73986 (Мастерство стилизации: "Китайские сказки М. Кузмина и С. Георгиева")
Описание файла
Документ из архива "Мастерство стилизации: "Китайские сказки М. Кузмина и С. Георгиева"", который расположен в категории "". Всё это находится в предмете "зарубежная литература" из , которые можно найти в файловом архиве . Не смотря на прямую связь этого архива с , его также можно найти и в других разделах. Архив можно найти в разделе "остальное", в предмете "литература : зарубежная" в общих файлах.
Онлайн просмотр документа "73986"
Текст из документа "73986"
Дипломная работа
Тема: Мастерство стилизации: «Китайские сказки М. Кузмина и С. Георгиева»
Содержание
Введение
Глава 1. Приемы и функции стилизации в сказке «принц желания»
-
Своеобразие художественной манеры Михаила Кузмина
-
«Китайский колорит» в сказке «Принц желания»
Глава 2. Литературный Китай Сергея Георгиева
2.1 Творческая индивидуальность Сергея Георгиева
2.2 Приёмы стилизации в романе «Запах миндаля» Сергея Георгиева
2.3 Авторская концепция Сергея Георгиева в сказке «Запах миндаля»
Заключение
Список литературы
Введение
В сфере исследований, посвященных мастерству стилизации М. Кузмина, в последние годы стала складываться весьма двусмысленная ситуация. Некоторые начинающие исследователи лишь заявляют о своей приверженности принципам, сходным и направленным на всестороннее изучение творчества поэтов с учетом всех доступных источников. Зачастую они определяют литературное происхождение сочинений по чисто внешним основаниям.
Немало важной в сказках автора является стилизация их под Китай, которая несет в себе особый смысл, наставление, порядок.
Стилизация определяется как произведение, сознательно написанное по какому-нибудь примеру или образцу и повторяющее до мельчайших подробностей его приемы, главным образом, в словесном искусстве. Сама проблема стилизации восходит к античной риторике и должна быть связана с учением о совершенном, независимом от индивидуальности автора стиле.
В наше время в это понятие вносится несколько иной оттенок: стилизацию мы рассматриваем более широко, не только как сознательное подражание в стиле, но и как художественное воспроизведение той или иной эпохи в ее собственных способах выражения, со всеми характерными подробностями и мелочами. Это особый способ создания очень своеобразной эстетической иллюзии, основанной на внимательном изучении и рассчитанном подражании. Образцом в данном случае является стиль эпохи, отличающийся свойственными только ему особенностями выражения, оборотами мысли, словами. Это и есть норма художественной стилизации, т. е. чутье к индивидуальным особенностям времени, а не к нормативному стилю вообще.
Анализ произведений М. Кузмина позволяет увидеть индивидуальный стиль писателя, его игру, литературные приемы, используемые им в полной мере и художественное слово.
Цель дипломной работы - проанализировать мастерство стилизации в прозе Кузмина (на материале сказки)
Задачи:
1. Рассмотреть характерность эстетических принципов, которыми руководствуется Кузмин
2. Исследовать приемы и концептуальные принципы стилизации сказок С. Георгиева «Запах миндаля» и М.Кузмина «Принц желания»
3. Провести контрастный сопоставительный анализ Кузмина со сказочным стилем Георгиева.
Объекты исследования - С. Георгиев «Запах миндаля» и М.Кузмин «Принц желания»
Предмет - приемы стилизации в избранных китайских сказках.
Творчество М. Кузмина, его поэзию, сказки изучались современниками автора и продолжает изучаться в настоящее время.
«Изящество — вот пафос поэзии М. Кузмина. Все равно, выступает ли он перед нами в хитоне изысканного александрийца, верного ученика Эпикура, или в шелковом камзоле французского птиметра, или прямо говорит о себе,— везде и всегда он хочет быть милым, красивым и немного жеманным. Все, даже трагическое, приобретает в его стихах поразительную легкость, и его поэзия похожа на блестящую бабочку, в солнечный день порхающую в пышном цветнике»,— писал В. Брюсов.
