошли мыс Горн, ах, мой боже, как я тебе благодарна…

Боже мой! Как изменилось вся жизнь вокруг меня с позавчерашнего дня; правда, все еще по-прежнему – мы разлучены. Чудовищное пространство лежит между нами, мне придется еще полтора года жить вдали от Вас, только теперь у меня есть надежда, мужество и вера. Я буду вознаграждена за все»[35].

Спустя еще почти полтора года, в апреле 1806 г., Левенштерн записывает в своем дневнике: «Отплывая, никто из нас не отваживался думать о возвращении. После прибытия на Камчатку говорили о том, что, если мы вернемся сюда из Японии, половина нашего путешествия будет завершена. По пути с Сахалина мы считали еще годы, из Китая – месяцы, а теперь уже недели, и не успеем оглянуться, как бросим якорь в Копенгагене, а оттуда останется считать только дни. Я мог бы, и многие из моих товарищей думают так же: если бы сразу после нашего возвращения представилась возможность совершить путешествие вокруг света во второй раз, тотчас же сказать "да" и спустя три дня после завершения первого путешествия отправиться во второе».

2 августа 1806 г. «Надежда» встала на якорь на копенгагенском рейде. Последние дни экспедиции порадовали участников экспедиции впервые за долгое время «цивилизованной» едой. В дневнике Левенштерна читаем: «На обед нам дали свежий картофель и кашу! Мы, как хомяки, поглощали свежую пищу. На борт притащили столько, словно вновь собирались отправиться в кругосветное путешествие. Мы выкрасили «Надежду» черной и желтой краской. В 10 утра на борт поднялся датский кронпринц со своей свитой… Ванты и фордуны тоже чувствуют приближение к дому, то здесь порвутся, то там… Утром 16 августа вдали появилась Ревельская башня Олаитурм. Ветер стих, и мы остановились за островами Нарген и Вульф… Вечером 17 августа поплыли в сторону Кронштадта. Так как ветер был очень слабый, в 12 часов Крузенштерн, Хорнер и Шемелин отправились в лодке вперед. В 9 вечера мы встали в Кронштадте на якорь. 20 августа 1806 года с помощью верпа вошли в порт и в 12 час. в канал – таким образом наше путешествие вокруг света было завершено».

Ф.К. фон Цах, внимательно следивший за кругосветным плаванием по письмам Й.К. фон Хорнера, которые он затем публиковал в журнале MonatlicheCorrespondenzzurBeförderungderErd- undHimmelskunde, там же пишет: «…То, что «Надежда» в столь долгом плавании, проходившем отчасти в незнакомых и бурных морях, не потеряла ни одного человека из своей команды, является особой заслугой Крузенштерна, тем более что для русских это было первое кругосветное плавание. Вряд ли мы поверим, что любая другая из самых знаменитых морских держав может привести подобный пример во время полного обхода вокруг земного шара. Столь же заслуживает упоминания тот факт, что благодаря искусности и внимательности всех офицеров «Надежда» в течение этого очень долгого путешествия не лишилась ни одной мачты, реи или опоры, также не потеряла ни одного якоря или якорного троса»[36].

Результаты экспедиции представлены, в частности, в работе В.Невского[37]. В 1809 г. вышел первый из трех томов русского издания «Путешествия вокруг света», над которыми И.Ф.Крузенштерн работал в 1806–1810 гг. (год спустя 1-й том появился и на немецком языке), в 1812-м –2-й и 3-й тома. В целом, интерес к этой экспедиции в Европе оказался значительно более заметным, чем в России.