Другие современники говорили о его загадочности, атмосфере тайны, окутывающей этого «русского денди», «жеманника», «Санкт-Петербургского Оскара Уайльда», «принца эстетов», «законодателя мод и тона». Огромные «византийские» глаза, легендарные «триста шестьдесят пять жилетов», которыми он якобы владел, завораживающая манера пения — все это запомнилось современникам, воспринимавшим облик поэта по известному портрету Сомова, в тесном единении с миром театральной, музыкальной, художественной культуры Петербурга. Ведь был он не только поэтом, но и прозаиком, критиком, музыкантом и композитором.
Хочется отметить, что стилизация под Китай, как и впрочем сами китайские сказки поэта мало проанализированы. Исследуя литературу по данному вопросу можно отметить поверхностность исследований в проявлении китайщины в сказках Кузмина. Именно поэтому контрастный и сопоставительный анализ М. Кузмина, его сказок, со сказочным стилем Георгиева является актуальным.
Выводы, полученные в данном исследовании можно использовать в качестве материалов для ведения уроков литературы, при знакомстве с творчеством Кузмина.
Дипломная работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка источников и литературы.
Глава 1 Приемы и функции стилизации в сказке «Принц Желания»
1.1 Своеобразие художественной манеры Михаила Кузмина
Михаил Алексеевич Кузмин родился в Ярославле, детство провел в Саратове, с 13 лет жил в Петербурге. Волга и Петербург - две родины и две важные темы его творчества. Родители Кузмина были староверами; русские, "заволжские" копки кузминской поэзии заметили еще Анненский и Блок. В конце 1890-х - начале 1900-х годов, после глубокого духовного кризиса и путешествий в Египет, в Италию, он много ездит по русскому Северу, изучает сектантские песни, духовные стихи. Определяются его наиболее устойчивые интересы: раннее христианство с элементами язычества, францисканство, старообрядчество, гностицизм.
"Творчество требует постоянного внутреннего обновления, публика от своих любимцев ждет штампов и перепевов. Человеческая лень влечет к механизации чувств и слов, к напряженному сознанию творческих сил нудит беспокойный дух художника. Только тогда сердце по-настоящему бьется, когда слышишь его удары. Никаких привычек, никаких приемов, никакой набитой руки! Как только зародилось подозрение в застое, снова художник должен ударить в самую глубь своего духа и вызвать новый родник, - или умолкнуть. На безмятежные проценты с капитала рассчитывать нечего", - так писал в 1922 году о своем понимании смысла творчества Михаил Алексеевич Кузмин. Пройдет совсем немного времени, и имя Кузмина будет надолго вычеркнуто из истории русской культуры ХХ века. Такова, очевидно, участь любого таланта - проходить проверку временем, которое сам Кузмин называл "настоящей пробирной палаткой". Возвращение Кузмина после десятилетий молчания и забвения было не столь громким и ярким на фоне появления волны обличительных произведений, которые читателями конца ХХ века ощущались откровением и освобождением от долгих лет духовной несвободы. Он вернулся также красиво и спокойно, как предпочитал это делать при жизни, без надрыва, без особого пафоса. И вновь принес с собой ту удивительную гармонию, равновесие и стройность, - качества, которые принесли ему заслуженную прижизненную славу. Наши сегодняшние представления о "серебряном веке" русской культуры не были бы полными без точного определения роли и места в этом явлении Михаила Кузмина - поэта, прозаика, композитора, драматурга и критика.
Современники оставили для нас немало выразительных словесных портретов Кузмина, в которых пытались уловить, угадать и определить оригинальность и неповторимость этого человека. Одно из таких описаний принадлежало Марине Цветаевой: "Над Петербургом стояла вьюга, и в этой вьюге - неподвижно как две планеты - стояли глаза. Стояли? Нет, шли. Завороженная, не замечаю, что сопутствующее им тело тронулось, и осознаю это только по безумной рези в глазах, точно мне в глазницы вогнали весь бинокль, краем в край. С того конца залы - неподвижно как две планеты - на меня шли глаза. Глаза были - здесь. Передо мной стоял - Кузьмин. Глаза - больше ничего. Глаза - и все остальное. Этого остального было мало: почти ничего".
Другой современник - Е. Зноско-Боровский в 1917 году отчетливо сказал о противоречиях Кузмина: "...нас не удивит та спутанная смесь противоречивых сближений и соединений, которыми отмечен Кузмин. Те, кто знает его известный портрет, писанный К.Сомовым, представляют его себе в виде денди и модерниста; а многие помнят другую карточку, на которой Кузмин изображен в армяке, с длинной бородой. Эстет, поклонник формы в искусстве и чуть ли не учения "искусства для искусства" - в представлении одних, для других он - приверженец и творец нравоучительной и тенденциозной литературы. Изящный стилизатор, жеманный маркиз в жизни и творчестве, он в то же время подлинный старообрядец, любитель деревенской, русской простоты".
Для одних современников он был фигурой во многом странной, загадочной, неординарной, скандальной и даже аморальной, окруженной множеством легенд и откровенных вымыслов. Для других - человеком глубочайших знаний, недюжинного интеллекта и культуры. Но безусловным было признание его как личности творческой, как неповторимого и самобытного поэта и писателя "серебряного века". И что самое, на наш взгляд, важное для понимания творческого мира Кузмина, в нем видели человека ищущего свой индивидуальный путь в искусстве, что для него самого было наиболее значительным.
Неоднозначность отношения к Кузмину проявилась и в оценках его творчества. Как активный участник литературного процесса 1910-20-х гг. ХХ века, Кузмин, естественно, являлся объектом пристального внимания критики. И уже в первых отзывах на появление в литературе нового имени речь шла об уникальном и совершенно оригинальном явлении. Одни упрекали его в "манерности" и "порнографии", другие защищали, указывая на естественность, стильность и приверженность пушкинским традициям. В.Я.Брюсов, которого Кузмин считал своим крестным отцом в искусстве, сразу после появления первых произведений, назвал его писателем, "имеющим власть над стилем". Максимилиан Волошин писал о том, что "стиль" Кузмина-художника "отличается ясностью и простотой", что стиль его "изысканный, насыщенный, но опрозраченный. он не сделан, не создан. Но очень обработан, отшлифован".
Таким же полярным было мнение о творчестве Кузмина и в более поздние годы, когда ни у кого не вызывал сомнения факт признания его классиком. Пример тому статья Георгия Адамовича 1923 года, в которой автор отказывал Кузмину в праве считаться поэтом, подчеркивая его значение в первую очередь как прозаика. Среди особенностей кузминской прозы Адамович выделял ее удивительную диалогичность. Именно поэтому, по мнению критика, прозаические произведения Кузмина должны были оказаться "долговечнее" его стихов: "Он додумался записывать человеческую речь не в упорядоченном и сглаженном виде, а во всей ее бессвязности. Оттого его диалоги кажутся необычайно живыми".
На первый взгляд в творчестве Кузмина проявляется соединение несоединимого, но вместе с тем стройность и последовательность в том, что принимается и отрицается. Прежде чем произошла такая кристаллизация взглядов на мир и искусство, был долгий путь духовного становления, поиск религиозной истины: католицизм, православие, старообрядчество; увлечение эстетикой Плотина и философией Гаммана. Кузмину было близко убеждение немецкого философа в том, что ничто сотворенное не может быть отождествлено со злом и что ни одно движение природы не является греховным или антихристианским. Нет ни одной области в жизни, от которой следует бежать, как от изначального зла, так же как нет ни одной, к которой следует прибегать как к изначально божественному добру. Отсюда и отношение к истине, познать которую можно только в вечном движении вместе с ней и в жизни вместе с ней. Истина открывается только человеку, обладающему терпением и смирением - это убеждение Кузмин сохранил на протяжении всей жизни. Долгое время, с 1929 года и до середины 1970-х годов ни поэзия, ни проза Кузмина не издавались в СССР. Если не считать появившихся в начале 1970-х годов репринтных изданий прижизненных сборников поэта. Кроме того, отдельные стихотворения Кузмина появлялись в виде небольших подборок в разного рода хрестоматиях и антологиях.
"Возвращение" Кузмина - поэта на родину началось с Запада. В 1977 г. В Мюнхене было издано "Собрание стихов" под редакцией Дж. Малмстада и В.Маркова. Это издание до сих пор является наиболее полным и ценным из осуществленных. В России первая за много десятилетий книга стихов и прозы Кузмина вышла в 1989 году в издательстве "Современник". Она была сопровождена статьей Е.В.Ермиловой. Определяя культурологические и религиозно-философские истоки творчества Кузмина, она подчеркивала, что основу духовных интересов молодого Кузмина составляли: "раннее христианство с элементами язычества, францисканство, староверчество, гностицизм, философия Плотина". Среди русских источников называлась философия Владимира Соловьева с его теорией "просветления всей жизни и человека красотой". Об этой удивительной способности Кузмина соединять несоединимое на первый взгляд писал еще в 1907 году Максимилиан Волошин: "Две основных струи, парадоксально сочетавшиеся в Кузмине, - французская кровь в соединении с раскольничьею дают ключ к его антиномиям.
В 1994 году в серии, посвященной 1000-летию русской литературы, вышло два сборника произведений Кузмина. В первый вошли его избранные стихотворения 1908-1928 годов, во втором была объединена проза. В предисловие к поэтическому сборнику А.Г.Тимофеев приводит слова американского исследователя кузминского творчества В.Маркова, который в свое время справедливо заметил, что "в критических высказываниях о любом поэте встречаются несовпадения и противоречия, но в литературе по Кузмину их особенно много и они особенно разительны". Причем эти "несовпадения" и "противоречия" в равной мере свойственны как современникам, так и ныне пишущим о Кузмине. Так или иначе, но вся внушительная масса систематизированных и собранных Марковым отзывов и литературоведческих откликов о Кузмине, по мнению А.Г.Тимофеева "зиждется на трех умопомрачительных "китах" - гомосексуализме, стилизации и прекрасной ясности. Что было - то было, и критиков - "китобоев" трудно упрекнуть в искажении фактов; однако стремление выдать часть за некое целое и внеэволюционный подход к литературным и биографическим явлениям нельзя не вменить им в вину".
Окончательно снять с личности Кузмина ореол "веселой легкости бездумного житья", показать многогранность его натуры, разноплановость его творчества удалось современным исследователям и биографам. Николай Богомолов и Джон Малмстад назвали свою книгу "Михаил Кузмин. Искусство. Жизнь. Эпоха", подчеркнув, таким образом, еще раз и значение самого писателя, и его неразрывную связь с самыми разными явлениями истории и культуры России начала ХХ века. Монография позволяет воссоздать тот сложный психологический облик писателя, в который "органической частью входила непрестанная изменчивость, противоречивость, умение отказываться от только что завершенного и начинать с нуля, стремление непротиворечиво соединять абсолютно несоединимое".
Исследователи приходят к выводу о том, что в жизни Кузмина "блаженная легкость оборачивалась глубоким трагизмом, мучительные переживания завершались фарсом, жуткий и даже "грязный" быт определял судьбу - и понять, как это происходило, необыкновенно трудно". Трудность эта возникает оттого, что в своих произведениях Кузмин, словно заново пытался прочувствовать события собственной жизни. Отсюда та отличительная особенность творчества, которую называют "предельным автобиографизмом", когда в произведении реальность жизненная удивительным образом проецируется на реальность художественную. Но, пользуясь автобиографическими моментами и активно вводя в свои стихи и прозу, Кузмин одновременно их значительно преображает, они по существу служат лишь материалом для художественного осмысления и становятся поводом для внутренней полемики относительно современных ему событий в искусстве и жизни.